шляпу на лоб, Аллейн скорым шагом миновал Каприкорн-Сквер и дошел до Уок. Там он, коротко переговорив с сидевшим в машине Фоксом, пересек улицу и подошел к дому номер один. Мистер Уипплстоун, увидевший Аллейна в окно, впустил его.
– Сэм, – сказал Аллейн, – Чабб действительно пошел в аптеку.
– Рад слышать.
– Однако это, как вы понимаете, не означает, что он не зайдет в свинарник.
– Вы так думаете?
– Если Чабба донимает мигрень, ее вполне могло вызвать напряжение последних сорока восьми часов.
– Да, пожалуй.
– Жена его дома?
– Дома, – ответил мистер Уипплстоун, сразу приобретя сокрушенное выражение.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Да? Это... это довольно неудобно.
– Простите, Сэм, но тут, боюсь, ничего не поделаешь.
– Вы собираетесь нажать на нее, чтобы получить сведения о муже?
– Возможно.
– Как это все неприятно.
– Тут вы правы, однако работая в полиции, приходится мириться с такими вещами.
– Я понимаю. И часто удивляюсь, как вам это удается.
– Вот как?
– Да. Временами мне кажется, что вы человек на редкость разборчивый в средствах.
– Жаль, что приходится вас разочаровывать.
– А мне жаль, что я завел этот бестактный разговор.
– Сэм, – мягко сказал Аллейн, – одно из отличий полицейской службы от всякой иной, включая и “возвышенное служение”, состоит в том, что мы сами стираем грязное белье, вместо того, чтобы сбывать его во вторые и третьи руки.
Мистер Уипплстоун порозовел.
– Я это заслужил, – сказал он.
– Нет, не заслужили. Это была напыщенная и неуместная тирада.
Люси Локетт, омывавшаяся с тщательностью педантичного доктора, произнесла одно из своих двусмысленных замечаний и запрыгнула Аллейну на колени.
– Ну-ну, милочка, – сказал он, почесывая ее за ухом, – порядочной девушке такое поведение не к лицу.
– Вы даже не понимаете, – произнес мистер Уипплстоун, – какую честь она вам оказала. Вы единственный, кто ее удостоился.
Аллейн передал ему кошку и встал.
– Так или иначе, – сказал он, – а нужно с этим разделаться. Она наверху, не знаете?
–
