превосходства. Перед ним сидел типичный, как их называли муровцы, бык: накачанный, татуированный, за плечами которого — можно на что угодно спорить — не одна ходка — уголовник. «Колоть» таких, не имея на руках, опять же по выражению сыскарей, «веских отпечатков» — что ссать против ветра: неприятно, но приходится. А тут — санаторий, тёплый клозет с подогретым полом — не хватает стакана «Смирновской» и бочкового огурчика.
Он уже рассмотрел мятый, в жирных пометах паспорт на имя Алексея Петровича Чумакина, сличил неохватную физиономию его владельца с маленькой, замазанной чернилами фотографией — что-то смутно знакомое промелькнуло в памяти — надо проверить розыск — задал пару ни к чему не обязывающих вопросов.
Добродушный с виду увалень отвечал охотно, обстоятельно, даже позволил себе улыбнуться, когда Трусс, как бы между прочим, поинтересовался его «девичьей» фамилией.
— Это как?
— Ну — как, как. Как отца-то фамилия?
— Чумакин, как.
— Точно?
— Ну.
— Ладно, верю. Жив отец? — Ответ последовал не сразу.
— Помер.
— Давно?
— Лет пять.
— Ясно. Мать?
— Что мать?
— Жива?
— Живая.
— Не женился чего?
— А зачем?
— Тоже верно. Работаешь?
— Сторожем.
— Хорошая халява. Через двое на третьи?
— Чего?
— Сутки.
— Нет. Ночь работаю, ночь отдыхаю.
— Сурово. Платят хоть нормально?
— Да вроде.
— Это хорошо. А сторожишь…
Треск мобильника прервал его на полуслове. Он в сердцах схватил трубку, горькой улыбкой пригласил собеседника к сочувственному пониманию: не дадут поговорить по душам, суки, да?
— Трусс слушает.
Какое-то время выражение его лица не менялось и только хорошо знавшие Анатолия Борисовича люди смогли бы уловить признаки постепенного возникновения в глазах некоего, присущего всем охотникам нездорового азартного блеска: Мерин сообщал о звонке анонима, дело осложнялось, надо было предпринимать что-то кардинальное, иначе можно не успеть.
Так и не проронив ни слова, он отключил телефон, откинулся на стуле, похрустел сцепленными пальцами. Закурил.
— Я говорю — что сторожишь-то, не секрет?
— Нет. Секрет.
— Не понял: да или нет?
— Секрет.
— Ясно. А теперь, — Трусс заглянул в лежащий на столе паспорт, — Алексей Петрович… или как там тебя? Не слышу. Ладно, подождём. Так вот, теперь слушай сюда, как говорят в Одессе-маме. Смешной город. Бывать не приходилось? Ну — правильно, помолчи пока. Я поговорю. Но учти — не долго. Я больше слушать люблю.
Анатолий Борисович встал из-за стола, неторопливо прошёлся по кабинету, ещё раз отметил про себя необъятность размеров посетителя, подумал — будь сейчас на его, Трусса, месте хоть Майк Тайсон — справиться в одиночку с этим орангутангом тому удалось бы разве что путём откусывания уха.
Он вернулся на своё место. Голос звучал очень расстроенно.
— Чумакин, мне сейчас сообщили — ты в розыске? И не Чумакин ты, и не Алексей Петрович. Это правда? Как тебе не ай-я-яй? Почему не пришёл с повинной? А-а-аа, ты небось, подумал — когда найдут — статья может потянуть на пожизненное? Подумал? Хорошо ещё — вышку отменили, хотя неизвестно, что лучше. Не согласен?
Он, не мигая, смотрел на своего визави.
Тот, напрягшись бугристым телом, мучительно силился понять причину столь разительного изменения настроения ненавистного мента. Казалось, ещё немного — и пудовые гири его безмятежно покоящихся на коленях кулаков найдут себе достойное применение.
Трусс, звериным чутьём уловив, что его ни на чём не основанный, спонтанно родившийся блеф счастливо угодил в хорошо унавоженную почву, продолжал ковать горячее железо.
— И потом — что значит — найдут? Тебя уже нашли: вот он ты. Верно? И искать не надо: заходи и бери под белы руки. Человек ты опытный, тёртый, в мокроте по колено, пугать тебя — не запугаешь, всего повидал. Бить — можно, конечно, никто за это не осудит, ты наши законы знаешь: их нет. Но и это себе дороже: убьёшь, а толку — ноль. Я тебе вот что предлагаю.
Он надолго замолчал.
На кону была слишком большая ставка, чтобы, не продумав до мелочей все возможные варианты развития событий, поддавшись магии свалившейся с потолка удачи, лететь на волнах куража.
— Я тебе вот что предлагаю, — повторил он, переходя на шёпот и всеми доступными способами демонстрируя посетителю переживаемую им мучительную борьбу между долгом и совестью. — Помоги мне! Век по свободе ходить будешь — лично прослежу. На. — Он положил перед посетителем трубку мобильника. — Звони и гуляй. Прямо сейчас. И чтоб я тебя, Алексей Петрович Чумакин, до конца света больше не видел.
Тот сидел неподвижно.
Трусс ловким щелчком придвинул к нему помятый паспорт.
— Прячь ксиву свою, никому не показывай больше и испорти е…ник тому, кто её делал.
— Куда?
— На кудыкину гору, куда. Шефу. Ничего не надо — только как есть: вышел с Петровки, ментура колонула Бальмонта. Всё! И домой баиньки. Ну?
Трусс смотрел на «Чумакина» красными от напряжения глазами. Тот, набычив шею, внимательно разглядывал грязные половицы муровского кабинета. Сказал негромко:
— Тебе, начальник, в яслях сраки от говна чистить, а не в уголовке работать. Х…вит контора. Раньше умнее мазали. — И, отвернувшись к окну, добавил: — Я всё сказал.
Светлана Нежина, казалось, совершенно искренне силилась понять, чего от неё требует этот перекошенный волнением молодой человек.
Она попеременно то нервно сводила брови к переносице, то очаровательно расширяла глаза, выявляя на лбу незаметные дотоле морщинки.
— Клянусь вам, я ума не приложу — где он может быть. Я только вчера узнала, что он жив — ваша знакомая, Катя по-моему, сказала и я была уверена, что милиции всё известно. Это ужасно. У него не так много друзей, я их практически всех знаю, всех обзвонила — никто ничего. А ведь к шапошному знакомому не пойдёшь, правда? Ужасно! Вы хотите, чтобы я что — помогала вам искать Диму? Я готова, но как? — И поскольку Мерин молчал, она повторила. — Научите — как?
— А Нестерова?!
