торопливой рысью, обычно предназначавшейся для перехода улицы на красный свет. Я помедлила, любуясь зрелищем: мой «Таллулаленд» был словно почтовая марка, втиснутая в кляссер между «Алесси» и «Хрусталем Баккара», плечом к плечу с гигантами, или какое-нибудь крошечное европейское суверенное государство конца девятнадцатого века. Земля Таллулы — малонаселенная, переполненная красочными колористическими решениями, народ которой из последних сил сохранял самообладание.
Познакомьтесь с обитателями моего стенда.
«Фрипорт»: часы шести дюймов в диаметре с объемным (трехмерным) изображением. Черные стрелки выплавлены в форме бесчисленных искривленных лиц, как бы пытающихся выбраться наружу. Предлагаются в черно-белом или цветном варианте.
«Меррик»: диванные подушки из шерстяного фетра шести разновидностей, двух размеров и бесконечного разнообразия цветовых решений.
«Беллмор»: встраиваемые столы в стиле оп-арт[35] с деревянной инкрустацией. Столешницы сделаны из цветных полосок, настолько точно пригнанных, что поверхность кажется созданной из сплошного ламината оригинальной фактуры.
«Ванта»: настенные светильники из модернизированного алюминия. Серебряного цвета прутья регулируемой длины расходятся из центра светильника как лучи.
«Сифорд»: двухцветный диван с обивкой из синтетической замши, который легко превращается в комфортабельную двуспальную кровать для припозднившихся гостей. Широкие темно-синие полосы отлично гармонируют с темно-синими диванными подушками.
Это продукция линии «Вавилон», моей дебютной коллекции, посвященной простоте цвета и формы. Не совсем то, о чем я мечтала, — некоторые решения пришлось упростить из-за нехватки времени и денег, — зато налицо были все свойства, какие я хотела видеть у своих творений. Четырехлетний опыт финансовых подсчетов в «Марк Медичи и партнеры» наконец пригодился.
Ханна поставила коробку на один из встраиваемых столов и театрально хлопнулась на диван. «Сифорд» неистово заскрипел в лучших драматических традициях; Ханна услышала и подчинилась. Минуты шли, но подруга лежала неподвижно, положив голову на подушки и раскинув руки, словно орел крылья. Ханна обожала этот диван и втайне мечтала, чтобы я отдала диван ей. Подруга хотела услышать: «Вот, Ханна, возьми, раз он тебе так нравится, в награду за отличную работу». Но я не могла себе этого позволить — «Сифорд» обошелся мне в одну восемнадцатую наследства.
От Ханны исходило такое блаженство, что я невольно улыбнулась.
— Можешь лежать там целый день, если будешь выглядеть такой же довольной, как сейчас. Ты просто находка для рекламы, — признала я, ставя свою коробку в угол к другим печатно-рекламным излишествам. Я понятия не имела, сколько рекламных буклетов и пресс-релизов нужно запасти — любое количество казалось непомерно большим, — поэтому предоставила решать Ханне. И напрасно: подруга заказала четыреста буклетов, словно мы собирались завоевать полмира. Боюсь, все получится наоборот и именно мы окажемся в роли побежденных и раздавленных.
— О, прекрати! — презрительно отмахнулась подруга в ответ на мои протесты по поводу количества рекламы. — Я и так поскромничала из уважения к твоим растрепанным нервам. Вот увидишь, буклетов понадобится вдвое больше!
Глядя сейчас на яркую горку бумаг в углу павильона, я ощущала смятение при виде оптимизма подруги. Меня подавляла уверенность Ханны в моих силах, казавшаяся преувеличенной, раздутой, гротескной и не соответствующей реальности. Я взяла пять буклетов и пресс-релизов и положила двумя аккуратными стопками на наборную столешницу, прикрыв коробки упаковочной пленкой с пузырьками, словно некий постыдный секрет, который мне меньше всего хотелось бы обнародовать. Усевшись на хлипкий старый стул, я стала смотреть, как посетители выставки проходят мимо стенда. Вот так я проведу ближайшие десять часов.
— Восемь часов три минуты, — сообщила Ханна. Я закрыла глаза. Если я еще раз услышу хоть одно объявление времени от этого самозваного средневекового глашатая…
— Не делай такое лицо! — возмутилась подруга. — Я просто напоминаю — сейчас всего три минуты девятого. Народ еще не проснулся. Это вовсе не провал.
