Сева дождался, когда Месхиев выйдет из кабинета, вернулся к столу.
— Простите, товарищ майор, вы почему его Галей назвали?
— А его все так зовут. У него имя сложное. Не помню, Галеонкарант, кажется. Он не обижается.
Действительно, черноглазый трудоголик по имени Галеонкарант оказался человеком радивым, сообразительным, Мерину почти не пришлось задавать никаких вопросов.
— Садись, лейтенант, — начал он по-хозяйски, — там вчера много интересного было. Немыслимо! Ты трупом интересуешься? Моё мнение — его взорвали: уж больно на мелкие кусочки разлетелся. Невероятно. От пожара такого не будет. Ну загорелось, так куда я побегу? К двери, правда? Заклинило — тогда к окну кричать: «Помогите!» А этот посреди комнаты лежит, горит. Немыслимо! Взорвался, точно. Соседи чёткие, к трупу хорошо относились, я там многих опросил — все ведь на улицу выбежали. В одно слово, как сговорились: «Интеллигентный, вежливый, тише не бывает». Он раньше артистом был, в кино выступал, говорят, я не смотрел. Пухленькая такая, нестарая, Нюрой звать, даже плакала. И Евгения Семёновна, той вообще лет девяносто, с собачкой на руках — тоже прямо навзрыд. Видишь, какой разброс мнений возрастной. Немыслимо! Даже мужики жалели. Сейчас там горячо ещё, а поостынет — взрывное надыбите обязательно. Поверь слову.
— А как выяснилось, что в квартире труп?
— Так это пожарные, как пламя сбили — с лестницы вломились, а там уже нет ничего, стены одни и куски эти, фрагменты то есть. Кость, ведь она не горит, ты это знаешь? Они потом, когда кишки свои сматывали, верней — шланги, всё рассказали: идентифицировать невозможно, даже пол не определить. Я- то внизу оцеплением заведовал — у нас там тоже свой пожар. Невероятно. Немыслимо. Дурдом. Паника — иначе не скажешь. Мы даже парусину натянули, если кто прыгать захочет: лифт-то сразу отключился. Взрывная волна, о другом не думай. Мне Тихий задачу поставил: за толпой следи, говорит, злодея всегда на место преступления тянет, может, увидишь что нелогичное. У него всё так, всё делит: это — логично, это — нелогично.
— Тихий — это кто?
— Его Тихоном зовут, сотрудник наш, отдыхает, за старшего был, хочешь, телефон дам?
— Спасибо, обязательно.
Галя полез в карман, вырвал из записной книжки листок.
— И Аристарх Николаича заодно. Мы втроём были. Его Бальмонт фамилия, Аристарха-то, говорят, поэт такой был, помер, так этот его родственник, должно. На пенсию недавно проводили, но иногда привлекаем — с людями нехватка.
Он протянул Мерину бумажку с двумя телефонами.
— Ну и что нелогичного узрел? — С этим «Галей» Сева чувствовал себя умудрённым жизненным опытом наставником.
— О-оо-ооо, да там всё нелогично было, я ж говорю — паника. Мать с ребёнком на руках в подъезд рвётся: «Пустите, у меня там Маня!» Какая Маня? «Пусти-те-е!» — орёт. Оказывается — кошка. А то, что дым столбом и лифт не фурычит — это как? Немыслимо! Кто вниз не успел — на балкон высыпали, мебель сбрасывают. Один с седьмого этажа телевизор сбросил, чтоб спасти от огня — какая логика? Нелогично! Машины подъезжают, останавливаются, выходят, смотрят — это что? Логично? На чужое горе смотреть? Своего мало? Таксист чуть не у подъезда встал, перегородил дорогу, на шланг с водой наехал. Ещё немного — я б ему палкой по стеклу. Немыслимо!
— Никого не высадил?
— Я б ему высадил!! Ты меня не знаешь — зверь, когда что, отъедь в сторону и высаживай кого хочешь.
— Номер не запомнил?
Мерин задал этот вопрос скорее из важности: такси у подъезда его заинтересовало, но уж номер-то в этой неразберихе кто может запомнить? Поэтому ответ черноволосого представителя народов Северного Кавказа его несказанно удивил.
