одежды, которую приходилось надевать в Москве, что так и не достала из чемодана косметичку и модные тряпки, а обходилась лишь мылом, дешевым увлажняющим кремом и двумя хлопковыми сарафанами.
Она вылезла из гамака и по привычке, сформировавшейся за долгие одинокие вечера, посмотрела вслед вечерним ускользающим солнечным лучам.
Ирина любила одиночество. Это не было для нее пыткой или мучением. Как, впрочем, и для большинства многодетных матерей, которые с раннего утра и до поздней ночи слышат требовательные крики своих чад. Одиночество было для Ирины спасением. Оно позволяло ей не думать ни о детях, ни о муже, ни о еде, одежде или других бытовых вопросах. Оно давало возможность думать о себе, а это было уже само по себе счастье.
Первое время в редкие минуты покоя Ирина по инерции продолжала разбираться в чужих проблемах, но затем научилась ценить эту бесценную возможность тишины и начала мечтать. Казалось бы, о чем мечтать женщине ее возраста и возможностей? Однако мечты покидают человека лишь в последние минуты его земного существования. До тех же пор он грезит о лучшей жизни. Причем почти всегда скрывая свои мысли от окружающих, в первую очередь от родных…
Ирина вошла в дом и остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте, окутавшей ее жилище. Босые ноги ощутили приятную прохладу, которую источал песочного цвета камень, уложенный небольшими ромбиками по всей гостиной.
Она окинула взглядом привычные бледно-голубые стены, увешанные абстрактными полотнами местных художников, и внезапно решила, что необходимо перекрасить гостиную в оранжевый цвет.
«Так будет веселее, жизнерадостнее. Голубой — очень холодный грустный цвет. А мне нужен праздник», — подумала она и направилась в спальню.
Закрыв за собой дверь, Ирина скинула сарафан и уже хотела направиться в душ, как случайно увидела свое отражение в зеркале. Она вздрогнула и словно загипнотизированная потянулась к своему отражению. Увиденное скорее огорчало, чем радовало.
Каждое утро и вечер Ирина умывалась, стоя перед зеркалом. Каждый день она видела свое отражение десятки раз. Но единственное, что ее волновало, когда она бросала на себя взгляд, — чистое ли у нее лицо, не осталась ли на губах зубная паста или крошки еды? Насколько привлекательно она выглядит, Иру не беспокоило. Точнее сказать, она даже не задумывалась о своей привлекательности.
И тут такой неожиданный удар! Она с ужасом поняла, что уже далеко не та, что раньше. Опущенные уголки губ и век придавали лицу измученный вид. А тело! Ее прекрасное, пышущее здоровьем тело, которым она всегда гордилась! Куда оно делось? Вместо соблазнительных форм в зеркале были видны изуродованные целлюлитом бедра и ягодицы, а некогда высокая пышная грудь под силой притяжения настойчиво тянулась к земле.
— Да-а, — вслух протянула Ирина. — Как печально! В рядах любительниц ботокса скоро прибудет. — Настроение чуть было не поползло к нулевой отметке, но Ирина собралась, улыбнулась, подмигнула своему отражению и произнесла: — Ничего! Все еще можно исправить!
Она забыла, что бой с возрастом — это бой, который никто никогда не выигрывал. С неизбежностью старости приходится смиряться.
Ирина тщательно уложила волосы, накрасилась и достала из шкафа новый ультрамодный сарафан. Выглядела она неплохо и сама знала это, но все равно была расстроена. Очень было неприятно увидеть изменения, произошедшие со своей внешностью, причем не в лучшую сторону.
Со стороны веранды послышались звонкие голоса ребятишек и топот маленьких ножек. Дети весело смеялись и напевали какую-то озорную песенку. Невольно Ирина улыбнулась этим ласкающим ухо звукам. Несмотря на все проблемы, дети всегда действовали на нее лучше самого дорогого в мире обезболивающего: их смех и озорные глаза приглушали любую, даже очень острую боль, и все печальные мысли моментально отступали на задний план.
Ирина вышла в гостиную, и вбежавшие в комнату дети чуть было не сбили ее с ног. Увидев маму, они остановились, словно вкопанные, и удивленно уставились на нее. На их мордашках одновременно было написано недоумение и восхищение.
