готова.
— Ведь мы не станем торопиться? — спросила она, томно глядя на несчастного Казанову. — В конце концов, это не скачки. Никто же не вынуждает нас как можно скорее прийти к чему-то. Я предпочитаю, чтобы все развивалось естественным путем.
— Я понимаю, — покорно ответил ей Казанова.
Про таких женщин он потом написал, что они — как «крепость, в которую невозможно проникнуть иначе, чем по мосту из золота». Но Казанова не отчаивался, ведь она любила бывать в его обществе. Во всяком случае, ему так казалось, но это было так же далеко от истины, как и то, что все эти графы и князья, с которыми он познакомился за последнее время, так же гордились знакомством с ним, как он гордился знакомством с ними.
Наконец, Фольяцци и Анджолини утомились от «наскоков» Казановы и дали ему понять, что его общество им надоело. Получив окончательный и весьма решительный отказ, обиженный Казанова сел в почтовую карету и отправился в Венецию, куда он прибыл в мае 1753 года.
Более четырех лет Казановы не было в Венеции. Однако этот ни на что не похожий город с его притягательностью, с его игорными домами и его куртизанками был слишком дорог сердцу нашего героя, и он ни за что не согласился бы расстаться с ним на более долгий срок. Именно поэтому, когда улеглись первые восторги, вызванные Дрезденом и Веной, он решил, что венецианская dolce vita подходит ему гораздо больше.
За четыре дня он добрался до Триеста, а на пятый уже был в Венеции. По его собственным словам, это произошло в канун праздника Вознесения, то есть 29 мая 1753 года.
Казанове было двадцать восемь лет, у него не было денег, но зато имелись три старых покровителя. К тому же, он получил определенный жизненный опыт, знал законы чести и вежливости и ощущал себя готовым к тому, чтобы все начать с начала, будучи при этом более предусмотрительным.
На юге Венецианской лагуны находится живописная река Брента, по берегам которой когда-то располагались старинные виллы итальянских аристократов, дожей и вельмож, поражавшие своим великолепием.
С XVI века эти совсем не бедные люди любили кататься по Бренте на некоем подобии баржи, которая называлась Буркьелло. Впрочем, баржа — это не то слово. Это был очаровательный корабль, в каютах которого не было нехватки в зеркалах, скульптурах и картинах. А в движение он приводился двумя лошадьми, которые шли по берегу и тащили ее за собой, продвигаясь со скоростью не больше мили в час. На Буркьелло имелись все удобства, там можно было не только прекрасно поесть и выпить, но и отлично выспаться.
Вернувшись в Венецию, Казанова однажды гулял вдоль Бренты, любуясь Буркьелло и завидуя тем, кто может себе позволить на ней покататься. Вдруг он заметил, что совсем близко от реки перевернулся кабриолет, и какая-то женщина заскользила по крутому склону берега. Еще секунда, и она упала бы в воду…
Надо сказать, что ситуация эта была достаточно типична для Венеции тех времен. Улочки города были узкими, а их каменное покрытие было таким скользким, что многие поскальзывались и падали, иногда прямо в воду, и нередко последствия падения бывали весьма серьезны. Мало кому удавалось избежать падений. Кто-то ломал себе руку или ногу, кто-то даже тонул. Особенно страдали от этого непривычные чужестранцы. Относительно них в Венеции даже существовало такое поверье: если чужестранец упал в воду и смог выбраться, значит, он получил «крещение» и стал настоящим венецианцем.
Казанова был настоящим венецианцем. Когда в воду стала падать незнакомая ему женщина, он не растерялся и сумел предотвратить несчастный случай. При этом он исхитрился заодно и полюбоваться «всеми чудесными тайнами», пока красавица не одернула задравшиеся юбки.
Да, он действительно случайно увидел то, что порядочная женщина никогда не показывает неизвестному. Потом, стыдливо сидя в траве, неизвестная назвала Казанову своим ангелом-спасителем. Ее спутник, офицер в австрийской форме, тоже горячо поблагодарил Казанову. Слуги тем временем поставили кабриолет на колеса, и участники этой сцены разъехались в разные стороны.
