ГЛАВА XI
Эллисон бегом поднялась по ступенькам парадного крыльца и, хлопнув за собой дверью, вбежала в холл.
— Нелли! Нелли! — позвала она. — Где ты?
Ответа не последовало. Со стороны кухни доносился шум, это означало, что Нелли, как обычно по субботам, наводит порядок в шкафах. Эллисон не стала больше звать и, расстегивая на ходу платье, взбежала по лестнице в свою комнату. Она надела короткие шорты, блузку без рукавов и так же бегом спустилась на кухню.
— Нелли! — крикнула она. — Нелли, я получила работу! Буду писать. За деньги!
Нелли Кросс, стоя на карачках у низкого кухонного шкафчика, подняла голову и посмотрела на Эллисон.
— А, да? — без интереса спросила она.
— О, Нелли, — сказала Эллисон. — Сегодня, что — один из твоих плохих дней?
— Такой же, как и все другие, — угрюмо ответила Нелли. — Никто не будет чувствовать себя хорошо, когда у него в жилах течет один гной.
Это было что-то новое, но Эллисон это беспокоило не больше, чем предыдущие идеи Нелли, и она спокойно восприняла ее ответ. Последнюю неделю Нелли перешла с проклинаний Лукаса и всех остальных мужчин на идею о том, что ее поразила странная болезнь.
— Это триппер, — говорила она Эллисон, мудро кивая головой. — Лукас наградил меня им, перед тем как сбежать.
Эллисон знала — Лукас Кросс исчез из Пейтон-Плейс неделю назад, и его уход на несколько дней вызвал в городе шквал разговоров. Общее мнение было таково: уход Лукаса — избавление от хлама. Но, к всеобщему удивлению, Нелли не разделяла эту точку зрения. Она перестала называть Лукаса сукиным сыном, стала защищать его, как жертву всесильного общества, влияния дурной компании и женщин легкого поведения.
— Я думала, ты будешь рада избавиться от него, — сказала Эллисон, когда Нелли сообщила ей об исчезновении Лукаса. — Для тебя было бы лучше, если бы он ушел еще раньше.
— Он бы и сейчас не ушел, но он заразил меня триппером и испугался, что я заложу его. Я бы не сказала о Лукасе, даже если бы люди из Департамента здравоохранения рвали меня на куски. Гной во всех жилах, вот с чем он меня оставил. Бедняга, он ничего не мог поделать. Напился и ничего не понимал, вот и все.
За последнюю неделю Эллисон научилась понимать, что через довольно частые промежутки времени на венах Нелли образовывались твердые шишки, они были очень болезненными и служили причиной того, что Нелли называла «один из моих плохих дней».
— Да, — отвечала Нелли на вопрос Эллисон. — По-настоящему плохой день. Эти шишки по всем моим венам. Даже не знаю, как я протяну этот день.
— Мне очень жаль, Нелли, — сказал Эллисон, горя желанием вернуть тему разговора к своей персоне. — Но разве тебя не удивляет, что я получила работу?
— Неа, — отвечала Нелли, расстилая свежую бумагу на нижней полке шкафчика. — Я всегда говорила, ты хорошо сочиняешь истории. Меня это не удивляет. Хочешь есть?
— Нет, мне надо упаковать ланч. Мы с Норманом собираемся на пикник.
— Хм-м, — сказала Нелли.
— Что? — резко спросила Эллисон.
— Хм, — повторила Нелли.
— Что ты хочешь этим сказать? — еще резче спросила Эллисон.
— Я хочу сказать «хм», вот что я хочу сказать. Эти Пейджи — хм. Эта Эвелин Пейдж всегда такая заносчивая и самая-самая. Она вышла за Окли потому, что он был старый и она надеялась после его смерти заполучить его денежки. Ну, так он ее одурачил, оставил без гроша, как его научили девочки, вот, что он сделал. Эвелин Пейдж не из-за чего заноситься и строить из себя самую-самую. Окли ее бросил так же, как и Лукас меня. Только у ее мужа нет оправданий, а у моего есть.
— Перестань так говорить, Нелли Кросс! — сказала Эллисон. — Миссис Пейдж замечательная женщина, и это не ее вина, если отец Нормана оставил ее.
