Но в глаза гостям прежде всего бросился огромный, трехведерный, надраенный до блеска медный самовар, уже кипевший в глубине буфета.
Наслаждаясь произведенным впечатлением, хозяйка предложила:
— Какой вам чай подать: зеленый, черный? Индийский, цейлонский, краснодарский? С мятой, душицей, чабрецом, иван-чаем, девясилом...
— Сдаемся... — умоляюще подняли руки молодые люди. — Два чайника, один с черным чаем, другой — с зеленым и с добавками — на ваш вкус.
Они заняли столик рядом с камином, откуда хорошо просматривалась входная дверь...
Два чайника братья одолели быстро — на Кавказе чай любят не меньше, чем в Англии. Парни повторили заказ, но на этот раз попросили принести чай, настоянный только на крымских травах.
Едва им были поданы новые чайники, в зале появился первый посетитель -молодой, коротко стриженный, накачанный парень в традиционном на отдыхе спортивном костюме. Он неторопливо зашел за буфетную стойку и заглянул в подсобку, где хозяйка продолжала готовиться к вечернему наплыву клиентов. Кавказцы у камина приняли парня если не за сына, то за родственника хозяйки, тем более что, уходя, 'качок' прихватил с витрины роскошную коробку конфет. Гости пили чай, с интересом рассматривали убранство чайханы — одна икебана на столах чего стоила, — единодушно решив, что если приберут к рукам писательскую собственность, то чайную оставят, и обязательно вместе с хозяйкой. Чувствовалось, что чистотой, ухоженностью, домашним комфортом заведение обязано только ей.
Но через полчаса, когда хозяйка подошла к столу, чтобы забрать пустые чашки, молодые люди поразились перемене, произошедшей с ней: такой испуганной, затравленной предстала она перед ними.
— Что с вами случилось? — поинтересовался один из братьев.
Женщина обреченно махнула рукой, пугливо глянув на входную дверь:
— Рэкет. Бандиты поганые житья не дают. Творят, что хотят, управы на них нет.
— А милиция? — поинтересовался Алихан, хотя и знал, каков будет ответ, но он пытался втянуть испуганную хозяйку в разговор.
— Да они одна банда и есть. Разве милиция не знает, что этот бугай Ион всем поперек горла в поселке, мешка картошки не продашь, чтобы не поделиться с ним.
— А что, шашлычники с набережной, татары, тоже платят Иону дань? -уже заинтересованно спросил Аслан.
— Эти... с набережной — у них еще несколько точек на причале, — не платят точно. Их пятеро братьев, еще племянников целая футбольная команда, они им помогают, да и крепких мужиков со стороны жен хватает. Но главное, один из них, Осман, отчаянный парень — у него на работе под рукой всегда метровая арматура, раскроит голову любому не задумываясь. Наезжать и на них наезжали, в прошлом году три-четыре крупные драки произошли и на набережной, и на базаре, но после того, как во двор Бессарабу, так по-воровскому кличут Иона, закинули отрезанную голову его ближайшего подручного Ткачука, по кличке Кувалда, шашлычников стали обходить, надолго ли — не знаю. А вот остальные люди, даже те, что сидят с ведром вишни или черешни, или с домашними пирожками, или с мешочком семечек у магазинов или на перекрестках улиц, и те, что носят вареную кукурузу по пляжам... Все платят со своих грошовых заработков, особенно те, кто торгует на базарах с прилавков. Чую, добром это не кончится...
— А власти? Ну есть же здесь хоть какая-то власть?
— Да что власть, она что в Москве, что в Киеве, что в Симферополе... Ей преступность нужна, она ей на руку во все времена: народ в страхе держать...
— Сколько же они с вас требуют? — спросил сразу потерявший курортную беспечность Алихан. Он чувствовал, что женщина от бессилия безысходности готова разрыдаться.
— Даже и произнести страшно. Тысяча долларов за сезон, но это весь мой заработок за лето, как бы я ни крутилась. Курортный сезон-то у нас от силы четыре-пять месяцев, а остальное время большинство здесь сидят без работы, без пособий. А у меня дочь в Симферополе в мединституте учится и зять студент, просто не знаю, как жить дальше, — вздохнула она горестно. — Я ведь в этой чайной, считай, всю жизнь работаю, никогда такого беспредела не было. — Понизив голос, она обреченно сказала: — Я триста долларов скопила, отдала Бессарабу на прошлой неделе, а он сегодня опять, поганец, заявился, требует остальное. Никаких объяснений и слушать не хочет, говорит — займи, иначе спалим.
