— Прошу вас, оставьте меня в покое. Хватит!
— Как эта ситуация скажется на Форвуд ТВ? — спрашивает первый Деклан. — Смогут ли они продолжать выпускать криминальные шоу, если один из руководителей в тюрьме?
Второй мужчина стоит передо мной, преграждая путь.
— Я же с детьми, имейте совесть!
Они напоминают мне попрошаек в странах третьего мира: маленькая протянутая рука взывает к твоему милосердию, и ты почти что любишь их, когда раздаешь мелочь; но потом тебя окружают еще восемь, и ты отбиваешься от них палкой, если таковая у тебя имеется; твой страх растворяется в инстинкте самосохранения.
— Уделите мне несколько минут, и я уйду, — уверяет Деклан.
Я опускаю голову, чтобы они перестали меня фотографировать, обхожу его и вставляю ключ в замочную скважину.
— Миссис Форман, общество хочет знать, что думает ваша семья!
Вопросы продолжают сыпаться, но я захлопываю дверь.
— Мамочка, кто это? — спрашивает Ава.
Я дрожу, пока объясняю по возможности спокойно, что знакомая их папы, Лекса и дяди Джона мертва, а полиция и журналисты пытаются понять, что с ней произошло, чтобы ее семья почувствовала себя лучше, потому что это печально, когда кто-то умирает; а мужчины на улице работают в газетах, и их попросили задать вопросы, чтобы они могли написать об этом и позволить людям узнать правду. Глаза Авы кажутся огромными на маленьком личике, когда она кивает.
— Мамочка… — Я набираю в легкие воздуха. — Когда я вырасту, я хочу стать русалкой.
И она вприпрыжку убегает в кухню, а мне кажется, что только стены способны удержать меня в вертикальном положении.
Какой-то звук заставляет меня обернуться. Джош рыдает на ступеньках, безмолвные всхлипывания прерываются подергиванием его узеньких плеч.
Мне нравятся таунхаусы.[6] Когда находишься в окружении соседних домов, чувствуешь себя защищенным. Улица всего в нескольких метрах от гостиной, и летними вечерами можно даже услышать стук женских каблуков, когда их обладательница спешит домой, или грохот чемодана, ударяющегося о неровные плитки тротуара. Кто-то с этой улицы работает в авиакомпании, как мне кажется. Я выросла в другом доме, и моя мама не может понять, почему с деньгами Пола и размером нашей семьи мы не живем в большем и более новом доме за городом с огромным садом и просторным гаражом.
— Все эти ступеньки! — восклицает она, словно для такого инвалида, как я, спускаться и подниматься по ним — это уж слишком.
Когда же я сказала, что Полу нравится жить близко к центру Лондона, чтобы на работу можно было добраться даже на велосипеде, мама пробормотала: «Мужчина его ранга…» Она из того мира, где важные люди ездят на машинах, потому что автомобиль защищает от другого, не меньшего страха — людей, которые могут причинить вред. А это, по ее мнению, почти каждый.
Сейчас я в своем саду, светит вечернее солнце. Интересно, понимает ли мама этот мир лучше, чем я? Подозрения, гнев и печаль сменяют друг друга в моем сердце. Сад скрывает нас от людей, из-за которых расплакался мой девятилетний сын. Мы с Полом смотрим, как Джош бросает теннисный мяч Максу и Маркусу, следим за его движениями и реакцией на боль. M&Ms оказались сейчас как нельзя кстати, они вообще единственные, кто может оторвать Джоша от компьютера и вытащить на свежий воздух. Они помогают нам играть в счастливую семью.
— Думаешь, с ним все в порядке? — спрашивает меня Пол шепотом. — Он не захотел говорить со мной. Но плакал он долго. — Пол недовольно выдыхает. — Хороший бросок, Джош! Интересно, он понимает, что произошло?
— Кое-что точно понимает.
Пол тянет за лист на ближайшем кусте. Тот наклоняется к нам, а потом с треском возвращается назад.
— Очевидно, он пошел к Мелоди, чтобы пригласить ее выпить. Их видели в пабе возле леса, где она умерла.
— Господи! Почему он никому ничего не сказал?
Пол вертит листик в руках.
— Понятия не имею.
— Он приударял за ней?
Пол осторожно смотрит на меня.
— Лекс пытался делать это со всеми. И ты это знаешь.
— Я спрашиваю не об этом. Я спросила, приударял ли он именно за ней.
Мяч пролетает над головой Пола, и Макс бежит, чтобы подобрать его. Он дышит молодостью и энергией, как яркий зеленый лист, только что сорванный Полом.
Звонит мобильник, и Пол бросает лист на траву.
— Не знаю, Эгги. Я уже просто не знаю, чему верить. О боже, это Астрид!
Он берет трубку и возвращается в дом.
Я иду по саду и спускаюсь между деревьями к каналу.
Вглядываясь в пустой бечевник вдоль илистой воды, я думаю, сколько времени понадобится репортерам, чтобы разузнать, что здесь открывается еще один вид на наш дом, который бы им так пригодился. Мимо проходит Маркус в бермудах и светлом свитере, обтягивающем торс.
— Маркус, могу я попросить тебя об одолжении?
— Не вопрос.
Он подбрасывает мяч босой ногой. В это время возвращается Макс и останавливается передо мной.
— На улице перед домом репортеры, — говорю я.
— Круто! — Маркус перебрасывает мяч из одной руки в другую.
— Ну, не совсем. Партнер Пола по бизнесу арестован. Это очень серьезно.
— Насколько серьезно? — спрашивает Макс и чешет затылок.
— Они считают, что он мог убить женщину, с которой работал. — Маркус присвистывает. — Если вы увидите кого-то, шатающегося по бечевнику, можете зайти и сказать мне?
— Без проблем.
Он бросает мяч, и я ловлю его. Я ощущаю его мягкую округлость и провожу пальцем по извилистой линии.
— У вас точно все нормально, миссис Ф.? — спрашивает Макс.
— Нет. — Я подбрасываю мяч как можно выше и кричу: — Столик для пикника!
Он опускается на деревянный стол и рикошетом, как в пинболе, отскакивает к плитке на дорожке, а затем летит к стене дома.
— Отличный бросок! — Маркус впечатлен.
— Этим репортерам лучше смотреть в оба, иначе я сделаю это для них, но воспользуюсь чем-нибудь потяжелее.
Маркус восхищенно смотрит на меня, и я храбрюсь как подросток, наслаждаясь этим великолепным чувством, когда кто-то, рожденный в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, пусть всего лишь несколько секунд, но смотрит на тебя с симпатией.
— Пока они держатся в сторонке от моих детей, я не буду их трогать.
— Я буду начеку, — обещает Маркус.
— Считайте нас сторожевыми псами в саду, — добавляет Макс, утешительно кладя руку на мое плечо.
Я захожу через заднюю дверь и нахожу в кухне Пола, пытающегося уклониться от крепких объятий Астрид. Она видит меня, и теперь уже я оказываюсь в плену ее длинных белокурых волос, концы которых щекочут мне ноздри и заставляют чихнуть.
— Ох, Кейт, это так ужасно! Как подумаю, что я путешествовала с ним на машине…
