— Нет, не задумывался.
Я прикрыла глаза ладонью и посмотрела на него.
— Ты не задумывался, потому что знаешь, что он существует? Или не существует?
— Знаю, что существует.
Я снова посмотрела в небо и переплела пальцы на животе.
— А откуда ты знаешь? Бывал там?
Он фыркнул.
— Нет, но каждое воскресенье хожу в церковь и верю в Бога. Поэтому должен верить в рай.
— Должен? — переспросила я. — Тебя кто-то заставляет в него верить?
— Нет. Я просто никогда не задавался этим вопросом. И не могу поверить, что ты сомневаешься. Ты же поешь в церковном хоре!
Я следила, как маленькая тучка наплывает на солнце, заслоняя его.
— Наверное.
Спустя секунду Питер вновь перекатился на спину.
— Зачем ты вообще задала этот вопрос? Боишься смерти?
— Все мы когда-нибудь умрем, — ответила я.
— Это угнетает.
— Но ведь правда же.
Он повернул голову ко мне.
— Да, но до этого еще далеко, Кора. У нас вся жизнь впереди, поэтому нет смысла сейчас беспокоиться о смерти.
— А кто сказал, что я беспокоюсь?
— Но ты же задала этот вопрос.
Я приподнялась на локте.
— Тебе станет легче, если я пообещаю начать думать о смерти попозже? Когда, по-твоему, можно начать? Когда мне будет пятьдесят? Или шестьдесят? А как насчет семидесяти пяти?
Я улыбнулась. А Питер покачал головой.
— Не думаю, что об этом вообще нужно думать. Какой смысл? Умрем и умрем.
Я бросила на него взгляд.
— А я-то думала, ты веришь в рай.
Он уставился на меня, обдумывая мои слова.
— Ты слишком много думаешь.
— А ты — недостаточно много. Ты всегда такой…
— Какой?
Я запнулась, не в силах выразить свои чувства вслух.
— Тебе всегда все кажется нормальным таким, каким оно есть. Тебя ничто не расстраивает и не бесит. Кажется, что ты вовсе не расположен что-то менять.
— А зачем? Жизнь хороша.
— Правда?
— Ну да. — Он на несколько секунд задумался, а затем сел и покрутил локон моих длинных светлых волос двумя пальцами. — Особенно сейчас.
Странная теплота вернулась в мой живот, и сердце вновь забилось быстрее. Мы смотрели друг на друга, согретые солнцем, и я все больше осознавала, что Питер лежит рядом со мной с голой грудью, а мокрые пряди волос падают на его лицо. Я увидела, как он облизнул губы кончиком языка, и поняла, что дышу тяжело, словно после марафонского забега.
Он придвинулся чуть ближе и наклонился.
Я закрыла глаза, когда его губы коснулись моих. Они были мягкими и теплыми, совсем не такими, как я ожидала. Его горячее влажное дыхание обожгло мне щеку, а кожа пахла природой и свежестью.
Поцелуй продлился всего несколько секунд — которые я никогда не забуду — а затем Питер отстранился и удивленно посмотрел на меня.
— Ты только что поцеловал меня, — заметила я.
— Ага. Ты сердишься?
— Нет.
Он тоже тяжело дышал. Мы продолжали смотреть друг на друга широко раскрытыми глазами, и я не могла вымолвить ни слова. Я смущенно сглотнула, но прежде чем поняла, что происходит, он снова наклонился ко мне и провел ладонью по моей щеке.
И снова поцеловал меня, только на этот раз приоткрыл рот и немного прикусил мою губу, чтобы мои губы тоже приоткрылись. Наши языки соприкоснулись. Я ахнула и удивилась, услышав этот звук, поскольку никогда прежде не издавала ничего подобного. Звук не выражал неприязни. По правде говоря, мне даже нравился вкус его языка и то, как Питер заставил мои внутренности дрожать, как желе.
Питер положил меня на спину и склонился сверху, продолжая целовать меня. Он провел рукой и по моему боку и положил ладонь на моё обнаженное бедро.
Я никогда прежде не чувствовала ничего подобного — такого дикого волнующего возбуждения. Я потянулась, чтобы обвить руками его шею и коснуться гладких четко очерченных бугорков мышц на его плечах.
Он полностью опустился на меня. Затем что-то прижалось к моему бедру. Я потрясенно вздохнула, и внезапно почувствовала, что он всем весом пригвоздил меня к земле. Я сразу же уперлась ладонями ему в грудь и оттолкнула его.
— Питер, прекрати.
Он сразу же скатился с меня.
— Прости. Я не собирался заходить так далеко.
Я села и прижала колени к груди.
— Все нормально.
Мы оба смотрели прямо перед собой на широкую гладь озера. Я слушала кряканье уток и плеск рыбы по воде. Пыталась восстановить ровное дыхание и поняла, что дрожу.
— Это было странно, — наконец выдавил из себя Питер.
— Ага. Меня никогда раньше не целовали.
— Знаю.
Конечно, он знал. Он мой лучший друг. Он знал обо мне всё.
Но теперь все стало совсем по-другому. Теперь я чувствовала себя неуютно и неловко, чего раньше никогда не было.
— Не говори никому, ладно? — попросила я.
— Ты же знаешь, что не скажу.
Я поверила ему, потому что из всех моих знакомых Питер был самым надежным человеком. Я бы доверила ему и свою жизнь.
— Наверное, пора уходить, — предложил он.
Он поднялся на ноги и протянул мне руку. Я позволила ему помочь мне встать, затем мы молча оделись. По пути домой через лес мы мало говорили. Полную тишину нарушали лишь изредка ломающиеся под ногами веточки и цоканье белок на верхушках деревьев.
Дойдя до подъездной дорожки моего дома, Питер сказал «До завтра!» и пошёл дальше.
— Ага, встретимся на остановке.
Вот и всё.
До конца учебного года и на протяжении лета ни Питер, ни я ни разу не упоминали о случае на озере. В июле нам обоим исполнилось по шестнадцать лет. Питер работал на отца на целлюлозно- бумажном комбинате, а я подрабатывала мороженщицей в «Лизни капельку» и добровольно помогала в больнице и местном приюте для животных.
Что касается Мэтта, то вскоре после окончания учебного года он уехал из города не попрощавшись. Он отправился жить к тетке в Чикаго, но к тому времени наше трио уже превратилось в дуэт. Мы с Питером
