— Зачем ты утопилась? Ведь мы могли уехать отсюда далеко, где нас никто бы не сыскал! — сказал ей Василий.
— Мой отец нашел бы нас всюду. И прежде всего, отнял бы у тебя жизнь. Я это знала. И не хотела, чтоб ты умер из-за меня. Ты должен жить, потому что я люблю тебя и не могла выйти замуж за постылого. Потому ушла с белого света, но… Со мною твое сердце и твоя любовь. Мы вместе. Ты не видишь меня, но я всегда рядом. И даже когда у тебя появится жена, а их будет много, меня не сможешь забыть никогда. Ни одна из земных не полюбит тебя так, как я. Ты навсегда мой! Слышишь, Василий? Ты только мой! Я буду тенью и солнцем, дождем и снегом, утренним рассветом и звездою над головой. Знай, человек может умереть, но любовь — никогда! Помни! У меня твое сердце! Я не верну его тебе! Потому что, когда от тебя уйдет жизнь, ты придешь ко мне! И мы будем вместе всегда. Нам больше не помешает никто. Знай, только любимых оставляют жить, даже если за это нужно отдать свою. Живи и знай, я жду тебя!
— Дед потом, уже взрослой, признался мне, что никого и никогда не любил так, как Катерину. Знаю, что он не боится смерти, ждет ее с радостью, каждый день. И хотя у него было много женщин, ни одну не назвал любимой, не соврал. И теперь он иногда ходит в лес на Ивана Купалу. Я понимаю, мечтает увидеть свою любовь. Но она не приходит по заказу и просьбе. Появляется, когда сама пожелает. А может, наш Василий не хочет рассказывать и молчит, может он видится с нею. Но мне ту женщину не забыть. Честно говоря, с того дня я боюсь, не люблю ходить в лес. И хотя мы с дедом тогда набрали грибов, очень легко и быстро вышли из леса, мне до самой деревни казалось, что кто-то смотрит нам вслед. А мы идем, спотыкаясь на каждой кочке больным сердцем…
— А тот платок, какой нашла, он у деда? — поинтересовался Иван.
— Сколько лет прошло, разве уцелеет? Я иногда видела его у Василия. Потом и забыла. Это его талисман. Не хочу обижать таким вопросом. Дед не любит, когда к нему в душу лезут. И я очень стараюсь не задеть ненароком, не обидеть его. Знаешь, что он сказал мне перед отъездом к тебе?
— Не навязывайся в бабы, скоро надоешь. Цени в человеке его душу и сердце. Как сама будешь относиться к нему, то получишь в ответ.
— А как же тогда Тарас? Ведь я любила?
— Тарас выродок! А я говорю о мужиках. Не путай людей с извергами. И не дай больше ошибиться душе. Люби достойного человека. И подтолкнул к тебе…
Иван молча поблагодарил деда Василия.
Шло время. И через год Ивану казалось, что он всю жизнь жил с Варей, вот так же спокойно и тихо, без ссор и споров, в полном согласии и понимании, без раздражения и сожалений. Ему завидовали коллеги на работе и друзья. Человек жил теперь дорожа каждой минутой. Он уже не засиживался на работе допоздна, как было раньше, не ходил с друзьями в кафе и бары, не оглядывался на женщин, спешил домой. Ведь там его ждала Варвара. Иван знал, что она любит и дорожит им.
За прошедшее время они дважды побывали в деревне. Там Ивана встретили как своего, родного человека, делились с ним новостями. Вот так вечером присели за столом на кухне, и мать, не выдержав, рассказала:
— А к нам недавно гость пожаловал. Вот так вечером стукнул в окно. Мы с дедом подумали, что кто-то из соседей, иль деревенские свои наведались. Ну, отец пошел открыть. Я на кухне, по своим делам толклась. И даже не глянула, кого к нам занесло. Но слышу, мужик мой в коридоре ругается с кем-то, бубенит на весь дом. Я выглянула и не признала враз. Когда присмотрелась поближе, а это Тараска! Тот самый из Хохляндии. По нахальной морде узнала. Ну и спросила, мол, какого черта тебе тут надобно? А он в ответ: хочу Варьку увидеть, поговорить с ней надобно.
— Опомнился, говно собачье! Нашу девку чуть не загробили, а нынче говорить с ей приспичило! — отозвался от печки дед Василий хрипло.
— Я и ответила, что говорить с ним Варя не станет. Нынче живет в городе, там работает и про него, Тараску, вовсе забыла. Он и ответил, барбос облезлый:
— Ничего! Увидимся, враз вспомнит! Мне с ней об серьезном говорить надобно. О семье! У меня мамка померла. Кто-то должен вести дом и хозяйство! А и не дозволяли ей с дому убегать, не сгоняли в шею. Берегли и заботились как об родной. Чего не доставало? Сметану в задницу через воронку лить? Мать все глаза проплакала, когда Варька убежала. Так и не поняли, чем не угодили мы ей? От себя отрывали, ей пихали. А она неблагодарная! — рассказывала мать.
