землю.
Донесся звон соборного колокола. Де Вулф допил остатки эля и поднялся из-за стола.
– Если вы еще не отказались от намерения произнести свою проповедь, то для подготовки у вас есть целый день. Но я посоветовал бы вам не показываться в городе в ближайшее время, как не советовал и Жильберу де Ридфору, когда он был здесь. Вы можете остановиться в этой гостинице – она гораздо лучше, чем «Сарацин».
Де Бланшфор окинул взглядом зал таверны и покачал головой.
– Я согласен с тем, что здесь значительно лучше, но мой конь остался на конюшне в «Сарацине», а седельные сумки – в комнате, где я ночевал. Кроме того, меня вряд ли будут там искать, а, насколько я понимаю, эта гостиница известна как лучшая в Эксетере.
Неста расплылась в улыбке от такой похвалы, хотя слова гостя означали, что она лишится нескольких пенсов.
Выходя из таверны, Джон наклонился к Несте и прошептал ей на ухо:
– Скажи Эдвину и служанкам, чтобы они распространили слух о том, что завтра после утренней службы со ступеней собора будет произнесено откровение. Я хочу, чтобы об этом узнали как можно больше людей.
«Сарацин» находился всего в нескольких ярдах от «Ветки плюща», на Степкот-Хилл, которая спускалась прямо к реке. В конце Пустого переулка коронер подождал, пока не увидел, что Бернар, в надвинутой на лоб шляпе, благополучно добрался до дверей таверны.
Затем коронер дал указания Гвину и Томасу, велев им провести остаток дня, распространяя слухи о предполагаемой проповеди Бланшфора, после чего отправился домой. Он некоторое время раздумывал над тем, не посвятить ли своего друга архидьякона в намерения рыцаря, однако не смог решиться на такое явное предательство по отношению к Бланшфору, хотя подобный шаг, возможно, мог бы спасти тамплиеру жизнь.
Однако Матильде, по возвращении домой, он рассказал о том, что собирается сделать Бланшфор. Джон застал ее в весьма подавленном настроении, вызванном утренними похоронами, и не знал, как Матильда воспримет известие о том, что в город прибыл еще один еретик. Жена выслушала его рассказ молча, сидя, как обычно, в своем кресле у очага.
– Сэр Жильбер говорил нам о том, что его друг направляется сюда, – тусклым, монотонным голосом сказала она. – Ожидает ли его та же участь?
Когда де Вулф описал, каким именно образом вновь прибывший собирается предать гласности страшную тайну тамплиеров, Матильда стряхнула с себя апатию и тут же пришла в невероятное возбуждение.
– Хотя я и была столь высокого мнения о Жильбере де Ридфоре, сейчас должна признать, что это воля Божья поразила его за богохульные мысли. Но он, по крайней мере, держал их при себе. Теперь появляется еще один, полный дьявольских намерений. Джон, куда катится мир? Неужели на землю пришел антихрист и вскоре нам предстоит стать свидетелями Армагеддона? – Чем больше разгоралось возмущение Матильды, тем громче становился ее голос. Похоже, ее безрассудная влюбленность в Жильбера умерла вместе с ним. Впрочем, как и обычно, вскоре ее острый язык избрал своей мишенью мужа. – Ты был слепым орудием в этой истории, Джон, и продолжаешь им оставаться, – вычитывала супруга, наклонившись вперед, чтобы он лучше слышал ее слова. – Тебе следовало выслать де Ридфора за пределы графства, как только ты понял, что он придерживается еретических взглядов. Должно быть, дьявол помог де Ридфору вызвать у меня теплые чувства. Все это время он был волком в овечьей шкуре.
Де Вулфу не удалось понять ее логику, но он предпочел не уточнять и мудро сохранял молчание. Жена тем временем продолжала срывать на нем свое дурное настроение.
– А что касается этого нового незваного гостя, то ты должен сию же минуту донести на него церкви и, разумеется, моему брату. Его следует схватить и передать тем, кто сможет закрыть его богохульный рот.
