— Знал бы кто она и не подумал бы о таком! — нахмурился сын.
— Да что может сделать такая женщина? Она так хороша! Глядя на нее, глаза радуются. Нет, Алешка, ты окончательно зачерствел на своей службе! Что ж ты
за мужчина, если на таких женщин не обращаешь внимания? — удивлялась Клара неподдельно.
— Мам, давай не будем о том!
— Алешка! Я хочу увидеть внуков еще при жизни! — подал голос Степан.
— Не спеши! Дедом стать никогда не поздно.
— Так ты что, ни с кем не встречаешься? У тебя до сих пор нет девушки? — изумилась мать.
— Как же! Есть! Старая медведица! Рядом с зоной прикипелась. Совсем обленилась, приноровилась жрать отходы с кухни и столовой. Скоро с миской приходить станет шельма. У нее пузо больше, чем у начальника зоны. Она даже не прячется теперь. Открыто возникает и прямиком к кухне. Мы ее дневалить научим. А ребята в гости станут звать зверюгу! Будет она одной невестой на всех. У нее даже имя свое есть! Глафира! А попросту, Глашка! Уже знает и когда зовут, приходит пожрать.
— Мы тебе о женщине говорим. Ты же о зверюге завелся! Издеваешься? — обиделась Клара на сына.
— Ох-х, мамка! Если бы знала о чем говоришь, ты медведицу назвала бы женщиной, а баб— зверюгами! Да, поработав здесь, в этой зоне, не то жениться, видеть никого неохота. Никакой бабе веры нет! И, пожалуйста, не грузи мозги! Я уже не тот, каким был в Смоленске. И меня покрутило колесо жизни. Я уже не романтик и не мечтатель. Никогда не поспешу с женитьбой, вовсе не заведу семью.
— Это почему? — закашлялся Степан от удивления.
— Да потому, что никому, ни одной не поверю. Зона вытравила из меня все доброе, что было к женщинам.
— Но ведь нельзя огульно не доверять всем!
— Найдешь себе жену в Смоленске. Зачем жениться на чужой, на сибирячке? Вот приедешь в отпуск, мы тебя с хорошей девочкой познакомим. Хотя ты ее даже знаешь. Это Вика, дочь Николая. Она закончила институт, уже работает в фирме. Девчушка хорошая.
— Она сюда никогда не поедет. Слишком привязана к своей семье, к городу. Чтобы решиться на разлуку с ними, должна полюбить меня, а вот этого не случится. Мы слишком разные. Потому Вика — не мой вариант. Она, как сосна! Хороша собою, но слишком умная, а потому всегда одинока, — въехал во двор зоны и, высадив родителей у административного корпуса, завел их в свою комнату.
— Ну, вы осваивайтесь, умойтесь, отдохните, я на часок отлучусь и прибегу, — переоделся в форму и спешно вышел.
— А ведь Алешка уже майор! Даже не похвалился, что получил повышение, — покачал головою Степка, помогая Кларе накрыть на стол. Они спешили, ведь сын обещал вернуться через час. Но прошло четыре, вот уже и семь часов пробило, Алешки не было.
Степан с Кларой смотрели в окно, ждали. Сын вернулся в девятом часу. По лицу было видно, как устал человек, но не жаловался.
— Кем же ты тут работаешь? — спросила мать.
— В спецчасти, — ответил коротко.
— Сынок, а много у вас в зоне баб?
— Как грязи! И все, как одна, сущие негодяйки.
— И. даже та блондиночка, какую поймали?
— Эту, будь моя воля, живьем в землю закопал бы не задумываясь, — заходили желваки на лице.
— Что же она утворила?