На следующий день Казанова надел маску и пошел на праздник Бучинторо. Так называлась церемониальная галера, примерная длина которой составляла тридцать метров, а ширина — шесть. Эта галера была официальным кораблем дожей Венеции. Суть же старинного праздника заключалась в том, что, начиная с XII века, в День Вознесения (сороковой день после Пасхи) дож выходил на этой галере, чтобы совершить торжественную церемонию Обручения с Адриатическим морем.
На палубе под красным балдахином устанавливали трон, который по своему великолепию вполне мог соперничать с королевским. Сидя на этом троне, окруженный сенаторами и прочими важными персонами, дож совершал плавание по лагуне. Возле Сан-Никколо-делль-Лидо дож бросал в волны кольцо, благословленное патриархом, и, обращаясь к морю, произносил: «Мы обручаемся с тобой в знак истинной и вечной власти». Таким образом, он якобы напоминал морю о священных и славных узах, скреплявших Венецию с главным источником ее величия.
После великолепного праздника, сняв маску, Казанова присел попить кофе в кофейне на площади Сан-Марко. Он сидел и неторопливо пил свой кофе, как вдруг кто-то легко ударил его по плечу веером. Это была женщина в красивой маске.
— Почему вы сделали это? — удивленно спросил Казанова.
— Чтобы наказать спасителя, который меня не узнал.
В самом деле, это оказалась та самая дама, которую Казанова спас накануне на берегу Бренты.
Офицер, вновь сопровождавший ее, пригласил Казанову на обед.
В «Мемуарах» Казановы офицер этот обозначен инициалами П.К., а посему некоторые биографы Казановы посчитали, что это был некий Пьетро Кампана, весело проводивший время с женой одного венецианского маклера, так же порвавшей со своим мужем, как и он сам порвал со своим отцом.
Якобы этот Пьетро Кампана носил форму австрийского капитана, но в армии не служил, а занимался поставками скота в Венецию. Якобы этот Пьетро Кампана пригласил Казанову посетить его и дал адрес отца, с которым он был в ссоре и в чьем доме жил без позволения.
На следующий день якобы «злой дух» потащил Казанову в дом Кампаны, где тот познакомил его со своей матерью и сестрой, которая обозначена в «Мемуарах» Казановы таинственными инициалами К.К.
Версия вполне складная, за исключением, как говорится, пустяка. Какого? Давно доказано, что фамилия К.К. — не Кампана, а Капретта.
Биограф Казановы Ален Бюизин по этому поводу пишет:
«Кто же была эта пресловутая К.К., заставившая казановистов затупить столько перьев в попытках установить ее личность? Сначала думали, что это некая Катерина Кампана, а затем решили, что на самом деле это была Катерина Капретта, родившаяся 3 декабря 1738 года, чьим братом был Пьетро-Антонио Капретта и которая позднее, 2 февраля 1758 года, вышла замуж за Себастьяно Марсили. На самом деле личность ее не важна, поскольку она ничего не меняет в деле, во всяком случае, не проливает на него свет. Важно то, что Казанова очень скоро воспылал к ней страстью».
И все же, как нам кажется, настоящее имя девушки небезынтересно. Конечно, не имя делает человека, а человек — имя. Но все же, если человека назвали чужим именем, то он начинает жить чужой жизнью, а это неправильно. Посему всегда были и будут псевдонимы, которые надевают маску, и псевдонимы, которые снимают ее.
Еще один известный биограф Казановы — Филипп Соллерс абсолютно уверен в том, что пишет: «Сегодня мы знаем, что ее звали Катерина Капретта».
И пусть так оно и будет. Потом окажется, что Пьетро-Антонио Капретта был личностью с очень сомнительной репутацией, хотя и обладавший весьма обольстительной наружностью. Он был весь в долгах и, увидев Казанову, почему-то подумал, что из любителя «чудесных тайн» можно извлечь выгоду. В самом деле, Казанове было двадцать восемь лет (самый возраст для жениховства), а у Пьетро-Антонио была сестра, которую он задумал выгодно пристроить.
