интервью, «Голливудские консерваторы» хотят видеть меня в своих рядах — ближе к середине левого крыла. Высший класс!
Под натиском логики ситуация действительно начала казаться выигрышной. Я кивнула, соображая, уж не поздравлений ли дожидается Ханна.
— Отчего бы Джерри Уэбстер не смыться в туман? Свою роль она выполнила.
— Вообще-то у нее назначен завтрак с редактором «Энтертейнмент уикли», который собирает сведения о Ханне Сильвер. Представляешь, меня изучают! Поэтому как Ханна я уединилась и никого не принимаю. Ну и еще не повредит поиграть в недоступность. Пока мне нельзя дозвониться, я не буду казаться продажной девкой масс-медиа, которой, по сути, являюсь. — Подруга снова посмотрела на часы. Шел уже восьмой час. — Может, ты все-таки примешь душ?
Меня кольнуло подозрение: подруга ласково улыбалась, словно единственной заботой для нее было, чтобы я попала на выставку вовремя. Но у Ханны масса забот, и почти все — о себе, любимой, а не о других.
— А почему тебя так волнует, чтобы я вымылась? — подозрительно спросила я. Не позволю собрать пресс-конференцию в моей гостиной, пока я мою голову.
Ханна тщательно взвесила «за» и «против» и решила сказать правду. Она могла обмануть Синди Адамс, Джильду, читателей «Нью-Йорк пост», но не меня. Тем более теперь, когда головная боль отступила и синапсы, так сказать, взялись за ум.
— Мне нужен джип, — призналась она. — Я надеялась привезти тебя на выставку пораньше и поехать на встречу с журналистом из «Энтертейнмент уикли».
— А для чего тебе ехать на встречу непременно на джипе?
— Потому что Джерри Уэбстер — мамаша детей школьного возраста, наезжает в Нью-Йорк из Вестчестера на своем джипе прикупить кое-что на блошиных рынках, — пояснила Ханна. — Машина нужна для поддержания легенды.
У меня было множество причин для отказа: во-первых, страховой полис выписан на мое имя, во- вторых, она не привыкла ездить в Нью-Йорке, в-третьих, на боку джипа крупная эмблема авто проката, в- четвертых, Ханна — законченная сумасшедшая, — но я лишь язвительно посоветовала подруге поехать на метро до «Норт» и заодно дочитать книгу Опры — несколько месяцев она не могла дожевать текст. После этого я пошла в душ. Когда я вышла, Ханна разговаривала по телефону со своими родителями, убеждая не волноваться насчет статьи в «Пост» о ее последних подвигах.
— Подумаешь, крошечная заметка, — успокаивала она предков. — В Ассошиэйтед Пресс даже не обратят внимания. — Пауза. — Нет, бабушке говорить не надо.
Я только головой покрутила, проходя через гостиную. Следующий телефонный звонок Ханна планировала сделать как раз в «АП». Она собиралась позвонить в Ассошиэйтед Пресс, Рейтер и все новостные агентства, какие могла придумать, чтобы убедиться, что статья не только не прошла незамеченной, но и заинтересовала их. Если ей удастся осуществить задуманное, каждая бабушка в Америке кое-что услышит еще до конца дня. По глубокому убеждению Ханны, скандал не в счет, если не удалось скандализовать все население страны.
Я одевалась в спальне, пока Ханна с помпой подавала себя широковещательным каналам новостей, маскируясь сильным западным акцентом. Теперь она называла себя Кэти Родейл, журналисткой из Чикаго и биографом Ханны.
— Хватит, — решительно сказала я, войдя в кухню и сунув еще один ломоть хлеба в тостер. Похмелье прошло, и я ощущала зверский голод. — Не желаю слышать о ферме, где выросла Кэти, или стипендии в Северо-Западном университете, которую не получила, или ужасной должности в театральной компании «Степной волк», где подвизалась в качестве журналистки. Не доставай меня! Ханна надулась, но отстала.
— Отлично, но если тебя будут спрашивать обо мне, Джерри или Кэти, отвечай «без комментариев». Если не собираешься вникать в детали, лучше вообще не вмешивайся. Развитие событий контролирую я, понятно?
