который обыкновенно отпугивал даже самых рьяных ухажеров. — Таких прогулок я еще не делала.
Ни взгляд, ни холодный тон — ничто не подействовало на майора. Все та же располагающая улыбка, все те же острые и насмешливые глаза. И руки с Валиного плеча он так и не убрал.
— Мне очень приятно, что первая будет со мной. Кстати, вас зовут… Валя? Вы разрешите мне называть вас так, запросто?
— Если вам это удобно.
— Вполне. Меня наедине зовут Николай. На людях — гвардии майор. Вам это удобно?
Это походило на насмешку — тонкую, умную и злую. Похоже, что майор добивается того же, чего добивался полковник в госпитале. Но этот посмелее и поумнее. Вернее, похитрее. С большой выдержкой.
«Ну, хорошо же… — обозлилась. Валя. — Найдем управу и на тебя».
Она неожиданно резко выпрямилась, поднося руку к ушанке, дернула плечом и, слегка пристукнув каблуками, ответила:
— Так точно, товарищ гвардии майор.
Рука майора соскользнула с погона, но лицо у него не изменилось. Он только весело сказал:
— Вот и отлично. Познакомились.
«Ну и выдержка, — с явным уважением подумала Валя, а потом уже с тревогой спросила себя: — Чего он, интересно, добивается?»
Они ехали по хорошо накатанной, уже по-весеннему зажелтевшей дороге и болтали о московских театрах. Майор знал десятки актеров и их коронные роли, разбирался в тонкостях режиссуры. Валя больше вспоминала оперетту.
На полпути до расположения роты разведки Онищенко, воспользовавшись ухабами, подвинулся поближе и обнял Валю за талию. Она насторожилась. Майор замотал вожжи на кованый крючок на облучке и взял Валину руку. Валя решила: сейчас полезет целоваться и нащупала ногой упор в бортике саней. Онищенко чуть наклонился и заглянул в глаза. Валя не отвела взгляда, но невольно поджала губы. В майорских глазах пробежала смешливая искорка и сейчас же погасла: неподалеку грохнул снаряд, лошадь всхрапнула и шарахнулась. Онищенко перехватил вожжи, натянул их и неожиданно сердито крикнул:
— Отъелась, лентяйка!
Лошадь всхрапывала. Гвардии майор достал кнут и с плеча стегнул ее вдоль спины. Сани рванулись и понеслись. Пахнущий лесной свежестью, хвоей и навозом крутой и волнующий ветер сразу засвистел под ушанкой, глаза наполнились слезами, стало необыкновенно весело и немного жутко. На какую-то долю секунды Валя даже пожалела, что майор убрал свою руку: с ней было как-то надежней.
Онищенко словно почувствовал это мгновенное колебание спутницы, оглянулся, и в его веселых, совсем мальчишеских глазах засветилась такая веселая радость, такое наслаждение жизнью, что Валя ответила ему счастливой улыбкой. Он встал на ноги и еще раз стегнул лошадь. Она перешла в галоп. Ветер стал круче. Об облучок глухо шлепались слетающие с лошадиных копыт комки снега, и снежная пыль изморозью оседала на разгоряченное лицо.
После километра веселой и немного страшной скачки лошадь перешла на рысь, и у нее неожиданно стала екать селезенка. Валя сначала испугалась: она решила, что майор загнал лошадь, но потом поняла, в чем дело, и расхохоталась. Впервые за долгое время ей было весело и хорошо. Онищенко посмотрел на нее своими мальчишескими, бойкими глазами и тоже расхохотался, гикнул и огрел лошадь кнутом. Сани дернулись, взвизгнули полозьями и понеслись.
Так, беспричинно смеясь, на мгновения замирая от веселого, нестрашного ужаса, когда сани заносило на поворотах или ухабах, они и влетели в расположение разведроты. На крупе лошади, под ременной сбруей, выступили белые полоски пены, и в воздухе сразу установился крепкий и волнующий запах пота.
Майор еще не успел выскочить из саней, как дежурный по роте подал команду «Смирно» и, печатая шаг, поблескивая отлично сшитыми хромовыми сапожками, пошел к саням с докладом. Но майор только добродушно махнул рукой и, переводя дыхание, твердил:
— Вольно, вольно. Вольно, говорю.