— Замечательная женщина, подумаешь, — буркнула Нелли. — Кормила сыночка грудью, пока ему не исполнилось четыре года. У такого дитяти зубы такие же крепкие, как у тебя, а замечательная женщина Эвелин Пейдж все еще нянчит его, и это ей ой как нравится! У старого Окли не было таких зубов, как у Нормана в четыре года. Не удивительно, что Эвелин Пейдж так не хочет отпускать его от груди!
Эллисон побледнела и заговорила низким, злым голосом:
— Ты — злобная старуха, Нелли Кросс! У тебя гной не только в венах, но и в мозгах. И ты из-за этого сходишь с ума. Ты начинаешь заговариваться, как сумасшедшая, — как сумасшедшая мисс Эстер Гудэйл. Так тебе и надо, раз ты так ненавидишь людей.
— Твоя мать много работала и старалась правильно тебя воспитать, — кричала Нелли. — Она вырастила тебя не для того, чтобы ты болталась с мальчишкой, который до четырех лет сосал грудь. Это неправильно, ты не должна гулять с таким мальчишкой, как Норман Пейдж. Эти Пейджи — дрянь, обыкновенный мусор. И всегда такими были.
— Я даже не хочу с тобой разговаривать. Ты — сумасшедшая старуха, — сказала Эллисон. — И я не желаю, чтобы ты при мне произнесла хоть слово о Нормане или его семье.
Она металась по кухне, гремя мисками и кастрюлями, пока ставила варить яйца, и грохала дверью холодильника всякий раз, когда доставала оттуда продукты для сэндвичей. Закончив готовку, она упаковала все в корзину с крышкой и, хлопнув дверью, выбежала из кухни, оставив после себя жуткий беспорядок, который должна была убирать Нелли Кросс.
Нелли вздохнула, поднялась на ноги и посмотрела на сгиб локтя. Он был шишковатый. Нелли сделала шаг вперед и остановилась, обхватив голову руками. Ее пальцы судорожно искали что-то в свалявшихся волосах. Наконец она наткнулась на шишку. Это была большая шишка, большая, как яйцо, и она пульсировала, как фурункул.
Сумасшедшая. Это слово пылало в сознании Нелли, как кипящий жир. Сумасшедшая. Скоро шишка лопнет, и весь гной выльется в мозг, и она станет сумасшедшей, как и считает Эллисон.
Нелли села на пол в кухне Маккензи и захныкала.
— Лукас, — всхлипывала она, — ты только посмотри, что ты наделал.
Было слишком жарко, чтобы ехать в гору, и Эллисон и Норман толкали велосипеды перед собой. Велосипеды были тяжелыми: они пристроили на багажник корзину для пикника, упаковку из шести бутылок «коки», стеганое лоскутное одеяло, два купальных костюма, четыре полотенца и толстый том стихов «Главнейшие английские поэты». Эллисон и Норман, задыхаясь, толкали велосипеды вперед, июльская жара становилась все сильнее, шоссе, уводящее их из Пейтон-Плейс, мерцало и расплывалось перед глазами.
— Надо нам было пойти на Луговой пруд, — сказал Норман, сдвигая черные очки со лба на нос.
— Мы бы там не смогли добраться до воды, — сказала Эллисон и поправила прилипшие к мокрой шее волосы. — Сегодня все ребята Пейтон-Плейс на Луговом пруду. Я бы скорее осталась дома, чем пошла туда.
— Должно быть, уже недалеко, — философски заметил Норман. — Река поворачивает через милю после больницы, а мы наверняка уже прошли около того.
— Да, наверное, уже недалеко, — согласилась Эллисон. — Мы уже сто лет назад прошли фабрику.
По прошествии того, что в жаркий июльский день можно назвать вечностью, они наконец подошли к тому месту, где поворачивала река Коннектикут. Ребята подкатили велосипеды к гигантским деревьям, что росли ближе к реке, и с облегчением уселись на землю, усыпанную мягкими, сухими сосновыми иголками.
— Я думала, мы никогда сюда не доберемся, — сказала Эллисон, выпятила нижнюю губу и сдунула со