Я застыла с открытым ртом и безмолвно любовалась Ханной, стоя на почтительном расстоянии.
— Нет слов, — искренне сказала я. — У меня действительно нет комментариев.
Ханна решила, что я практикуюсь, учу роль.
— Неплохо, но побольше ударения на слово «нет». Скажи: «У меня НЕТ комментариев!»
Глубоко вздохнув, я сняла ключи с крючка, взяла мобильный с кухонного стола, перебросила через руку куртку и вышла из квартиры. Завтрак сгорел в тостере, Ханна выкрикивала инструкции, как следует обращаться с ее драгоценным скандалом, но мне стало все равно. Мне хотелось уйти — подальше от Ханны, ее безумия и раздражающей шумихи, сопровождающей оба эти феномена. Не знала, что меня ждет такое утро. Не этого я ожидала, с трудом оторвав голову от подушки менее часа назад. Такова жизнь бок о бок с Ханной: какое-то время можно выдержать, потом начинаешь биться головой о стены.
Глава 6
Без штурмана я тут же заблудилась. Я не очень внимательно следила за дорогой и пропустила поворот к Таллулаленду у трех красных кожаных кресел, в результате оказалась на другом конце зала, рядом с продавцом хот-догов и мужчиной, мастерившим мебель из баночек из-под йогурта. Полюбовалась журнальным столиком, где чередовались эмблемы «Данона» и «Йопле», но не стала задерживаться: и без того слишком долго простояла в пробке на Вестсайдском шоссе, чтобы думать о личном шопинге. Сориентировавшись на местности, я начала пробираться к западной стене. Вот так и вышло, что я абсолютно случайно набрела на павильон Марка, где, к полному своему изумлению, увидела встраиваемые столы с ярким узором на столешницах, составленным из тонких полосок пластикового ламината.
Сначала я погрешила на опухшие веки, посчитав, что из-за похмелья перед глазами плавают радужные пятна и я повсюду вижу знакомое буйство красок, резкие «движущиеся» линии и «вращающиеся» круги. Однако это не было оптическим обманом или игрой света: я наткнулась на собственный «Беллмор» далеко от Таллулаленда.
Подойдя вплотную, я провела рукой по столешнице одного из столов — моего синего «Морфа». Верный себе, Марк сделал его некачественно. Из-за грубых краев набора — он не применял лазер для обрезки полосок — поверхность стола выглядела неровной и на ощупь напоминала мозаику. Эстетика гладкой, как стекло, словно сделанной из цельного куска ткани столешницы тонула в море шишек, вздутий, выступов и острых кромок. Марк воспользовался моими тщательно аннотированными чертежами и создал мерзость по собственному образу и подобию, чудовище Франкенштейна с грубыми швами и кривыми стежками.
— Прелестный стол, правда?
Подняв глаза, я увидела темноволосую женщину, улыбавшуюся с преувеличенной любезностью — отвращение на моем лице дама ошибочно приняла за интерес. Я несколько секунд разглядывала брюнетку, удивленная ее присутствием на стенде. Шок, бешенство и мучительная ярость, клокотавшие в груди, подобно торнадо, заточенному в бутылку, захватили меня целиком; мне казалось, я здесь в полном одиночестве. Я была уверена, что этим утром в конференц-центре Джакоба Джавица нет больше ни души — только я, бедные столы-франкенштейны и моя ненависть к Марку.
Не дождавшись ответа, стендистка продолжала: — Вижу по вашему лицу, вы заинтересовались. Это выразительное, впечатляющее и, не побоюсь этого слова, одно из лучших изделий Марка Медичи, часть инновационной линии продукции, впервые представленной на этой выставке. Встроенные столы предлагаются в нескольких цветах и с разным рисунком…
В голове теснилось столько проклятий и ругательств, вопя, словно испуганные дети в доме с привидениями, что я не различала слов. Столько яда и гнева струилось по моим венам, что я могла лишь прожигать говорившую взглядом. В меня вселился дьявол, и до дамы это наконец-то дошло. Она снисходительно уронила «о'кей», словно перед ней стояла неуравновешенная психопатка, над которой лучше смеяться с безопасного расстояния, и медленно отступила.