Дежурный наконец понял и крикнул:
— Вольно!
По тому, с каким недоверчивым и нерешительным интересом смотрел дежурный на начальника, Валя поняла: таким, как сегодня, мальчишески оживленным и добродушным майор Онищенко бывает не часто. Тогда что же случилось с ним сегодня?
Она перестала смеяться и подтянулась. Майор, казалось, не заметил этого преображения и, по- прежнему улыбаясь, взял Валю под руку и повел к стоявшей на отшибе землянке. Когда они вошли, из-за покрытого старыми газетами стола поднялись три офицера. Один из них — плотный, чернявый, с выпуклыми темными глазами — громко, но добродушно укорил:
— А мы вас ждем, ждем, товарищ майор…
Валя про себя отметила, что поездка в разведроту, оказывается, планировалась майором заранее, и это не понравилось ей, изгнало остатки того великолепного настроения, которое родилось во время скачки по предвесеннему лесу. Потом она узнала плотного человека с громким голосом — это был тот самый, что уводил людей в разведку…
Злобы, что она ощутила в ту ночь, уже не было. Был просто интерес к этим людям, причем интерес с примесью собственного превосходства. Видимо, оно пришло потому, что эти люди уже показали, что они способны не выполнить боевую задачу и потерять при этом людей, а Валя только готовилась к выполнению такой задачи и могла надеяться, что она ее выполнит успешней и уж, конечно, без потерь.
Настроение у нее улучшилось, и она села за стол, на который ординарец командира роты и повар немедленно выставили нехитрую закуску: американские, спрессованные в банке, безвкусные сосиски, баночки с великолепным аргентинским тушеным мясом, розовый, промороженный русский шпиг и, конечно, гордость каждого повара-фронтовика — жареную картошку. Во флягах, которые лежали возле командира роты на скамейке и чем-то напоминали противотанковые гранаты, была отличная, настоявшаяся в дубовых бочках желтоватая водка.
Валя не стала чваниться и выпила стаканчик от немецкой фляги. Ей стало хорошо и весело. От второго она решительно отказалась и, как ее ни уговаривали выпить, какие только серьезные или шутливые тосты ни предлагали, больше не пила. После пятой стопки один из командиров взвода сослался на занятость и ушел. Спели, поговорили. Второй командир взвода тоже ушел.
Майор вместе с командиром роты старшим лейтенантом Кузнецовым долго уговаривали Валю выпить еще, и она не выдержала, выпила полстаканчика. Сразу стало совсем весело и просто. Кузнецов подсел к ней поближе, спиной к двери, и стал рассказывать очень смешные, но не очень приличные анекдоты. Валя разрумянилась, поблескивая потемневшими, глубокими глазами, часто встряхивала челочкой и лукаво смеялась. Кузнецов вдруг встал, ударил себя по выпуклому лбу:
— Простите, дорогие гости, но у меня люди уходят на дело — нужно проводить. — Он обнял Валю за плечи и громко шепнул на ухо: — Через полчаса я вам расскажу такой анекдотец…
Он не успел уйти, а Валя уже почувствовала на себе острый, изучающий взгляд майора Онищенко. Он медленно поднялся с лавки и, не спуская с девушки взгляда, обогнул стол, подошел к ней. На его лице была все та же располагающая улыбка, но глаза были холодными и жесткими. Внутренне замирая, Валя подобралась и хотела было подняться с топчана, на котором она сидела, но майор быстро и ловко схватил ее и повалил на топчан. Валя мгновенно зажала его лицо ладонями, а большими пальцами рук резко надавила в мякоть за подбородочной костью. Майор глухо охнул и сразу же отпустил Валю. Она вскочила и приготовилась к практическому применению следующего приема самбо.
Майор покрутил головой, потрогал маленькими белыми руками подбородок и, почти с восхищением посмотрев на Валю, сказал:
— Черт! Здорово!
— Я не знаю, что вам нравится, товарищ гвардии майор, но мне кажется, что ваши методы разведки боем успеха не приносят. Впрочем, как и поиски.
Нет, злобы у нее не было. Было просто презрение.
Онищенко опять потрогал подбородок своими маленькими руками и смешно пошевелил челюстью.
