Берегите друг дружку…
Иван с Варей в тот же день забыли это предупреждение. Вернувшись в город, позвонили друзьям, допоздна засиделись, поговорили обо всем, даже словом не обмолвились о Тарасе. О нем попросту забыли, потому что не приняли всерьез угрозу. Да и время прошло. Решили, что давно уехал он на Украину устраивать свою судьбу заново.
Иван даже посмеялся, что так запоздало вспомнил Тарас о Варе и не хватился, не решился приехать за нею сразу.
— Нет, Ванюша! Не для того я сбежала, чтоб вернуться к нему. Лучше умереть, чем жить с Тарасом. И не боюсь я его. Он часто грозился убить меня. За всякую мелочь хватал меня за горло. Тогда мне терять было нечего. А теперь ты имеешься. И ему меня уже не одолеть, — улыбалась Варвара.
На следующий день Иван как всегда отвез ее на работу. Пообещал вечером вернуться вовремя, нигде не задерживаться. Варя помахала вслед ему рукой и вошла в госпиталь. День шел как обычно. Но под вечер санитарка вошла в ординаторскую. Увидела Варвару и сказала:
— А тебя там внизу человек спрашивает. Так просил позвать. Уж и не знаю, чего хочет. Но с букетом цветов и коробкой конфет, наверно, кто-то из выписавшихся больных хочет спасибо тебе сказать и проститься. Сходи, уважь человека. Пусть с доброй памятью домой вернется.
Варвара даже халат забыла снять. Так и выскочила во двор вся в белом. Думала, что этот разговор будет коротким, и она тут же вернется обратно.
Женщина огляделась. На скамейках двора было необычно пусто. И лишь на последней у самых ворот сидел человек с букетом цветов и конфетами. Он не встал навстречу, ждал, когда женщина подойдет сама. Варвара подошла, человек сидел, опустив голову, лица не было видно:
— Вы звали меня? — спросила торопливо.
Мужик поднял голову, и Варя узнала Тараса:
— Что нужно тебе? Чего пришел? — спросила зло.
— А ты сама не понимаешь? Я за тобой приехал. Быстро собирайся, и поехали домой! Хватит шляться по чужим углам. Дома дел полно, мама умерла, так и не дождавшись, когда ты остепенишься, наберешься ума и вернешься в дом. Ты, как вижу, все забыла?
— Ты что? Совсем офонарел? Я уехала не для того, чтобы снова вернуться к вам. Кто вы для меня? Нелюди, звери! Навсегда забудь и оставь! Я не хочу видеть и вспоминать! Слышишь, я ненавижу вас! Обоих презираю! Не попадайся на моем пути. Я замужем и счастлива! Мы любим друг друга! Я никогда не вернусь к тебе!
— Вернешься!
— Ни за что!
— Одумайся, дура! Я готов простить тебя!
— За что? Я люблю Ивана! Ты забыт и навсегда вычеркнут из моей жизни.
— Но я вот он! И вовсе не собираюсь уступать тебя никому! Пошли! — схватил за руку, потащил к воротам.
— Отстань! Пусти! Я никуда не пойду с тобой! — вырывалась зло, возмущенно.
Пощечина была неожиданной:
— Опомнись, уродка! Я муж твой, законный, чего выделываешься? Говорю, иди нормально, не дрыгайся! — выдернул Варвару за ворота госпиталя.
— Уйди! Я не хочу никуда уезжать с тобой! Слышишь, другого люблю! Тебя ненавижу! — вырвала руку, бросилась к воротам. И только успела схватиться за них, Тарас догнал. Варя почувствовала резкую боль под лопаткой, она парализовала женщину и не дала уйти.
Варя упала лицом на асфальт, хотела крикнуть, позвать на помощь, но не было сил. Она слышала, как поспешно убегал Тарас.
— Варя, Варенька, родная моя! — услышала знакомый голос Ивана. Женщина открыла глаза, попыталась улыбнуться.
— Варя! Кто это сделал?
