Что же касается — кто велел? — тут всё гораздо сложнее.
Даже если бы Мерин не просил её помалкивать о его поручении, Катя без труда догадалась бы, что за этим стоит что-то не совсем обычное. Если обратились к ней, случайному, в общем-то, человеку, значит действительно другого выхода у этого смазливого недоумка не было. Значит таится здесь что-то секретное.
Это раз.
А во-вторых — подобное посвящение в святая святых всемогущей, известной на всю страну организации — разве это не свидетельство полного и безоговорочного доверия к ней, Кате Елиной? Разве не признание её абсолютной неподкупности и честности?
И вообще, если называть вещи своими именами, разве это не завуалированное, пусть и столь неуклюже, признание в любви?
Она достала из сумочки зеркальце: красные, опухшие глаза, размазанная по щекам тушь, на выбеленном до синевы лице отвратительная яркость ненавистных веснушек. Подумала: «И кому может понравиться такое уродство? Пусть себе — „царская“ — так „царская“. Какая разница? Сейчас главное — набрать в рот побольше воды и молчать».
«Ты что — воды в рот набрала?» — часто говаривала ей бабушка, когда она упрямилась и не отвечала на вопросы.
Господи, когда это было?! А теперь…
Недавняя готовность к сопротивлению вдруг исчезла, уступив место вязкой апатии. Всё тело разом обмякло, потяжелело, уснуло.
Голос донёсся откуда-то издалека, Кате показалось даже, что обращались не к ней.
— Ну что, надумала?
Она открыла глаза — амбал по фамилии Мудякин склонялся к самому её уху.
— Я говорю — надумала? Где этот Кораблёв? Где, я спрашиваю? ГДЕ?!
Ответить на этот вопрос не составляло труда: «Не знаю». И всё тут.
И это была бы чистейшая правда, но Кате почему-то и этого говорить не хотелось. Она уже набрала в рот воды.
Амбал поднёс к её лицу банку с прозрачной жидкостью.
— Отвечай, сука, б…дь, по-хорошему спрашиваю. ОТВЕЧАЙ!
И случилось то, чего она ждала и боялась больше всего: холодная влага больно ударила ей в лицо, обожгла лоб, щёки, шею…
«Молодец, что закрыла глаза», — успела похвалить себя Катя, прежде чем потеряла сознание.
Раздражение Аликпера Рустамовича Турчака приближалось к своей наивысшей отметке и вот-вот грозило перерасти в бешенство: ни на что не способны эти проклятые мордовороты, ни одно задание выполнить по-человечески не в состоянии. Полдня прошло, а воз и ныне там: подонок как сквозь землю провалился. Казалось бы — ну куда ему, полуживому, деться, тем более что все больницы, госпитали и прочие лечебные заведения для него отныне и навсегда заказаны. Остаются друзья-товарищи-подруги. Вот они, все его служебные связи, давние и недавние, б…ди-любовницы, школьные, институтские и прочие знакомые-раззнакомые — вот они все как один перед Аликпером Рустамовичем на листочке: не далее как вчера только по этим самым бумажкам нашёл он до сердечной боли ненавистного ему Кораблёва на квартире у Нины Щукиной. План, тщательнейшим образом разрабатываемый год без малого, выполнен процентов на 90: король фармакологии если ещё не кормит червяков, то в ближайшее время делом этим обязательно займётся; полный пакет акций (предлагали же половину — нет, жадность обуяла, а ведь ещё один хитрый еврей, помнится, наставлял — делиться надо) — вот он, полный пакет акций, не где-то на горизонте маячит сомнительной приближённостью, а в кармане почти, в осязаемой доступности, так что обеспеченные миллиардами долларов раскрашенные бумажки ждут и вот-вот дождутся своего нового хозяина в лице Аликпера Турчака (извольте тогда, господа, совсе-е-ем по-другому любить и жаловать). Всё — не без трудностей, разумеется, не без седых волос и сердечной недостаточности, рисковать здоровьем пришлось и не раз, без этого большие деньги в руки не даются, так вот — всё как нельзя лучше в результате сложилось, всё, казалось бы, в его власти и заветная цель — смысл всей жизни — вот-вот (хватило бы только терпения) — откроет ему свои объятия. И вдруг — по вине каких-то двух тупорылых бандитов он может навсегда лишиться Любы. ЕГО ЛЮБЫ! НЕТ!!!
Турчак так стремительно бросился к входной двери, такой силы ударом ноги распахнул её, так молниеносно исчез из приёмной, что длинноногая секретарша с ужасом подумала об очевидном приближении конца их мирной, налаженной жизни — таким шефа она ещё не видела никогда.
Председатель совета директоров знал за собой грех: в моменты кипения разума — к счастью, с ним это случалось нечасто — он готов был на самые крайние поступки, вплоть до безрассудства. Конкуренты и прочие доброжелатели, которым несть числа, знали об этой его ахиллесовой пяте и всякий раз умело обращали необузданность темперамента московского Хозяина игорного бизнеса в свою пользу. Много примеров тому, когда из-за патологической горячности судьба его висела на волоске. Он очень хорошо знал за собой эту, как он называл, «национальную болезнь», сколько себя помнил — боролся с недугом и даже с годами, казалось, преуспел…
Но, видимо, где-то в самой глубине сознания затаилась родовая инфекция, терпеливо дожидаясь своего часа для взрыва, если очередное помутнение разума опять с неудержимой силой толкало его на столь откровенно необдуманные поступки.
Руки дрожали, кнопки телефона-автомата сливались в один мутный квадрат.
Прошло немало времени, прежде чем он услышал в трубке басовитый мальчишеский голос: «Да, я слушаю. Слушаю. Кто говорит?»
«Детский сад какой-то, — подумал Аликпер Рустамович. — Или не туда попал, или врёт мобильник этой рыжей б…ди».
— Мне нужен Всеволод Мерин.
— Да, это я. Слушаю вас.
Турчак почувствовал, как у него вспотели ладони. Он зажал нос пальцами, начал негромко:
— Я буду краток. У меня находится ваша знакомая Екатерина Елина. Через час после выполнения моего условия она будет свободна. В противном случае она исчезнет. Вот моё условие: ровно через десять минут при следующей связи ты мне сообщаешь о местонахождении Дмитрия Кораблёва. Сейчас четырнадцать двадцать две. Варианты исключены.
Он швырнул трубку, на рычаг.
Звонок анонима застал Мерина в лифте дома Светланы Нежиной и спутал все карты.
На провокацию это мало тянуло, тем более что номер его мобильника могли узнать только через Катю.
Значит Катя действительно в опасности и надо немедленно что-то предпринимать.
ЧТО?
Значит Кораблёва никто не увозил из квартиры на Лесной улице, он, вопреки утверждениям Нины Щукиной, ушёл оттуда самостоятельно. КУДА? И КАКИМ ОБРАЗОМ?
Значит избили Кораблёва не те люди, которые подставляли его под убийства.
КТО?
Значит Кораблёв кому-то нужен живым, иначе его убили бы вместе с Виктором Щукиным.
КОМУ?
Десятки подобных «значит» в доли секунды промелькнули в меринском сознании, но ничто, кроме — «Через десять минут она исчезнет» — не могло заставить его мозг начать воспринимать происходящее.
Он выхватил из внутреннего кармана трубку мобильного телефона, нащёлкал Петровку.
Анатолий Борисович Трусс занимался своим любимым делом: неспешно, с допустимой долей иронии беседовал с задержанным, участие которого в преступлении было ему заранее известно, а доказательство виновности (в данном случае в виде аудиокассеты) приятно наполняло чувством снисходительного
