свои кровные. Одна задача: всё как на духу рассказать, без утайки, может, пронесёт.
И Авдеич старался как умел.
— Вот здесь я его взял, на травке нежился. На руках до машины донёс, жалко было — весь побитый на х…й — от души, видать, с ним товарищи поговорили. Всю обивку на х…й кровью залил, двадцать баксов убил, чтоб пятна вывести. В гараже у нас химчистка, говорят: «Полкуска обменяй на зелёные и приезжай». А за что на х…й? Порошком каким-то посыпали, тряпкой поводили и феном для головы погрели — всё на х…й! И полкуска! Я что — их ворую? Я за них на дорогах этих ё…х два часа жопу надрываю, а они десять минут — и полтыщи. Во жучки! А фамилия знаешь как? Не поверишь: Рабиновичи! Во, б…ди, ничего не боятся. Два брата химчистку на х…й открыли и процветают, у них очередь — сейчас без крови дня не проедешь. А если не через кассу, так они, суки, десятикратно. Тачки себе импортные купили, без выходных работают, без перерывов, мацой обедают, б…ди, сам видел. Ну — это люди? Вот куда уголовку-то надо! Только у них всё схвачено на х…й. Завгара видел? Тоже Рабинович, только фамилия русская. У них в чистке в доле стоит…
Мерин долго не прерывал разговорчивого шофёра, очень на него рассчитывал — свидетель, как выражаются следователи, «толстый», многое поведать может, если, конечно, не замазан.
Наконец зацепился за паузу.
— Скажите, — как можно вежливее прервал он водителя, — вы говорите, он у обочины лежал. Лёжа голосовал, что ли?
Шофёр посмотрел в сторону пассажира, какое-то время соображал, о чём его спрашивают.
— Да какой голосовал, говорю — лежал на газоне в отключке, я ему на руках помог, сначала думал пьяный, смотрю — нет, вроде, не принявший, а то ещё всё заблюёт — Рабиновичи не помогут…
— И что, в самом деле пятьсот рублей через кассу? Это ж грабёж.
— Ну, а я о чём? — Водитель заметно оживился. — Своими бы руками забесплатно в Бутырку отвёз с конфискацией имущества…
— И через кассу, официально?! — Мерин почти искренне выглядел потрясённым.
— Ну! Без кассы-то они на тысячи разговаривают и то носы свои горбатые воротят: «Рублями не берём, зелень неси». Не б…ди? — Авдеич вдруг осёкся, помрачнел. — А ты проверь, в кассе у них всё записано, два дня назад было, чек имеется…
— Да нет, нет, зачем, я верю, что вы, просто сумма уж больно нелепая: мне значит в месяц всего пятнадцать пятен можно вывести и то неполных. Ладно, проехали. И как он выглядел?
— Кто?
— Потерпевший.
Шофёр усмехнулся, досадливо качнул головой.
— Тебя как зовут?
— Сева.
— Х…во он выглядел, Всеволод. Очень х…во. Стонал всю дорогу и отключался. Я спрошу чего — молчит на х…й, только: «Потише ехай» просит. А чего потише — тише потока не поедешь…
— Я спрашиваю — внешне как? Брюнет? Блондин? Высокий? Старый? Худой?
— Дак ведь как сказать? Для тебя лет тридцать — старый, для меня полтинник — мальчишка. Высокий — не мерил, не знаю, он, говорю, всё больше лёжа. Волосы, если от грязи да крови отмыть, могут и светлыми оказаться…
— А одет был как?
Шофёр опять надолго задумался, Севе даже показалось, что он не расслышал вопроса.
— Я говорю — как он был одет?
— Слышу. Думаю вот — как ответить. Я его, Всеволод, в третий раз повторяю, лежачим на газоне застал в луже, одежда была уже, будем откровенны, несвежая, не выглаженная, думаю, лучше на х…й новую купить, эту не восстановишь. Хотя сейчас такие Рабиновичи развелись…
— В плаще? В костюме? В свитере? Может быть, в рубашке? Поймите, мне важна каждая мелочь.
