Изучение истории никак не нуждается в акте переодевания и никак с такими актами не связано. Вообще, не надо пугаться слова «трансвестизм», это не тяжелый диагноз, а констатация определенного отклонения, не более. Так называемая «перверсия». Понятно, что «мальчики в нержавейке» со временем смирятся, сами привыкнут к этой терминологии и будут легко и с удовольствием ее употреблять, характеризуя свои действия и развлечения.
Это — не проблема. Проблема в том, что трансвестизм никогда не возникает на пустом месте, это всегда следствие более сложных и тяжелых процессов в психике. Понятно, что в случае реконструкторского трансвестизма мы имеем дело с так называемой в психологии «личностной неполноценностью», состоянием, когда сам человек либо не удовлетворен качеством и масштабом своей собственной личности, либо категорически не согласен с этими качествами и масштабом. Понятно, что вот это уже — тяжелый комплекс, нуждающийся в реальной помощи.
Простая иллюстрация: странно было бы предположить, что Гагарин или Лебедь, Паганини, или Валуев, или иные, апробированно, наглядно, личностно состоявшиеся персонажи, стали бы брать чужое имя, переодеваться в другого человека, придумывать себе привычки или фантазийную судьбу.
Понятно, что заставить это сделать может только неудовлетворенность качеством собственной личности, глубокий болезненный комплекс, «обостренное нежелание быть самим собой», использование своего тела как игрового материала для «игры в другую, состоявшуюся личность».
А трансвестизм, особенно реконструкторский, — хороший, короткий путь в эту «другую личность», когда тремя железками, тряпьем или парой перьев в макушке человек временно придает себе черты иной, полноценной личности. Крестоносца или вождя апачей. Переодеванцы зря думают, что это не видно или не заметно.
На самом деле желание казаться Роландом, тамплиером, гусаром двенадцатого года — откровенно патологично и очень сходствует с грубо выпиленной юродивым слесарем Звездой Героя, которую у него хватило глупости на людях гордо прицепить на грудь.
В реконструкторских играх ничего страшного не было бы, если бы они не пытались олицетворять историю, изображая уж какой-то неистовый с нею интим. Глядя на них, с такой умилительной тщательностью подбиравших в течение пяти лет 300 стареньких пуговиц на мундир, может на секунду создаться ощущение, что историю делали трансвеститы.
А это, по счастию, совсем не так.
Часть пятая
Неистовый маразм
Еще одним, очень недурственным видом досуга в последнее время стали писательство и читательство. Особенно на всякие волнующие исторические темы. Давайте для примера, наугад, самым наинежнейшим образом отрецензируем один из тех трудов, на прочтение которого наше грустное кризисное время обрекает т. н. читателя.
Открыв книгу некоего С. Жаркова[14] «Рыцарская конница в бою», хочется тихо и вкрадчиво спросить: а кто этот дяденька? Кто автор?
И вообще, каким волшебным образом могло быть напечатано и поступило в продажу это бесподобное, невероятное, это похожее на сон произведение?
Не буду интриговать читателя, скажу сразу, что произведение это уникально.
А уникальность его, прежде всего, в том, что автор, будучи абсолютно стерилен от любых познаний в той области, которую он вызвался «исследовать» и «энциклопедировать», создал книгу, бьющую все мыслимые рекорды по плотности белиберды на 1 кв. см типографской бумаги.
Это, конечно, своего рода подвиг.
Причем подвиг не «чего-нибудь там» (гонорара за книгу едва хватило на два похода в баню), а именно подвиг любви.
Автор безнадежно — и безответно влюблен в «рыцарство», в «кавалерические мифы истории», в бредни о всадниках Средневековья.
Ему самому ужасно хочется верить в то, что населяющие его мозг детские иллюзии — когда-то были материальны и осязаемы, что сладкие химеры его воображения когда-то были реальностью. Что навязанный ему Вальтером Скоттом, Голливудом и древними комиксами вроде Вальгаузена — воинский образ Средневековья имеет какое-то отношение к истории как к науке и правде.
Посему сразу хочется отметить положительные качества данной книги. Они тоже есть. И их немало.
Во-первых, книга очень неплохо сброшюрована, хорошо сделана штриховка (канавочка, чтобы книга легко открывалась), а для проклейки корешка явно употреблен дорогой клей Technomelt 53–241.
Недурна и сама обложка, выполненная в стиле 7БЦ (картон, мелованная бумага). На обложке — забавная цветная картинка, причем одному из всадников явно придано сходство с самим автором (еще до гонорара, а следовательно, и до бани).
Иными словами, на первый взгляд вполне приличная книга.
Но… Проклятая латынь… С нее-то и начинаются все подозрения.
Начиная книгу, автор пишет: «Отцом-основателем рыцарской конницы принято считать Карла Мартелла (от лат. Martellus — молот)».
Вот прямо так и написано.
Согласитесь, очаровательное вступление. Очаровательное и очень тонкое.
Автор с самого начала решил блеснуть знанием базового для историка языка, продемонстрировать полную сопричастность процессу углубленного познания материала, посвященность в происхождение прозвищ и имен. В этом — очарование. А тонкость — в том, как легко и ненавязчиво с самых первых страниц формируется образ рыцарской конницы.
Мартелл… Молот!
Романтика, мощь, сталь, неотвратимость, победность, всесокрушительность — и все эти значения крепко упакованы в сакральную латынь. Просто блеск.
Но есть одна небольшая проблемка.
По-латыни — молот называется MALLEUS. Есть еще аллегорическое и очень устаревшее — MARCUS, но нет никого «Martellus».
При всем доверии к собственному знанию латыни, я не поленился все же проверить.
Выяснилось, что следующим академическим словарям: Латинско-Русскому и Русско-Латинскому (под общ. редакцией Подосинова А. В., изд. Наука, 2004, 28 000 с.) Латинско-Русскому (Харвест, 2008, 24 000 с.), Русско-Латинскому (сост. Мусселиус, 1900, 15 000 с.), Полному Латинскому словарю (Ананьева- Ясенецкого-Лебеди некого, 1862, 40 000 с.) слово «Martellus» — в значении «молот» неизвестно. Молот (и молоток) только MALLEUS.
Более того, мною были подняты и наиболее авторитетные исследования (М. Гурычева) по т. н. вульгарной латыни, то есть одиалекченной, не рафинированно-античной, а уже приспособленной к особенностям разных языков и диалектов, от ретороманского до бриттского и арморикского. Но и в «вульгарной латыни», средневековой местнодиалектированной латыни — слова «Martellus» в значении «молот» — нету. Да и вообще — нету. Вот Marteus — есть. Но это — куница, и не более того.