— Тарас! Он убежал. А ты со мной, Ванюша, слышишь, я никому тебя не отдам. Никогда. Ты только мой! — закрыла глаза.
Иван остался ждать у дверей операционной. Он приготовился простоять тут всю ночь. Но не прошло и десятка минут, двери открылись нараспашку, из них вывезли каталку. На ней лежала Варя, накрытая простынью с головой.
— Доктор! Она жива?
— К сожалению, спасти не удалось! — снимал маску хирург:
— С таким ранением никто не выживает! — пошел человек в ординаторскую, вытирая пот со лба. Он не мог больше говорить. Он плакал по человеку, какую уважал…
Тараса задержала милиция ночью, уже в поезде. Он безмятежно спал. Его вывели из вагона уже в наручниках, пересадили в спецмашину милиции и вернули в город. Когда через три месяца зачитали приговор и огласили, что ему предстоит отбывать в зоне десять лет, он закричал:
— Я убрал шлюху! Она все годы изменяла мне! Не хотела разводиться, отказалась рожать ребенка! Таким зачем жить на свете?
Иван не пошел на процесс. Он сидел возле могилы Вари, ему не верилось в случившееся.
— Какая дикая нелепость, девочка моя! Ведь я уже ехал за тобой, чтоб забрать тебя с работы. Этот подонок опередил на считанные минуты. Кто мог предположить? Ты всегда была доверчивой, не имела врагов и не знала, что самой изощренной и непредсказуемой бывает месть негодяев…
А ночью он снова видел во сне Варвару. Она собирала цветы на лугу, сплела венок и, надев его на голову Ивана, сказала смеясь:
— Приди ко мне на могилу в день Ивана Купалы, в полночь, и мы снова будем вместе. Я никогда никому тебя не отдам. Слышишь, Ванюшка, я люблю тебя!
Глава 6. СВОЯ, ЧУЖАЯ БОЛЬ
Друзья ни на один день не оставляли Ивана. Его куда-то увозили, уводили, вытаскивали из дома под любым предлогом, не давая оставаться в квартире одному. Он уставал от их внимания. Он хотел уединиться, побыть в тишине, сходить на кладбище к Варе. Но именно оттуда его уводили и увозили, не давая зациклиться, впасть в депрессию.
На работе, как назло, загружали так, что даже перекурить было некогда. Едва заканчивался рабочий день, Николай тащил к себе. У Анжелки снова не ладится с алгеброй.
— Помоги! Сам знаешь, у самого с математикой не ладилось. Никогда в ней не волок, все время «на шпорах» ехал. У дочки это по наследству, та же непруха. Помоги! — просил Ивана. Тот не мог отказать другу, ехал к нему, допоздна объяснял Анжелке задание, помогал решить задачу. И снова оставался ночевать на старом, скрипучем диване.
Вика готовила ужин на всех. Она уже училась на четвертом курсе и нередко рассказывала отцу о своих вздыхателях. С Николаем обе дочери были откровенны с самого детства, никогда не врали ему и ничего не говорили о себе матери. Вика лишь ночевала у Валентины. Как они уживались, старшая дочь старалась не рассказывать. Щадила нервы своих. Сама терпела молча.
Обе дочки с нетерпеньем ждали наступления лета, когда можно будет на целых три месяца уехать на дачу, лишь изредка появляясь в городе. Там, в тридцатикилометровой отдаленности можно было позволить себе все, что не позволялось даже дома родным отцом. Он не разрешал дочкам носить стринги вместо обычных трусов. Запрещал персинги, считал их пристрастием туземцев. Ту музыку, какую целыми днями слушали девчонки на даче, дома выключал без разговоров и стыдил за безвкусицу и бездуховность. Дочки не любили приезжать домой. Там нужно было идти в магазины и на базар, убирать квартиры отца и матери, готовить и стирать. Угождая отцу, носить старомодную, скучную одежду, общаться с назойливыми, любопытными соседями, каких интересовало все:
— Почему ваш отец один все время, или он не западает на женщин, потому что импотент? Или он