Джону пришло в голову, что Матильда была бы прекрасным кандидатом на должность главного инквизитора в Западной Англии. Вслух же он произнес совсем другое.
– Именно это я, некоторым образом, и делаю, – искусно подстраиваясь под ее настроение, вывернулся он. – Я умышленно распространяю слухи о его намерениях, и поэтому к утру церковные власти уже будут все знать. Если они воспримут его угрозы серьезно, то не дадут ему произнести речь, а затем, что совершенно очевидно, или тамплиеры, или аббат из инквизиции убедят его покинуть город. Однако ни я, ни твой брат не имеем над де Бланшфором власти. Он не собирается совершать никаких светских преступлений.
Судя по всему, его заявление мало чем успокоило Матильду.
– Джон, его следует повесить. Если кто-нибудь произносит речи против твоего драгоценного короля, ты приходишь в бешенство и сразу же кричишь: «Предатель», что же касается этого, гораздо большего предательства по отношению к нашему небесному владыке, то оно, похоже, тебя не волнует!
Де Вулф подавил желание вступать с женой в спор, объясняя ей разницу между сферами действия церковных и светских властей: когда дело касалось вопросов веры, аргументы Матильды большей частью основывались на громкости ее голоса и убежденности в непогрешимости духовенства и Евангелия.
– Что ж, я сделал все, что в моей власти. Я коронер, а не епископ. Вообще-то, меня вся эта история совершенно не касается, меня заботит только поимка убийцы де Ридфора, несмотря на то, что Ричард предупредил меня, чтобы я не вмешивался.
Матильда вновь погрузилась в мрачное состояние духа и замкнулась в себе, что не нравилось Джону еще больше, чем когда она читала ему нотации. Через некоторое время молчание стало таким гнетущим, что де Вулф встал и сообщил, что ему необходимо подготовиться к поездке в Барнстапл, и посему он вынужден покинуть супругу. Это заявление вызвало новый приступ утихшей было злости, и Матильда принялась бранить мужа за то, что он покидает ее на такой долгий срок – экспедиция на Ланди должна была занять не меньше пяти дней. На этот раз единственным его оправданием служило то, что это предприятие предложил и организовал ее собственный братец, на что де Вулф и указал супруге.
Наконец, издав вздох облегчения, Джон выскочил из комнаты, не забыв прихватить свой серый плащ, поскольку на город снова падал мелкий моросящий дождь.
Несколько спокойных часов Джон де Вулф провел в своей маленькой унылой комнате в верхней части сторожевой башни.
Даже промозглые стены этой неотапливаемой каморки были предпочтительнее холодного общества супруги. Коронер использовал свободное время, практикуясь в чтении латинских текстов, медленно водя пальцем по идеально выведенным Томасом буквам и шевеля при этом губами.
Текст помещался на свитках, на которых писарь фиксировал текущие дела. Эти свитки представляли собой сшитые вместе длинные полосы желтоватого пергамента, которые надлежало представить королевским судьям, когда те приедут в Эксетер на очередную выездную сессию. Они уже давно должны были прибыть, но, по слухам, задерживались в Дорчестере и через месяц-два могли добраться до Девона для проведения слушаний всевозможных гражданских споров и серьезных уголовных дел, которые де Вулфу удалось вырвать у суда графства, находившегося в ведении шерифа.
Успехи в чтении росли с каждой неделей, и сейчас, чтобы освежить память, Джон решил просмотреть недавнее дело об изнасиловании. Потерпевшая, молодая вдова, заявила о том, что преступник подстерег ее на заднем дворе собственного дома на Голдсмит-стрит. Затем ее якобы избили и изнасиловали, в подтверждение чего она предъявила окровавленную тряпку, которая являлась почти обязательным вещественным доказательством в такого рода делах. Когда де Вулф осмотрел ее, он действительно обнаружил ссадины на ее щеках и руках, синяк под глазом и наличие нескольких расшатанных зубов. В отношении личности насильника сомнений не было – им оказался местный возчик, который