Сева чувствовал, как в нём опять закипает злость, ну почему все разговаривают с ним так снисходительно? Что ему — бороду что ли в самом деле клеить, как посоветовал однажды Трусс под дружный хохот подвыпивших сотрудников: «Своя-то когда ещё вырастет — все преступники разбегутся». Почему все норовят оттачивать на нём своё сомнительное остроумие? Вот и этот туда же.
— Рубашка была, это точно. На ней пиджак. Или свитер. Или фуфайка. Не скажу точно, потому всё к тому времени в одном цвете слилось.
— А брюки…
Авдеич не дал ему договорить, хохотнул.
— Брюки были, как сейчас помню.
Мерин закрыл глаза. Он почти физически почувствовал, как кровь в жилах останавливается, меняет направление и предательски устремляется к лицу. Сейчас только этого не хватало.
— Простите, вас как зовут?
— Георгием.
— А по отчеству?
— Я водила, Всеволод. Жорой называй.
Вот и здесь подножка: ну как он может этого ветерана первой мировой называть Жорой? Хорошо, что заранее узнал отчество.
— Я почему так подробно интересуюсь? Мне действительно всё важно, всё может пригодиться, понимаете? Вдруг вы случайно запомнили что: костюм, галстук, брюки — это одно. Джинсы, куртка, кеды — другое, в них не всюду пойдёшь, в гости, например, в театр. — Он скосил глаза на шоферюгины ноги и после небольшой паузы продолжил. — Вот вы сейчас, могу спорить, в старых стоптанных мокасинах, рабочая смена — сутки, ноге должно быть удобно и не жарко. Я прав?
— Ну?
— И куртка на вас видавшая виды, но удобная, широкая, движений не стесняет. Потому как — на работе. На мне вон тоже брюки не выходные, плащ не от Кардена — юбилей могу справлять — пятый год ношу. А если б на свидание, например, шёл или там в гости — я бы по-другому оделся. Правда? Потому и спрашиваю, вдруг заметили чего — пусть глупость какую на первый взгляд, мелочь, а она потом всплывёт и самой важной окажется. А кто навёл? Георгий Авдеевич, шофёр экстра-класса с сорокалетним стажем навёл. Будьте любезны премию отслюнявить, материальную, так сказать, благодарность.
Он замолчал.
Расчёт оказался на удивление верным: «жадный, как еврей до мацы» Авдеич на денежное вознаграждение клюнул. Это чувствовалось по тому, как в мучительном желании продолжить разговор задвигались его уши.
— Ты откуда про сорокалетний стаж знаешь? — небрежно поинтересовался он.
— Так я ж в МУРе работаю, Георгий Авдеич, Московский Уголовный Розыск — и всё с большой буквы — у меня профессия такая: наблюдать и запоминать. А так — кому я нужен в мои-то годы? Выгнали б давно под зад коленом: иди играй в казаки-разбойники. Я ведь, Георгий Авдеич, ещё мно-о-гое знаю. Живёте вы напротив своего парка таксомоторного, окна как раз на ворота смотрят, до работы — шаговая доступность. Жену Любой зовут. Красавица. Женились недавно, первая не дождалась, когда вы срок мотали. Правильно?
Всё это Сева произнёс с грустным выражением лица, как бы не кичась особенно и не скрывая ниспосланного ему свыше дара. Мол, не было у меня беззаботной юности, не гонял со сверстниками мячи по задворкам, с младых ногтей на страже Родины. А виной тому — талант, будь он трижды неладен.
Шофёр, подобно ученику, сдающему экзамен по вождению надменному гаишнику, вцепился в баранку, устремил недобрый взгляд в убегающий под колёса асфальт.
— Ну, дальше.
— А что дальше? Дальше — больше. — Мерин поймал кураж, его понесло: игра под названием «Ванга» началась удачно. — Родились в Сибири, в 48-м, после армии — большегрузы на стройке, там же познакомились с первой женой, её, кстати, тоже Любой звали. Из напитков предпочтение отдаёте русской сорокаградусной, вернее — отдавали, потому как теперь в завязке, а было время — без самоограничения, сколько войдёт. На Книгу Гиннесса тянули. Сейчас пивком балуетесь умеренно. Курить недавно бросили —