— Обижаешь, но я не обидчивый. Там вокруг одиннадцать машин стояло. Все номера здесь! — Он сильным щелчком ударил себя по лбу. — Все до одного. И три машины подъезжали. А тот, что на шланг наехал, У-451-НТ, у него на заднем сидении ещё пьяный лежал, лицо сильно побито.
Сева почувствовал, как у него заныл низ живота и ладони сделались мокрыми.
— Да-а! Вот это подарок! Вот что немыслимо! И невероятно одновременно! Давай сюда номера!
И только когда четырнадцать строчек вырванного из записной книжки листочка были заполнены каллиграфическими буквами и цифрами, он широко улыбнулся и с объятиями бросился на смуглолицего милиционера.
— Ну — ты… ну спасибо, вот это — да-а, спасибо… — Мерин замялся, назвать такого человека «Галей» язык не поворачивался. — Спасибо, Галеонкарант.
Теперь Галя чуть не упал со стула.
— Ну ты даёшь, угрозка. Наповал! Немыслимо! Я ж тебя теперь никогда не забуду, ты первый после отца с матерью. Даже, говорят, священник упёрся, когда крестили: не богохульствуйте, не бывает такого. Это тебе майор, что ли? Или биографию изучил?
Сева расхохотался, на душе вдруг сделалось легко и беспроблемно.
— А меня знаешь как зовут? Сивый Мерин.
Галя посерьёзнел.
— Не ври!
— Честное слово. По паспорту — Сева, но так меня только бабушка зовёт, она очень деликатная, а все остальные — Сивый. Сивый Мерин.
— А Мерин — фамилия, что ли?
— Ну.
— Что ж родители — совсем, что ли? Не соображают? Ненормальные?
— Не знаю. Я их не застал.
Пауза была недолгой, Галя проявил себя неплохим психологом.
— А у меня и отчество есть. Сегелахорович. Галеонкарант Сегелахорович Месхиев. Русский по паспорту.
И он залился продолжительным звонким дискантом.
Заведующий таксомоторным парком Яков Семёнович Студнев встретил Мерина с преувеличенным радушием: можно было не сомневаться — представители правоохранительных органов не самые желанные гости пожилого хозяина неуютного кабинета. Он усадил посетителя в кресло, открыл холодильник, достал бутылку боржоми и виновато улыбаясь и зачем-то постоянно кланяясь, забе?гал из угла в угол в поисках чистого стакана.
— Извините, как говорится, не ждал. Ничего покрепче не уберёг — контингент нецеремонный — после смены вынь да положь. А водичка не переводится: жажда — профессиональное состояние мастеров баранки, сам в прошлом не безгрешен.
Он коротко хихикнул, предлагая гостю непринуждённый характер беседы, но, не дождавшись должной с его стороны реакции, полез к кнопкам селектора.
— Сейчас что-нибудь нарисуем, no problem. Раечка, сделайте, пожалуйста, два чистых сосуда.
Сева достал удостоверение, но Яков Семёнович категорически замахал руками.
— Ни-ни-ни, ни боже мой, какие доказательства, у вас, молодой человек, извините, на лице всё написано, обмануть — не ваша стихия. Это я вам говорю, — он сделал жирное ударение на местоимении «я» и, ткнув указательным пальцем себя в грудь, повторил, — я, у которого внук старше вас вдвое, примерно. Как вы сказали номер? У-451-НТ? Никаких проблем. No problem, как говорят наши недавние идеологические недруги. Сейчас нарисуем в лучшем виде. Pikches on the best! Иностранщиной вот на старости лет увлёкся, не было у бабы хлопот. Раньше не потакали, космополитизм усматривали, а теперь пожалуйста — хоть иврит, хоть идиш — не посадят. Голова, правда, уже не та, слово в сутки — это максимум, но ничего, через год 365 в кармане. Шекспира в подлиннике не потяну, конечно, а в торговой точке вороватой нахалюге отвечу — мать родную как звать забудет.
Он говорил беспрерывно, суетился, делал одновременно несколько дел и, казалось, самое