Алешка отодвинул тарелку, глаза человека потемнели:
— Она не просто преступница. Она даже зверюг перещеголяла в жестокости. Понимаете, поругалась с мужиком. Это дело в их семье обычное. Грызлись с самого начала. Никому покоя не давала баба. Случалось, средь ночи заводилась и поднимала хай. Ни ребенка не жалела, тому едва год исполнился, она его неврастеником сделала, ни старуху-свекровь не щадила. А уж мужика поедом ела. Тот, видно, устал, решил уйти к другой или к матери, она отдельно от них жила. Подошел к комоду, чтоб на первое время немного денег взять. Ну, сказал этой дуре, чтоб больше его не ждала, что он уходит от нее насовсем. Она велела мужику забрать с собой сына. Мужик покрутил у виска, назвал малахольной дурой. А эта тварь, на глазах у отца, выхватила за ножонки орущего пацаненка и головенкой об угол… Мужик к сыну бросился, а эта за топор ухватилась. И по голове саданула. Тот и охнуть не успел. Свалился замертво. И сын, и муж лежали всю ночь мертвые на полу. А она до утра самогонку хлестала, поминала обоих, — вытер пот со лба Алешка:
— А утром к ней заглянули соседи, баба спала на полу рядом с мертвыми, не проснулась, когда пришла милиция. На последнем слове в суде сказала, мол, жаль, что не сделала этого раньше. На проклятья свекрови рассмеялась и сказала:
— Твое счастье, что не попала мне под руку в ту ночь…
— Врачи проверяли ее на вменяемость. Признали нормальной. Вот и сидит с такими же, как сама. Ни о чем не жалеет. А бабам так и говорит:
— Коль ни мне, так никому не достался. А вязать себе руки сопляком, не хотела. Он такой же псих, как мужик. Никто мне не нужен. Выйду на волю, найду нового хахаля и заживу прикольней прежнего.
— Сколько лет ей дали?
— Десять…
— Маловато! — вздохнула Клара, добавив:
— Жаль, что для таких отменили смертную казнь.
— А думаешь, другие лучше? Такие же! И похуже имеются. Вот есть у нас одна сволочь. Родную мать своими руками убила. Та все свои гроши и дом отписала сыну, а дочери — ничего. У сына, хоть и пятеро детей, никогда мать не забывал. Помогал во всем, навещал всякий день, каждым куском делился со старой. Пусть и не жирным он был, но от всей души. И внуки часто прибегали к бабке. Видно было, за что любить бабульку. Ну, а дочка, не в пример сыну, иначе жила. Жадная до обмороков. Как говорят свидетели, даже на Пасху к матери с пустыми руками приходила. Не то кулич, не одного яичка не принесла никогда. Хотя в доярках зарабатывала неплохо. А детей не имела. Не беременела, или мужик не позволял, а может и здесь от жадности, все, что ниже пупка, на узел завязала. С нее станется. Так-то вот прослышала она, что мать ее в завещании обошла. Все подарила сыну и внучатам, а ей ничего. Ох, и рассвирепела стерва! В тот же вечер примчалась к матери, прямо после дойки. Ворвалась в дом. Старая спать собиралась. На лежанке русской печки двое внучат только уснули под ее сказку. Бабка помолиться встала перед сном. Тут же дочь влетела фурией. Сорвала мать с колен от иконы и спрашивает:
— То верно, что все свое брату отписала? Или брешут люди?
— Нет, не врут! Правду сказывают. А чего тебе до того? Свой дом имеешь. И получка неплохая. Детей нет, а и рожать не собираешься, оно и поздно уже, на пятом десятке уже не зачнешь. Тебе моей подмоги не надо. Зато сыну, край как нужно. Я — мать, так решила. И свое слово не сменю!
— Куда денешься? Еще как сменишь! А ну, пиши, что брат заставил тебя силой отписать ему дом и деньги!
— Мать не согласилась. Так она задушила ее, а дом подпалила со всех углов. В нем и дети сгорели. Но деревенский люд быстро смекнул, чьих рук это дело. И сообщили в органы. Бабу тут же в наручники взяли, увезли судить. А мужика ее из деревни выгнали. Их дом брату отдали. Ну, а дочка та уже пятый год сидит. Мужик три года писал ей письма, все ждал, когда срок закончится. Да вот последнее время нет от него вестей. Наверное, другую нашел, или умер, так и не дождавшись бабу из зоны. Всякого свое наказание находит, оно никого не минет, от него нигде не спрячешься, ни в зоне, ни в могиле, — выдохнул человек тяжелый ком. И добавил:
— Вот такие бабы у нас приморились. С виду все нормальные. А загляни в глаза, черт ангелом покажется. Поневоле удивишься, как только земля их терпит на своем пузе, почему не провалится под ногами у таких? Ведь с ними одним воздухом дышать противно! — опустились плечи Алешки.
— Но там, на воле, много хороших, нормальных женщин. Тебе надо отдохнуть, сменить окружение, увидеть мир иными глазами, — советовала Клара.
— Эти, наши зверюги, тоже не в тюрьме, не на нарах родились. С воли каждую сюда доставили! Из