За столом на миг повисло тягостное молчание, но Алихан вдруг весело сказал:
— Не горюйте, придется нам вас выручить, уж больно по душе ваше заведение, да и чай такой вкусный пили первый раз в жизни. — Достав из нагрудного кармана тяжелое портмоне, блеснувшее хорошо отполированной кожей и золотой монограммой, он вынул три сотенные долларовые купюры и, протягивая их онемевшей хозяйке, улыбнулся: — Отдайте и работайте спокойно. А это вам за чай и на память о нас, — и прибавил еще одну такую же бумажку.
Чувствуя, что обалдевшая женщина еще долго будет приходить в себя, они молча откланялись и покинули зал.
Как только они вернулись на знакомую дубовую аллею, Аслан, увидев скамейку, предложил:
— Ну-ка присядем, обсудим ситуацию. Вот так тихое, провинциальное местечко! Неужели придется делить власть со шпаной?
— Ну уж нет. Нам нужен второй Лас-Вегас или Монте-Карло — придется вывести преступность подчистую, хорошо бы во всем Крыму. Ты же знаешь, богатые люди не любят опасных мест. Ведь еще от силы год, два — и все будет иметь своих новых хозяев. Этот уголок Крыма станет нашим, для этого денег у нас достаточно...
— Ну да, станок Тоглара работает круглосуточно, — согласился Аслан.
Они помолчали. Сколько раз они уже обсуждали все перипетии, которые случились с их родиной. Еще в перестройку умные люди поняли сразу, что страна не имеет хозяина. Вот тогда ребята с гор впервые появились в Москве всерьез, и столица сразу почувствовала властную руку новых хозяев. Уже на следующий год московские воры Япончик, Монгол, Захар, Слива, Расписной, Отарик пригласили кавказских абреков на сходку, чтобы мирно разделить Москву на сферы влияния, причем чеченцам предлагалось право выбора, а остальное, что останется, доставалось славянам, грузинам, армянам и прочим кланам.
Но Хоза, Лечи, Азамат, Султан Даудов, уже тогда называвшийся Балашихинским, ибо он единственный из всех соплеменников был коронован самим Бриллиантом, и старший брат Алихана Гелисхан сказали гонцам: мы не признаем воровских законов, Москва принадлежит нам, мы не собираемся ее ни с кем делить и всегда заберем то, что посчитаем нужным.
— Так поступим и в Крыму, — подытожил Алихан. — Кому предложим покинуть полуостров, кому порекомендуем завязать, а того, кто не согласится с нашей волей и не подчинится нашим законам, будем уничтожать сразу и повсеместно — в два-три дня.
Аслан невольно поежился, и брат, усмехнувшись, хлопнул его по плечу:
— Не волнуйся, сами руки пачкать не будем, привезем киллеров, сколько понадобится для акции, из Москвы, оплатим аккордно, благо, станок Тоглара выдержит и это... А народ хочет жить и работать спокойно, ты же сейчас слышал об этом. Мы дадим ему долгожданный покой и безопасные улицы, а работать они будут, прямо или косвенно, на нашу империю, и чем счастливее и богаче здесь заживут люди, тем охотнее потянутся в наши владения толстосумы.
— Молодец, Борз! — восхитился Аслан, впервые обратившись к брату по прозвищу. — Ты все верно рассчитал! 2
Жара окончательно спала, с пляжей медленно потянулся народ, Коктебель вступал в вечернюю пору. Легкие сиреневые сумерки как бы струились с Карадага и окутывали волшебной пеленой вытянувшийся вдоль бухты поселок. В разросшемся парке на дубовой аллее было темнее, чем на открытых пространствах; раньше в этот час включали многочисленные садовые огни, и парк в ночи, особенно с моря, с прогулочных катеров, полыхал огнями, но теперь на Украине энергетический голод, и фонари не всегда горят даже на набережной.
Программа пребывания здесь была у братьев сжата до предела, но главное они успели осмотреть и даже переговорили в первой половине дня с руководством санатория 'Голубой залив', турбазы 'Приморье', с директором Дома творчества, посетили и главу администрации поселка — все предприятия на побережье сидели 'на картотеке' с начала года, они уже давно были банкротами, только никто не хотел брать на себя
