— Евгений! Кончай городить чушь! С чего она пострадала, эта сучонка?
— Ты ее застал один раз. Она видела следы множества твоих измен. Но не болтала о них, не разносила о тебе грязные слухи по городу. Хотя ей было что сказать и доказательства имелись. Наташка сочла это неприличным выносить мусор из семьи на потеху городу.
— По-твоему я еще должен был защищать сучку?
— Куда тебе до такого? Ты понимал только своего сына! Случайно ли? Ну да не будем ворошить прошлое! Одно скажу, вы с Алешкой друг друга стоили. А потому семьи не получилось. Больше вы никогда не будете вместе, я этого не допущу!
— Я еще не сошел с ума, чтоб даже предположить такое. Ни видеть, ни слышать о ней я никогда не захочу. Она навсегда вычеркнута из моей жизни! Я не прощу ее!
— Ну вот и квиты! Она сказала мне то же самое! А значит, прощай! — взял Женька чемоданы и вышел из квартиры Чижова, не подав руки хозяину.
Николай Иванович закрыл за ним дверь, сказав вслед короткое:
— Нахалы!
Женька не услышал. Вернувшись домой, велел Наташке распределить вещи в шифоньер и навсегда забыть Чижова.
Наталья после возвращения домой резко изменилась. Она стала сдержанной, деловой, ее уже не тянуло к подружкам. И однажды, совсем неожиданно для всех, заявила, что хочет поехать к деду.
— Ты к Захарию? Но он все знает. Пустит ли он тебя? Примет ли? — засомневался Евгений.
Наташка приехала без предупреждения. Вошла в дом, коротко стукнув в дверь, услышав разрешение, шагнула через порог.
Они не виделись очень давно и смотрели друг на друга изучающе. Оба постарели и соскучились, оба знали, что когда-то встретятся:
— Здравствуй, дедунь! — шагнула Наташка к Захарию, обняла, прижалась лицом к колючей щеке, почувствовала, как усохли плечи человека.
— Дедуня, прости меня. Очень долго не решалась приехать. Боялась, что выгонишь из дома. Я очень скучала по тебе…
— Нешто я зверь, чтоб своего дитенка гнать из дома? Да, вовсе старым стал. Весь рассыпаюсь, но голова в порядке, на сбои не жалуюсь. Ты проходи, раздевайся, чего у порога стоим! Места в избе хватает, — усадил внучку за стол, захлопотал у плиты.
— Дед, не возись, я есть не буду, не хочу!
— Я слыхал от Жени, что ты беременная, ушла от мужика. Ну, а как нынче жить думаешь? Ить как- никак, мужик стребуется. Молодая покуда, природа свое возьмет!
— Никто не нужен. Рожу ребенка, для него жить буду.
— Так все говорят поначалу, покуда обида кипит. Но со временем остынешь, забудешь. Неможно по единому придурку про всех одинаково думать.
— Он не придурок. Мы с ним слишком разные. Оттого ничего не получилось. Я так и не сумела полюбить его. Другой в душу запал. Сама не знаю почему. И снова ошиблась, — рассказала об Андрее.
— Эх-х, бабы! Не тем местом любите. Вслепую живете! Оттого ваши беды. Но ничего не поделаешь, все через ту боль прошли. С годами умнеем. И ошибки с возрастом ужо не повторяем. Пока кровь кипит, жизнь совсем иною кажется. Потому как не мозгами живем, а тем, что ниже пупка будоражит.
— Дедунь! Я думала, что рожу ребенка от Николая Ивановича и полюблю его. Ведь он отец. А он, ты знаешь, сказал, мол, не способен. И справку показал.
— Что справка? Вон у нас Клавдия в сапожной мастерской работала. Пять лет замужем была и не беременела. Ей врачи тож базарили про неплодность. Мужик ее терпел, сколько мог. А потом слинял к другой. Вышла за другого и Клавдя. Ему детвы не требовалось. Своих двоих оставил. Та его баба выпивала. А тут, глядь, через полгода и у Кпавди пузо на нос полезло. И мальчонку родила. Вот тебе и бесплодная! А и врачам вслепую доверять неможно. Эти дела только от Бога! Как Он решит, так и получится.
— Дедунь, но и Андрей от ребенка отказался. Тоже сказал, что не его!
— А как бы согласился, ежпи сын в приюте живет. То разве отец? Кобель шелудивый. Зря на ево полагалась. Энти себя прокормить не умеют!
