(«Можно так сказать? Конечно. Даже красиво», — Катя улыбнулась) много-разно входила длинноногая модель с чаем, бутербродами, бумагами, минеральной водой и коньяком. Дважды по стойке «смирно» у стола возникали широкоплечие захватчики.
«Почему у них у всех такие одинаковые расплющенные носы? Ну, шеи нет — понятно, поперёк себя шире — тоже понятно — накачались. А носы-то?» Теперь она эти лица никогда не забудет.
Ей вдруг стало холодно. Она поняла: её отсюда не выпустят никогда. Слишком много она о них знает. Убить, может, не убьют, но не выпустят — это точно.
А пусть и убьют — всё равно она не скажет ни слова.
Катя достала из сумочки носовой платок, высморкалась с шумным вызовом.
И услышала негромкий голос чернявого: не поднимая головы, разглядывая лежащие перед ним бумаги, тот, казалось, заговорил сам с собой.
— Почти два часа прошло, вы напрасно играете в молчанку. Мы всё равно найдём его — есть у нас такая возможность: не вы, так Феликс, не Феликс, так Нежина или кто-нибудь из её постоянных гостей. Не в этом дело. Дело в том, что он нужен нам сейчас. Понимаете — сей-час. И не минутой позже. До того, как его найдёт Мерин и отправит на виселицу за многочисленные убийства. Видите, я с вами откровенен. Вы уйдёте отсюда тотчас же, как только назовёте адрес. Где он?
Говоривший поднял, наконец, голову и долго, не мигая, смотрел на Катю.
— Мы, конечно, и так вас отпустим, никакие ваши рассказы кому бы то ни было не будут иметь юридической силы, мы не убийцы и не бандиты, мы официальная организация, вот наша лицензия, — он махнул рукой на висевшую за его спиной бумагу в тёмной рамке, — если мои помощники вели себя в отношении вас недостаточно, э-э-э, так скажем, вежливо — будут наказаны, обещаю, но… Я не люблю, когда молодые, красивые девушки упрямятся и не выполняют моих просьб. Поэтому…
Он дотянулся до стоявшей на краю стола склянки с прозрачной жидкостью, поднял её, повертел в руках. Спросил:
— Вы в школе хорошо учились? Слышали что-нибудь про так называемую «царскую водку»?
Катя смотрела на него исподлобья. Она, конечно, знала, что такое «царская водка», проходили в десятом классе по химии, но никогда не могла понять, почему эта жгучая смесь так странно называется. Чернявый продолжал:
— Это соляная кислота, разбавленная серной, в пропорции один к одному. Замечательная, по-своему, смесь: одна капля её, попадая к примеру, на лицо, прожигает мягкие ткани до кости. Вы, если не ошибаюсь, собираетесь пополнить ряды кинематографических див? Не думаю, что после случайного попадания на ваше очаровательное личико этой смеси — повторяю, совершенно случайного — вам удастся продолжить осуществление вашей мечты. Выбирайте.
Он встал из-за стола, взглянув на часы, буркнул:
— У вас уйма времени, ровно час.
И вышел из комнаты.
Когда раздался звонок в дверь, Бальмонт заметно обрадовался.
— Это за вами, за вами. Надо же, как быстро. А путь неблизкий. Похвально.
Не объяснять же ему, что ехали с мигалкой и под красный свет. Трусс вошёл хозяином, протянул Бальмонту руку.
— Трусс.
Тот не понял.
— Простите?..
— Это фамилия такая: Трусс с двумя «с» на конце. А можно и с одним — как удобней. Я не обижусь. — Он обаятельно улыбнулся. — Позвольте, доложу начальнику оперативную обстановку? Мы в комнатку зайдём, идёт? Секретная служба, будь она неладна.
Оставшись один, Аристарх Николаевич продолжил поиски проклятого кофе. Неудачно получилось. Хорошо, начальник молоко с губ недавно только стёр, опытный-то наверняка заподозрил бы. Да и с восходом он напорол, пердун старый, надо в дальнейшем быть поосмотрительней. И вслух обрадовался: «Да вот же он! Эк — память стала…»
— Ну что, папаша? Как жизнь молодая? Рассказывай — не таись. — Трусс включил электрический чайник, щедро насыпал в кружку растворимого порошка.
— Нашёлся кофеёк-то? Молодцом. Сам выпьешь?
Бальмонт замахал руками.
— Ни-ни-ни. Давно уже. Давление. Не полезно. Потому и забыл, куда сунул.
— Понятно. Сколько в шкафу пиджачков-то?
— Что, простите…
— Я говорю, сколько пиджачков?
— Где?
— В письме, где. В шкафчике.
— В каком, простите?..
— А в комнатке.
Трусс поискал на полках сахар, отсчитал шесть кусков, сказал с виноватой улыбкой:
— Люблю сладкое, грешен. Ну так как насчёт пиджачков?
Аристарх Николаевич с надеждой перевёл глаза на Мерина: выручай, мол, спасай от нахала.
Трусс от души расхохотался.
— Не-е-ет, он не подскажет. Подсказывать нехорошо, этому его в школе научили, правда, Сивый? — И испуганно спохватился. — Ой, простите, товарищ начальник, сорвалось. Ну так я слушаю: пиджачк-о-ов мо-и-их в моём шка-а-фчике… ну, ну… Цифирки, цифирки называйте. А заодно и про цвет постельного белья расскажите, как оно у вас — в горошек, в крапинку, в рисуночек какой? Сейчас целые сюжеты на простынях устраивают, затейники. Недавно купил, а там порнушка, всю ночь вертелся-разглядывал. Не то, что раньше — белые и никакой фантазии…
— Документы покажите. — Голос Бальмонта звучал глухо, так что Анатолию Борисовичу пришлось уточнять.
— Документы, говорите, я не очень расслышал? Вот это правильно. Бдительность и ещё раз бдительность. Мне и тёща всегда говорит: «Не открывай дверь никому, особенно Мосгазу, такие падлы попадаются».
Он достал удостоверение сотрудника МУРа, раскрыл, помахал перед носом Бальмонта.
— Очочки наденем или так разглядывать будем?
— Я вас слушать не хочу. Прошу освободить помещение…
— И правильно, нас слушать и не надо. Мы молчать будем, да, Сивый, э-э-э, товарищ начальник? Ни слова. Это мы ВАС слушать будем. А вы нам рассказывать. Где работаем? Сколько получаем? Чья квартирка? И главное — кто дезу заказал, сука?!
— Попрошу выйти…
— Я тебе выйду, сексот ё…ный. Думаешь, на простачка напал, никто тебя не раскусит, козёл старый? А Сивый у нас в отличниках ходит, таких как ты пачками колет, да, начальник? Говори, орех гнилой! Мне некогда, тёща на борщ позвала. Ну!!
Аристарх Николаевич молчал.
— Так. Терпение на исходе. Тогда извольте в машинку и с ветерком по столице нашей Родины до Петровочки. Слыхали про такую улочку?
— Это арест?
— Именно. Догадливый.
— А ордер…
Кулак Трусса пришёлся Аристарху Николаевичу в подбородок, точнее — в левую его половину. Бывшего работника МВД вознесло над полом сантиметров на двадцать и ударило в вертикальную стойку отечественного оконного переплёта, который, к счастью для него, потрещал малость, но в конечном итоге выдержал неожиданное испытание на прочность.
— Это тебе ордер на арест, подонок. — Трусс помассировал пальцы, плеснул в кружку закипевшую