— Я и не говорю, что провал.
Ханна презрительно отмахнулась:
— Можешь не озвучивать, все равно я тебя насквозь вижу. Ты как комикс, Лу, — над головой так и реет мысль в белом облачке.
— Будь это правдой, ты бы знала — я не считаю, что ничего не выйдет, — сварливо ответила я. Мне не понравилась идея быть открытой книгой для окружающих. — Просто сижу и представляю себе, как реальность моего провала будет медленно просачиваться в сознание, по мере того как идет сегодняшний день.
— Господи, Лу, тебя необходимо встряхнуть, — сказала Ханна, подходя. Ободряющие разговоры лучше вести лицом к лицу. Нельзя кричать друг другу что-то личное с противоположного конца семифутового пространства. Присев на другой вытертый стул, подруга положила мне руку на плечо. — Нельзя заранее знать, какая судьба ждет твои творения. Разве что… — Ханна вскинула голову и внимательно посмотрела на меня. — Может, у тебя есть хрустальный шар, о котором ты мне никогда не говорила? Или ты владеешь ясновидением? Умеешь гадать по чайной заварке? Не было ли у вас в семье медиумов?
Ханна хотела меня рассмешить, но я отозвалась без тени улыбки:
— Не было.
— Ты спрашивала планшетку для спиритических сеансов? Консультировалась с хроническими неудачниками? Тебе гадали по руке? О, знаю, у тебя есть машина времени! Ты уже смоталась в конец недели и посмотрела результаты выставки. Открой же мне, получу ли я диван или его купит богатенький дядя в белом лимузине и крокодиловых ковбойских сапогах?
Я покачала головой, не желая покидать убежище хандры, польстившись на приманку поддразниваний и похвал. Полная профессиональная несостоятельность не тема шуток и веселья.
— Знаю, и все. У меня отличное чутье на неудачи.
— Дорогая, — засмеялась Ханна, — твоя интуиция никуда не годится. В противном случае ты еще несколько лет назад уволилась бы от Марка и занялась изготовлением этих прелестных диванов. В твоем мизинце больше таланта, чем у большинства дизайнеров, собравшихся сегодня под этой крышей, вместе взятых, а ты четыре года боролась с собой, пытаясь подавить тягу к творчеству. — В этот момент Ханна заметила две тощие стопки рекламных материалов. Не скрывая отвращения, она вытащила коробки, нетерпеливо отбросив оберточную пленку, и извлекла две огромные кипы буклетов и пресс-релизов. — Сегодня у меня очень важный день, — пояснила она, тщательно выравнивая стопки. — И я буду очень благодарна, если ты прекратишь портить мне настроение похоронной миной.
Язвительный ответ был наготове, но мне не удалось его озвучить: над низкой перегородкой показалась голова соседки со стенда «Алесси», спрашивавшей, нельзя ли воспользоваться нашим молотком. Ни дать ни взять — Голиаф одалживает пращу у Давида.
Хотя вчера мы потратили большую часть дня на забивание гвоздей в крошечном павильоне, я совершенно не помнила, куда мы положили молоток. Пока я занималась поисками, стендистка внимательно рассматривала диванные подушки. Особенно ее заинтересовал узор «Пузырьки» — круги разного размера, ровной линией пересекавшие центр фетрового квадрата.
— Мне очень нравится, — сказала она, проводя рукой по большой подушке и наслаждаясь гладкостью ткани. — Сами делали?
Я кивнула.
— Отличная вещь. Я как раз подумывала купить новые диванные подушки. Пожалуй, закажу у вас одну, — объявила она, глядя на меня так, будто ничего важного не произошло и я каждый день продавала диванные подушки.
— Правда? — ляпнула я, растерявшись от такого поворота событий. Увлекшись переживаниями и нервотрепкой, я как-то забыла, что нахожусь здесь для продажи выставленных вещей, а не участвую в социальном эксперименте с целью выяснить, какой объем страха может вместить моя телесная оболочка. — Вы хотите купить подушку? Прямо сейчас? — нечаянно вылетело у меня. Вообще-то это был поток мыслей,