— Дедунь, но почему мне так не повезло? Трое, и все бросили, отказались.
— Не в них твоя судьба. Свое ожди. Хотя, может, и никого не встретишь. То как Бог даст.
— Я не о том. Почему прогнали, отказались, чем я хуже всех? Другие живут, а я никому не нужна?
— Вот ему ты нужна завсегда! — указал на живот и добавил:
— Родишь, и судьба изменится. Снимет малец грязь с тебя. Душу и сердце, даже судьбу очистит. Сама иной станешь, если в руки себя возьмешь. Покуда ты только баба. С дитенком мамкой станешь. За него с тебя спрос и ответ держать будешь. Давно надо было кинуть того старика, ежли он мальца не схотел. Справка только предлог. Ён, кабан холощеный, удобно пристроился. Хотел дышать без помех. Все в жизни потерял, жену и сына, тебя заодно гробил. На што свет белый коптил, сам не ведал. Так вот и остался снова один. А ты не тушуйся, дите подымешь. Там бабка с Ириной подмогнут доглядеть. Свое не в тягость.
— Дедунь, вернись ты к нам, — попросила Наташка неуверенно.
— На что?
— Вместе жить будем, как раньше.
— Э-э, нет! Об том ни слова.
— Почему?
— Я не дитенок! Навовсе отвык от всех. А и к чему вертаться в прошлое глупство? Я много дозволял над собой. Но терпенье лопнуло. Врозь оно куда как лучше. Никто не крутится на глазах и не лезет в душу. Сам себе хозяин. И главное, никто не обидит, не обзовет. Прав или виноват, сам себе завсегда угодишь.
— А разве у тебя нет женщины? — удивилась Наталья искренне.
— Дурочка ты моя! Ну на что мне баба сдалась? И не думал об таком. Единой хватило по горло. Не для того от ней сбег, чтоб другую завести. Случается, иная заглянет. В избе приберет, постирушки справит, пожрать сготовит, и все на том. Я ей обувку починю. Но шашни ни с единой не дозволял себе. Ни об их мои думки, старым стал. А дружусь со всеми. И с мужиками, с бабами тож. Ни с кем не брешусь, с кажным лажу. Вот у меня поначалу, как сюда пришел, двое мужиков жили. Оба бездомными оказались и тоже из-за баб. Нынче у их семьи и дети появились. Живут ладом. Все состоялось и люди довольны. Толик в соседстве прикипелся и нынче всяк день наведывает. Илюша с городу навещает. Будь я говном, кто бы вспомнил? Эти не забывают. Не кидают одного и все стараются подмочь, хоть и не надо ихнего. Хватает всего. Но ить как дети заботятся. Приятно это, скажу тебе, Наташка!
— Дедунь, а я тоже хочу с тобой! Ну почему в нашей семье все коряво складывается?
— Это, Наташка, от самих. Никто не виноват, что корень зла глубоко в душу врос. Его не вырвать и не вытравить. Бабка на деньгах помешалась, ей все мало, а и ты в нее пошла.
— Нет, дедунь, пожила с Николаем Ивановичем, все передумала, пересмотрела. Теперь уж деньги не ослепят. Не в них счастье. Ничего не дадут кроме лишних забот. Вон Чижов, в деньгах купался. А толку! Здоровья ни на грош. Сплошная развалина. Чуть на балкон вышел, через все форсунки чох и кашель. Сквозняков боится как черт ладана. Я так устала от его болячек. Он их каждый день цеплял. Вот и делала ему то компрессы, то примочки, то массаж, то растирание, то ноги парим, иль клизьмы ставим, короче, вспоминать неохота. Ты сотой части того не знал, хотя старше Чижова.
— О! В том его беда! Мужик не должен перед бабой соплями растекаться. Обязан держаться из последних сил. А коли не может, слабый он человек. И семя его никчемное.
— Неправда! Мой малыш настоящим мужиком будет.
— А причем он и Чижов?
— Да от него ребенок! От кого еще? Вон когда Андрюха Николаю попался в квартире, Чижов его к стене придавил. Тот подлый на пол свалился и гондон потерял. Прямо у ног Николая Ивановича. Меня от страха трясло, а тут, как увидела, смех разобрал. Значит, не сбрехал, вправду защиту надевал.
— На башку ему натянуть стоило ту пакость. Коль детей растить не может, на что к бабам подходить козлу. Оба оне не мужики. Вот это верно! Одно не пойму, от кого ж ты понесла? От покойного Алешки, что
