то надо, а отсюда не напрыгаешься. Бля, чуть спину не сорвал! Тяжелая ведь штука! Всего-то килограммов шестьдесят, но для пацана, хоть и тренированного, — многовато. Это я по мужицкой привычке схватился, о чем сразу же пожалел. Ладно, дальше можно волоком… Ставлю свой «прибор» вплотную к домику. Так, теперь боеприпасы — подтаскиваю поближе два ящика, по счастью оставленных немцами наверху. Расстояние до цели небольшое, ствол можно сразу ставить почти вертикально… Разворачиваем… Грубое наведение есть! Теперь точное… Есть! Мину… тоже непривычно тяжелая — руки взрослого мужика помнят совсем иное. Сколько я этих штуковин в свое время перекидал… Мину в ствол… Пошла, родимая!
Выглядываю из-за угла. Перелет! Разрыв встает метров на сто дальше спрятанной в кустах батареи ПТО с пехотным прикрытием. Ничего, подкорректируем… Давненько я не брал в руки шашек… Пошла вторая! Ну-ка, глянем… Эх, мастерство не пропьешь! Лет двадцать не стрелял, а со второй попытки попал! Ну, почти попал… Метров на пять промахнулся. Что, в принципе, можно считать накрытием и переходить к поражению противника беглым огнем.
В быстром темпе, с минимальным изменением прицела выпускаю пять мин. Под конец серии руки трясутся от напряжения, но результат компенсирует усталость. Надо же, как кучно легли! В одну пушку попал даже… кажется.
Немчура, наконец, спохватилась — по домику принялись стрелять все наличные стволы. А они там неслабо подготовились! Два пулемета и винтовок не меньше полутора десятков. Мне теперь из-за угла не выглянуть. Ничего, у построек ведь не один угол? Осторожно выглядываю с противоположной стороны. Пожалуй, надо на поллаптя правее… Корректирую прицел и кладу еще пяток мин.
Это мне послышалось? Вроде бы взрывов оказалось на парочку больше количества выпущенных боеприпасов. Снаряды противотанковых пушек детонировали? Сомнительно… Еще кто-то по немцам стреляет? Ладно, продолжим — прицел можно не менять. Ну-ка, еще десяток! Вот ведь черт! На восьмом выстреле мины закончились. Что-то мало фрицы запасли. Или у них основной запас где-то рядом лежит, а на огневые они всего по десятку вынесли? Надо осмотреться, пока меня тут не прижали по- настоящему.
А что это опять за взрывы? На детонацию совсем непохоже! Неужели наши врубились в обстановку и атаковали? Домик, конечно, замечательное прикрытие, но он же почти весь обзор и заслоняет. Тихо и аккуратно заползаю в узкий окопчик под стеной. Теперь можно (и нужно!) поберечься — полдела сделано! Надо ведь и для Красной Армии кого-нибудь оставить.
Буквально по миллиметру высовываю голову из укрытия. Так и есть — наши пошли в атаку! По полю, переваливаясь на кочках, ползут задом наперед четыре броневика — родные братья увиденного десять минут назад. А за ними редкой цепью бегут пехотинцы. Похоже, что второй дзот обнаружили — на его месте воронка. Теперь броневики бьют из пушек по замаскированной позиции ПТО. Здорово бьют — разрывы встают над окопом через каждые три-четыре секунды. Оттуда уже никто и не стреляет — а что вы хотите: два десятка мин, да на десерт четыре скорострельных ствола.
Похоже, что этот бой выигран и я снова… жив. Внезапно один из броневиков разворачивает башню в мою сторону. Успеваю увидеть, как с дула срывается вспышка огня. Взрыва не слышу — «свой» не услышишь… Только что-то тяжелое беззвучно падает мне на затылок. В ноздри лезет мелкий грунт, и, прежде чем отключиться, в голове мелькает дурная мысль — бегал под пулями, а сдох, задохнувшись землей. А после, уже улетая в черную воронку забытья, я неожиданно успокаиваюсь: чего волноваться — ведь сделал что мог.
Глава 15
Блин, что за мерзкий запах? На нашатырь похоже! Так это он и есть — открываю глаза и вижу чью-то руку, держащую перед носом ватку.
— Очнулся, милок? — спрашивает заботливый женский голос.
Зрение почему-то расфокусировано — отчетливо вижу свою грудь, накрытую белой простыней, а вот дальше — все в тумане.
— Пить хочешь? — не унимается женщина. — Или, может, утку?
Ага… Если припомнить, что крайний раз кушал на рассвете, а водичку пил после полудня… Желудок и кишки девственно пусты — зачем мне утка? А вот попить… и, как в том анекдоте про голодного студента, поесть, не мешает.
— Пи-и-ить! — выдыхаю практически беззвучно. Что-то с голосом — пытаюсь говорить, а выходит шипение. Но, похоже, меня поняли — женщина подносит к моим губам носик поильника. Ее рука пахнет чем-то резко-медицинским, но не противным, а… словно в детстве. Воображение сразу рисует образ немолодой медсестры. Которая уже на пенсии, но продолжает работать, потому что просто любит помогать людям.
Теплая ладонь осторожно касается затылка и приподнимает голову. Делаю первый глоток, за ним второй, третий… Эге, а у меня натуральный сушняк, словно после доброй пьянки. Вода в поильнике заканчивается слишком быстро.
— Еще! — прошу я. Голос немного окреп — звучит громче и отчетливей.
— Сейчас, милок! — покладисто отвечает женщина. Рядом, за пределами узкого сектора обзора, что- то звякает и возле моего лица снова появляется сосуд с драгоценной жидкостью.
— А вот теперь можно и утку! — выпив второй поильничек, говорю я. — И чего-нибудь пожрать!
— О, все-таки оклемался милок! — весело говорит женщина. — Сейчас спроворю, подожди минутку!
Ну, я могу и пять минут подождать. Лежу на чистом постельном белье, укрытый простыней, под головой мягкая подушка. Вот со зрением беда — фокусировка так и не наладилась. Ничего — дело наживное. Сейчас отолью, потом пожую, а там, глядишь, глаза в норму придут.
А кстати, что я здесь делаю? Здесь — скорее всего в больничке. Что со мной? И… кто я? Женщина назвала меня «милок». Это вообще ни о чем не говорит — общеупотребительное у пожилых женщин обращение, лишенное всякой сексуальной окраски. Но все же хоть какая-то инфа — я, по крайней мере, мужчина. А зовут меня… Как меня зовут? Хм… не помню. Херово, товарищ Глейман! Оп-па! Вспомнил! Глейман меня зовут! Странная фамилия… Я, случайно, не еврей? Глянуть бы под простыню — на предмет изучения целостности «достоинства». Вот только руки не шевелятся. А ноги? Пробуем… Нет, и ноги тоже — не двигаются. Здорово меня приложило! Так, так… погоди-ка… а почему у меня ничего не болит? Бляха- муха, я что — парализован? Вот жена обрадуется… Стоп! У меня есть жена? Из закоулков отшибленной памяти приходит «файл» — жена была, но вся вышла. Ты, милок, лет пять как в разводе. Старшие дети живут со мной — сын на пятом курсе, дочка школу в этом году закончит. А младшая, Светочка, с мамой осталась. Вижу ее только по выходным. Нет! Младшенькую зовут Иришка, а Светочка это… девчушка с перебитыми ногами, которая ждет меня на заброшенном хуторе!
Ждет меня, Игоря Викторовича Глеймана, сорокапятилетнего инженера-строителя, чудесным образом попавшего в тело своего деда, Игоря Петровича. Ждет не только она — еще полсотни ребятишек. А я тут валяюсь — на мягкой кровати, под чистой простыней. Как я сюда попал? Что случилось?
Мы с Альбиковым отправились за подмогой. Наткнулись на немецкую колонну… Потом случился налет наших бомберов. Ух, ну и взрывы были! Значит, там меня и приложило… Угу… а больничка совершенно случайно рядом оказалась. В немецком тылу…
Нет, что-то случилось позднее. Пытаюсь вспомнить, задумчиво почесывая лоб. Стой! Я почесываю лоб? Только что руки не шевелились! Ну-ка, а вторая? Левая тоже начала двигаться! А ноги? А вот ноги не хотят! Все-таки парализован? Изо всех сил щипаю себя за бедро. Бля-я-я! Больно-то как! Выдыхаю с облегчением — раз болит, значит не парализован.
— Ты чего шипишь, милок? — участливо спрашивает женщина. — Болит что-нибудь?
Теперь у меня получается немного сфокусировать зрение. В общем, реальный образ медсестры почти совпадает с воображаемым. Действительно, пожилая тетка, в опрятном белом халате и хитро завязанном платке на голове.
— Где я? — теперь слова даются гораздо легче.
