наспех сделанных углем наброска. В зубах она сжимала кисть. Она обернулась и несколько раз с силой кивнула мужу.
– Хо-хо! – воскликнул Громобой. – Рори, голубчик, прости, я не могу отсюда сойти. Как видишь, мы работаем. Уходи! – рявкнул он “млинзи” и добавил что-то резкое на родном языке. Охранник вышел.
– Я приношу тебе извинения за него, – величественно произнес Громобой. – Со вчерашней ночи он нервно относится к моему благополучию. Я позволил ему поехать со мной.
– У него, похоже, рука не в порядке.
– Да. Ему сломали ключицу.
– Вчера?
– Да. Тот, кто напал на него, кем бы он ни был.
– Врач его осматривал?
– О да. Врач, обслуживающий посольство. Доктор Гомба. Хороший человек. Прошел подготовку в госпитале Святого Луки.
– Он что-нибудь сказал о причинах перелома?
– Удар, нанесенный скорее всего ребром ладони, поскольку никаких признаков применения оружия не обнаружилось. Это, собственно, не перелом – трещина.
– А что говорит об этом сам “млинзи”?
– Он слегка расширил свое, довольно скудное, описание вчерашних событий. Говорит, что кто-то ударил его по основанию шеи и вырвал из рук копье. Кто это был, он не имеет понятия. Я должен извиниться, – учтиво прибавил Громобой, – за то, что явился к вам, не договорившись заранее. Срок моего пребывания в Лондоне сократился, а я уверен, что никто, кроме твоей жены, не сможет написать моего портрета, и мне не терпится его получить. Поэтому я, как мы выражались в “Давидсоне”, плюнул на китайские церемонии, взял да и приехал.
Трой уже держала кисть не в зубах, а в руке.
– Если хочешь, останься, милый, – сказала она мужу, награждая его одной из редких своих улыбок, все еще пронимавших его до самого сердца.
– Если не помешаю, – откликнулся он, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучала ирония. Трой покачала головой.
– Нет-нет-нет, – любезно промолвил Громобой. – Ничего, кроме удовольствия, нам твое общество не доставит. Не считая того, – прибавил он с раскатистым смехом, – что я не смогу тебе отвечать. Я прав, маэстро? – спросил он у Трой, которая ему не ответила. – Не знаю женского рода для слова “маэстро”, – пожаловался он. – Нельзя же сказать “маэстра” или “маэстрица”. Это было бы дурным вкусом.
Трой издала какой-то шелестящий звук.
Аллейн уселся в видавшее виды кресло.
– Раз уж я здесь и пока я не стал помехой вашей работе... – начал он.
–
– И отлично. Я вот подумал, не сможет ли Ваше превосходительство рассказать мне что-нибудь о двух людях из числа вчерашних гостей?
– Наше превосходительство может попробовать. Он такой смешной, – как бы в скобках заметил Громобой, обращаясь к Трой, – с этими его “превосходительствами”.
И опять к Аллейну:
– Я уже рассказал твоей жене о “Давидсоне”.
– Я имею в виду брата и сестру Санскритов.
Громобой