— Отец с ним спорить стал, кто говно, кто человек? А я без крику спросила: коль Варюха дерьмо, на что за ней приехал? Зачем негодную в дом вернуть хочешь? Найди себе путевую! Иль у вас на Украине бабы перевелись? Иль за тебя нынче и паршивую свинью не сосватать? Небось, вся округа цену тебе знает! Чего такой хороший приблудился к нам за сотни верст? Кто ждал здесь, кому сдался? Замордовали нашу девку, а теперь еще порочишь ее, выкидыш гадючий! И мать твоя жаба из гнилого болота. Варьку голодом морили, когда пузатая была. Дите не дали выносить, вынудили скинуть, нелюди окаянные! Каждый кусок хлеба оговаривали. Да где ж совесть была? Довели, что Варька в петлю чуть не влезла. Всяк день слезами умывалась. Ни жить, ни дышать не давали бабе. Коль не нужна была, зачем держали? Почему домой, к нам в деревню не отправили? Ведь знаешь, что не хотели мы отдавать за тебя Варю! Крадучись увез, как вор, как разбойник, — перевела дух женщина.
— Он поначалу ерепенился. Все пыжился доказать, что хороший. Тут мы его в оборот всей семьей взяли. Сказали, что уехала Варя с деревни здоровой, красивой девкой. А воротилась такой, что хоть через кольцо продерни. На нее смотреть стало жутко.
— Я не виноват, что она без конца хворала на все места. Мать устала врача ей приводить, — ответил змей.
— Врет он. У них в деревне нет врача, и никогда не было. Всех больных в поселок возят. Куда уж мне? Я никогда в той больнице не была. Ни одного их врача не видела! Наврал он все! — вспыхнула Варя.
— Успокойся, девочка моя! Если б ты была такая, как говорил, зачем же приехал за тобой? Почему за столько времени не сыскал другую, там у себя? Иль бабы на земле поизвелись? Он думал, что возьмет с наскоку, а Варя, пожив одна, все простила ему и вернется, стоит лишь позвать. Конечно, в своей деревне никто за него не пошел. Видно, хорошо знали эту семью! — встрял Иван в разговор.
— Хотел я его разом со двора вышибить, за все обиды, а мать не допустила. В избу привела, за стол посадила покормить с дороги. Греха побоялась отпустить голодным. Ить живая душа, хоть и поганая, — сморщился хозяин.
— А Тараска стал про Варю выведывать, где она работает, кем устроилась, сколько получает. Оказалось, что сам он вовсе бездельник. Раней электриком был, но ихнюю контору разогнали. И его уволили. Не сказал за что. Признался, будто с начальником не поладил. Так тот выкинул в этот же день. А жить на что-то надо! Но нигде не мог воткнуться, ни в поселке, ни в городе. Тут еще мать умерла. Вовсе без копейки остался. С хозяйства они имели. Здесь же все из рук посыпалось. Вот и вздумал воротить нашу на хозяйство, отказа не ожидал нахал. Он думал, будто осчастливил своим приездом и предложеньем. Так и брехал, что в его деревне девки снопами к нему под ноги попадают, лишь бы взял. Но душа ни к одной не лежит, Варьку и теперь любит, хотя сам не знает, за что? Ну, да кто ему поверит? — рассмеялась мать.
— Вы б видели, что стало с ним, когда услышал, что ты, Варя, замужем! У него с удивленья ложка выпала. Глаза больше тарелки сделались. Весь красным сделался, да как закричит:
— Как посмела сука спутаться? Ведь мы и нынче с ней расписаны! Она моя законная жена! Как вы дозволили ей в потаскухи сбиться? Аж завизжал, как резаный кабан. А когда чуть стих, тут отец не выдержал. И велел ему замолчать, пока башку не отвернул руками. Ответил, мол, дочь не шлюха, а жена порядочного человека. Больше года вместе живут, друг другом не нарадуются. Наконец-то наша Варя счастлива. И тогда он знаете, что ответил, — дрогнула мать и, оглядев всех, сказала:
— Уходя, Тараска бросил через порог как комок грязи:
— Не радуйтесь! Я сыщу ее! А уж тогда не взыщите! Либо она уедет со мной, либо никому не достанется! Я не дам себе рога ставить!
— Нагнал Тараску уже за воротами. Решил проучить козла. Всадил ему промежду глаз. А он не упал. Удержался на ногах, и сказал:
— Смотри, отморозок, как я тебе садану, самую душу вышибу! Но не кулаками. Ты и без того кровавыми слезами зальешься, они у тебя до самой смерти не просохнут! — закончил отец и добавил:
— Так вы там в городе будьте осторожнее. Мало что взбредет в голову придурку, с него спроса нет!