— Какая ты красивая, мамочка! — пролепетала старшая дочка и, протянув руку, осторожно потрогала сарафан Ирины.
— Очень, — кивнул сын.
Сердце Иры подпрыгнуло и застучало с удвоенной силой. Это были самые лучшие слова, которые она могла услышать в данный момент. Беспокойство по поводу преждевременных морщин и располневших бедер моментально исчезло. А самое главное — Ирина, сама не подозревая, в одну секунду расцвела и похорошела. Действительно, любовь детей может совершать великие чудеса!
Ирина подошла к двери, нажала на звонок и с волнением стала ждать, пока ей откроют дверь. Сквозь стену она слышала веселые голоса, и от этого нервничала еще сильнее. Ее состояние объяснялось очень легко: она слишком давно не знакомилась с новыми людьми и совершенно не знала, как следует себя вести. Все вроде бы просто, так же, как было раньше, но сама Ирина была не та, что раньше, поэтому и испытывала смешанные чувства. Ей очень хотелось понравиться подруге Милы, быть остроумной, веселой, интересной. Но она сомневалась, что сможет…
Дверь распахнулась, и на пороге оказалась Людмила. Ее голубые глаза лихорадочно блестели, а на щеках играл натуральный румянец.
«Уже выпила, — подумала Ирина. — Надо тоже поскорее пропустить стаканчик».
— Наконец-то! — вздохнула Мила. — Я уже засомневалась, что ты придешь.
Ира улыбнулась и бодро ответила:
— Дети задержали.
— Ах, ну конечно! — прощебетала Мила и жестом пригласила подругу войти.
Из гостиной раздался звонкий смех. Ирина немного замедлила шаг, все еще пытаясь унять волнение, но времени уже не было: она стояла на самом виду на пороге гостиной, и на нее смотрели сразу несколько пар глаз.
— Добрый вечер! — приветливо поздоровалась она.
— Добрый! — ответил ей женский сиплый голос.
Ирина посмотрела в сторону, откуда раздалось приветствие, и наткнулась на острый цепкий взгляд. Ее не просто рассматривали — ее разбирали на части и оценивали по кусочкам.
В самом центре комнаты на широком белом диване сидела очень привлекательная женщина с копной красных волос. Точнее, они были рыжего цвета, но лучи заходящего солнца, проскальзывающие в гостиную сквозь неплотно задернутые шторы, падали ей прямо на макушку, отчего волосы приобрели столь неестественный яркий оттенок. На первый взгляд ей было лет пятьдесят. В свое время она, должно быть, поражала невероятной красотой, поскольку даже сейчас приковывала взгляд к себе. У нее были красивые ясные глаза, очень необычные: то ли голубые, то ли серые. Оливковая кожа ее блестела и, на удивление, демонстрировала полное отсутствие тонального крема и пудры. Одним словом, дама была ухожена от кончиков ногтей до кончиков волос. Весь ее облик говорил о том, что она привыкла к комфортной и обеспеченной жизни.
Единственное, что диссонировало с общим обликом, — это голос, сиплый голос заядлой курильщицы. В ее голосе не было ни капли женственности или обаяния, он был сухой и совершенно не эмоциональный. Если не видеть даму, можно было бы подумать, что говорит мужчина.
— Ирина, познакомься — это Жаннетта, — представила свою загадочную подругу Мила.
— Просто Жанна, — не опуская пронзительных глаз, поправила та.
— Очень приятно, — тихо произнесла Ирина и, кашлянув, громко и уверенно добавила: — С приездом!
— Ах, вот вы какая! — наклонив голову набок и прищурив глаза, произнесла Жанна, чем привела Ирину в замешательство. Заметив смущение, отразившееся на лице Ирины, она поспешила добавить: — Мила говорила о вас почти всю дорогу из аэропорта. Так что я была заинтригована.
— Могу сказать то же самое, — все еще пытаясь побороть волнение, ответила Ира. — Еще не познакомившись лично, слышала о вас немало.
— Ну, вот и познакомились! — подытожила Мила и, направившись к буфету с напитками, спросила: — Ируся, что тебе налить?
