однако ее тело поняло, что он хотел сказать. «Почувствуй мой вкус».
Постепенно ее губы открылись и стали мягкими. Его вкус — был вкус чая, который они только что пили, но он почему-то был слаще. Наверное, от его собственного вкуса.
Его руки сомкнулись вокруг нее, и она полностью оказалась в его объятиях. Они были словно мягкое, теплое одеяло, а его большие, крепкие руки обещали защиту.
Неожиданно что-то проникло в ее рот, и она вздрогнула. Она знала, что люди целуются языками, но она не была готова к подобным ощущениям. Его острый язык проскользнул между ее губ, и ее ошеломил его обжигающий жар. Его язык дотрагивался до ее языка, но ей не хватало смелости ответить тем же. Однако мало-помалу удовольствие и предложенное им захватывающее приключение взяло верх, и она осмелела. Она не уловила момент, когда это случилось, но подвесной мост ее сердца был превращен в руины. Но это сделал не он, а она сама.
Этот глубокий поцелуй пробил себе дорогу в ее тело. Пламя удовольствия вспыхнуло у нее между ног. Она хотела оттолкнуть его, но он крепко держал ее в объятиях. Она знала, как он выглядит обнаженным, а она хотела прикоснуться к его телу в первую же минуту, как увидела его. Теперь он уже был внутри у нее, и ей захотелось большего. Его всего. Целиком.
Он, должно быть, чувствовал то же самое, потому что она ощутила на своем животе неоспоримые признаки растущего сексуального возбуждения. Неожиданно ее охватило восхитительное чувство победы. Она почувствовала себя привлекательной, соблазнительной, желанной. Все то, чего она ждала от Кельвина.
Но прежде чем она успела додумать эту мысль, Маршалл отпустил ее. Его глаза, однако, оставались закрытыми, и Атина видела, что он пытается прийти в себя. Ей понравилось выражение его лица. Это был знак того, что она взяла над ним верх. Хотя ему, наверное, казалось, что он всегда контролирует себя и свои реакции, сейчас власть в ее руках. Но когда он открыл глаза, посмотрел на нее и улыбнулся, она поняла, что это она ему подчинилась.
— Мисс Макаллистер, — спросила мисс Драммонд, — мы тоже должны будем проделать все это? — Голос ее дрогнул.
— Нас за это не осудят? — добавила Эллис.
Атина не сразу вернулась к реальности.
— Мм, цель для каждой из вас… как следует взглянуть… то есть… я хочу, чтобы вы…
Маршалл тихо посмеивался, глядя на ее рухнувшее самообладание.
Она бросила на него уничтожающий взгляд и отошла в угол, чтобы занять место рядом с Эстер.
— Можете продолжать урок, мистер Маршалл.
— Вне зависимости от того, каково мнение вашей директрисы, давайте вернемся к теме нашего занятия. Нет, вас не осудят, к тому же это упражнение не является обязательным. Главное, леди, никакая техника, никакие попытки притворства не могут быть более приятными, чем естественная, искренняя реакция на мое ухаживание. Как это только что продемонстрировала мисс Макаллистер.
Атина почувствовала предательский румянец. Она повернулась к Эстер и была удивлена, что та согнулась пополам, а по ее кулакам, которые она прижала к губам, текли слезы.
— Эстер? Что случилось?
Эстер фыркнула и бросилась вон из комнаты.
Атина не могла оставить учениц одних, без присмотра, поэтому крикнула вдогонку:
— Эстер!
Ей не хотелось слишком громким криком привлекать внимание учениц, но ей незачем было об этом волноваться. Их внимание было полностью приковано к Маршаллу. Они стояли вокруг него, и он поочередно показывал им, что такое целомудренный поцелуй.
Атина нахмурилась. Что так расстроило Эстер? Потом она взглянула на Маршалла и вспомнила, как ее сердце ожило в его объятиях.
И подумала, что, возможно, то же самое произошло с Маршаллом.
Глава 11
Синее небо вдруг потемнело. В считанные секунды небеса разверзлись и хлынул ливень.
Жюстина совершала верховую прогулку в полях. Заметив, что погода меняется, она пустила свою лошадь галопом, но дождь все же ее настиг.
К тому времени, когда она добралась до конюшен, она уже шла пешком рядом с лошадью. Какой-то человек выбежал, чтобы встретить ее. Его коричневая куртка тут же промокла насквозь. Это был тот самый молодой грум, с которым она совсем недавно разговаривала.
— Мне очень жаль, — сказала она, заметив, что он внимательно осматривает лошадь, — но боюсь, что она хромает. Что-то случилось с правой передней ногой, еще когда мы были в поле.
Грум взял у нее поводья.
— Я займусь ею, мисс. А вам следует пойти в дом, вы совершенно промокли.
Она оставила его слова без внимания.
— С ней все будет в порядке?
Грум опустился на корточки и осмотрел ногу:
— Похоже на то, что ослабла подкова. Беспокоиться не о чем. Я позабочусь обо всем.
— А копыто не треснуло? — спросила она озабоченно.
— Надо завести ее в конюшню и там осмотреть.
Дождь барабанил по крыше конюшни. Молодой человек повел хромающую лошадь в конюшню и привязал ее, чтобы она стояла спокойно. Потом он зажег фонарь и, поставив его на табурет рядом с лошадью, поднял ее ногу, зажал между коленей и внимательно осмотрел.
— Гвозди подковы с одной стороны расшатались, мисс. Но копыто не пострадало. Как только я сниму подкову, ваша лошадка будет в полном порядке, — сказал грум, вытирая рукавом мокрое лицо.
— Вы меня успокоили. Спасибо, мистер…
Он приложил руку к насквозь промокшей фуражке.
— Кин, мисс. Эллиот Кин.
— Спасибо, мистер Кин.
Улыбка вдруг исчезла с его лица.
— Прошу прошения, что спрашиваю, мисс, но вы плакали?
Она ушам своим не поверила, с нее ручьями стекала дождевая вода. Как он мог заметить, что она плакала?
Она могла бы притвориться, будто не поняла, о чем он спрашивает. Или отчитать его за его непочтительность. Но было видно, что он искренне озабочен.
— Не о чем беспокоиться, мистер Кин.
— Это ведь не из-за подковы, не так ли, мисс? Обещаю, что ваша лошадка будет готова через несколько минут.
Она натянуто улыбнулась:
— Мне просто было с утра как-то грустно, и я решила поделиться своими чувствами с моей Молнией.
— Да, лошади замечательные компаньоны, хотя слишком молчаливы. Похоже, что в данную минуту вам больше нужен друг, мисс.
— Возможно, вы правы. Моя лучшая подруга живет в Кентербери. Надо будет пригласить ее к нам.
— Моя мама обычно говорила, что когда ты в беде, лучше сосед рядом, чем брат за морем.
— Что вы сказали, мистер Кин?
Он пожал плечами, но потом сказал:
— Я знаю свое место, мисс. И если я слишком фамильярен, вы так и скажите. Но я думаю, что леди не должна грустить. Каждая слезинка женщины — позор для всех мужчин, где бы они ни были.
