10

Гвардии капитан приезжал еще несколько раз на трофейном мотоцикле, всегда с кучей подарков: бригада вышла из боев на пополнение. Он привозил приветы от всех, кроме Ларисы. Валя несколько раз спрашивала, как живет ее подруга, но Прохоров отшучивался. Вале следовало бы заметить, что после этих шуток он становился грустным и даже злым, но сдерживался. Валя этого не замечала, потому что каждый его приезд был сопряжен с открытиями.

Оказалось, что, когда она упала на него, он решил, что это немец, и швырнул ее, уже раненную, так, что она чуть не отдала богу душу. А он даже не посмотрел на нее, вскочил и стал стрелять в приближающуюся пехоту. Танк к этому времени подбили артиллеристы.

Когда капитан рассказывал об этом, он смущался, но Валя поняла его: каждый в ту минуту ничего не значил. Почему же она должна была значить что-то? И все-таки теперь, рядом с ним, ей немножечко, самую малость это было неприятно.

Потом выяснилось, что пролетевшие над ними немецкие самолеты бомбили подходившую резервную армию. Против нее немцы стягивали резервы, и те самые штурмовики, которых вызывал авиационный офицер, уже в воздухе были повернуты против них. Зато новая армия с ходу ударила по противнику и пошла вперед — прорыв Восточного вала был завершен.

— А что с авиационным офицером?

— Представьте себе, ничего. Ни с ним, ни с его фуражкой. Я недавно заезжал к нему в часть. Пили всем полком, в том числе и за ваше здоровье. Отличные ребята! Хотели послать вам спирта, но потом узнали, что вы не пьете, и разыскивали вина. Но разве ж вино найдешь?

— Где Липочка?

— Представьте себе, погибла. Когда бомбили подходившую армию, зацепили и нашу базу: прямое попадание в политотдельский автобус.

Валя расспрашивала, уточняла подробности смертей и побед, иногда ужасалась, но главным для нее было то, что Прохоров сидел рядом, говорил и смотрел на нее такими теплыми и добрыми глазами, что она то и дело жмурилась от удовольствия.

С каждым днем она молодела и с каждым днем все больше радовалась жизни.

Иногда он рассказывал о себе: таганрогский мальчишка, страстный любитель музыки и воздушной гимнастики, кончал авиационный техникум, работал, потом с боем вырвался на фронт. Конечно, можно было и остаться в тылу — из этой промышленности на фронт не брали. Но есть моменты, когда нужно нарушить все. Вот он и нарушил.

— Мне кажется, что в юности вы были драчуном и задирой.

— Нет, что вы! — почти испуганно сказал Прохоров. — Наоборот. Типичный маменькин сынок. Хотя все делал так, как хотел, — просто упрямый. Девушка, с которой мы тогда дружили, называла меня нюней. Правда, она тоже увлекалась воздушной гимнастикой.

— А где она сейчас?

— Не знаю… Город был оккупирован.

Они помолчали. Валя улыбнулась: странно, что он называет ее на «вы». А ведь там, на полынном взгорке, он обращался к ней на «ты». Похоже, что он кое-что скрывает.

— А мне все-таки не верится, что вы были тихим.

— Да честное слово! Это война меня… Ну, не то чтобы изменила, а просто открыла то, что сидело во мне очень далеко.

Только сейчас она заметила, что у Прохорова красивые губы — несколько полноватые, но хорошо очерченные и подвижные, поэтому его лицо часто меняет выражение.

— Скажите… А как вас зовут?

Он уставился на Валю, похлопал пушистыми ресницами и, откидываясь назад, расхохотался:

— Вот это совсем здорово! Да неужели ж вы не знаете?

— Нет! — счастливо улыбнулась она.

— Да Борисом, Борькой! Самое такое неинтересное имя, Борис — председатель дохлых крыс.

Они смеялись, шутили, и Валя постепенно, шаг за шагом, выпытывала его жизнь. Она сама скрывала от себя, зачем это ей нужно. Но когда он вскользь сообщил, что в жизни успел сделать почти все, только вот жениться не собрался, она сразу успокоилась и перестала допытываться.

Из госпиталя ее выписали раньше времени — приехала Анна Ивановна, дала расписку, что лечение будет окончено в части, и увезла ее в бригаду. Соседки по палате всплакнули. Валя обещала писать, но где-то в самой глубине души знала: писать не будет. Как не писала в свою старую дивизию: жизнь проходила так стремительно, что выбрать время для письма было трудно. Девушка-снайпер, которая ждала эвакуации в тыл, потерлась о Валино плечо и жалобно, с теплой завистью пропела:

— А ведь он тебя любит. Только ты смотри, все они, по-моему… — и добавила такое определение, что Валя не только покраснела, но и заступилась:

— Нет, он не такой…

— Кто ж их поначалу-то разберет, — задумчиво подхватила санитарка. — Ты только гляди да поглядывай, маленькая.

И вся палата вдруг поняла, что Валя и в самом деле небольшого росточка.

Первый раз Валя приезжала на новое место, как в старый и любимый дом. Все волновало ее, радовало и тревожило. «Старичков» в строю осталось мало, люди, прибывавшие с пополнением, думали, что им не повезло: бригада считалась неудачницей. Может быть, поэтому пребывание в бригаде опять началось с беседы с начальником политотдела. Он был все такой же полный, живой, и так же блестел его выбритый, отливающий синевой череп. Но черты лица стали резче, углубленней, глаза смотрели пристальней, и обветренные губы подобрались, сжались и померкли.

— Воевала ты хорошо… — как бы взвешивая каждое слово, говорил подполковник. — Ты тут свой комсомольский долг выполнила. А вот организатора из тебя — настоящего организатора — не получилось. Это ты учти на будущее. Я с тебя этой заботы не снимаю. Но ты сейчас на другое внимание обрати — на песню. Понимаешь, народ у нас сейчас бригаду не любит. Вот ты и постарайся. Думается, что через хорошую песню можно будет не только в людские души войти, но и повернуть их. Задача ясна?

Ей, впервые каждой по?рой ощущающей молодость, такая задача была явно по плечу. Подполковник добродушно, понимающе улыбнулся.

— Ну, вот сегодня после построения и начни, — он, совсем как сгоревший комбриг, сделал паузу и добавил: — Тем более, что у тебя с Прохоровым это хорошо получается.

Валя недоверчиво посмотрела на него и смутилась оттого, что ощутила, как неистово краснеет, и покраснела еще больше. Подполковник засмеялся:

— Кровь в тебе, оказывается, еще осталась, — и уж совсем неожиданно снял с нее пилотку и потрепал мягкие, шелковистые волосы. — Только смотри у меня… Я теперь за тебя в ответе.

Он достал из полевой сумки два материнских письма и протянул Вале. Она сразу поняла, что с матерью что-то случилось, — ведь недаром столько времени не было писем.

Мать действительно болела. Она жаловалась на совершенно отбившуюся от рук Наташку, на одиночество, на то, что последнее время ей снится Валин отец.

«Я уверена, что к нам приходил он. Он очень умный человек — теперь я поняла это, — и он не мог не простить меня. И он так одинок. У него же никого, кроме нас, нет. Тебе нужно тоже похлопотать и узнать, где он и что с ним».

Впервые в письме не было точных сводок московских продовольственных дел, в нем звучали горечь и страх перед будущим:

«Я так боюсь за тебя, Валюша, так боюсь. Ведь если с тобой что-нибудь случится, я не переживу.

Вы читаете Фронтовичка
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату