точно знал.
Цацики тяжело вздохнул.
— Выше нос, — сказала Мамаша и надела на него новые кроссовки «на воздушной подушке».
Кроссовки назывались так потому, что внутри подошв был воздух, чтобы они лучше пружинили при ходьбе. Подарила их бабушка, а уж выбирать подарки она умела лучше всех. Но на этот раз ее обманули. Цацики изучил кроссовки вдоль и поперек, даже немного надрезал подошвы, но никаких подушек там и в помине не было.
— Да какая разница, лучшие-то деньки позади. Теперь будут только школа и уроки, — сокрушался Цацики. — А еще придется рано ложиться спать. Самое позднее в восемь.
Рано ложиться — для Цацики это было самое страшное.
— И кто тебе все это сказал? — поинтересовалась Мамаша.
— Улле, — ответил Цацики. — А уж он-то знает наверняка, он уже два года ходит в школу.
— А Улле не забыл рассказать, что бывают выходные и каникулы — пасхальные, рождественские, летние, осенние, а еще Первое мая, и Вознесение, и…
— Спортивные каникулы! — закричал Цацики, и в его глазах появилась надежда. О каникулах он и правда забыл. — Найди, пожалуйста, календарь, — попросил он, — посчитаем, сколько еще дней до осенних каникул.
До осенних каникул осталось целых пятьдесят три дня, если не считать выходных. Пятьдесят три дня в школе!
Цацики вздохнул и большим крестом перечеркнул сегодняшний день.
— Теперь осталось пятьдесят два.
— Да, — сказала Мамаша и улыбнулась, — но прежде чем считать, мы должны сходить в школу.
— Ладно, пошли, — ответил Цацики, уже думая про завтрашний день, когда можно будет поставить в календаре еще один крестик. Тогда до осенних каникул останется всего пятьдесят один день.
Женщина-обезьяна
Учительницу звали Ильва. Она сказала, что ее можно называть по имени или просто «фрёкен». Цацики решил для себя, что будет говорить «фрёкен». Ему не нужна была какая-то Ильва, он ждал встречи именно с фрёкен — ведь в шведских школах именно так называют учительниц. Да и на вид она была самая настоящая фрёкен. Кудрявая и в блузке.
— Мария Грюнваль?
— Я, — пропищала светловолосая девочка и подняла руку.
Надо же, какая симпатичная, подумал Цацики.
— Пер Хаммар?
Пер Хаммар оказался соседом Цацики по парте. Он был аккуратно причесан и при галстуке.
«Бумм», — ударился нос о парту. Пер Хаммар так нервничал, что забыл встать, прежде чем поклониться. Из носа потекла кровь — прямо на белую рубашку.
— О господи, Пер! — мама Пера густо покраснела.
Учительница схватила салфетки и, прежде чем возобновить перекличку, долго вытирала Перу лицо, а потом парту. Пер Хаммар с затычками в носу так и светился от удовольствия. Этот мальчик очень заинтересовал Цацики.
— Тобиас Фредриксон?
Но Цацики больше не слушал. Он завороженно глядел на полные ноги учительницы. Они были такие волосатые, что волосы торчали сквозь прозрачные нейлоновые чулки.
При виде нейлоновых чулок Цацики всегда передергивало от ужаса, и поэтому он запретил Мамаше носить их. Но такого жуткого зрелища, как волосатые чулки, Цацики еще никогда не видел. Он задрожал так, что весь покрылся мурашками.
Бедная фрёкен, неужели она не знает, что девушки бреют ноги (во всяком случае, так делает Мамаша)? А может, учительница не настоящая? Может, это переодетая женщина-обезьяна с другой планеты, где все ходят в волосатых нейлоновых чулках?
А вдруг волосатые чулки — это последний писк моды там, на ее планете?
А вдруг она прилетела в школу на космической ракете?!
Впрочем, возможно, что учительница — женщина-Тарзан и появилась из диких джунглей. Тогда она могла бы научить Цацики каким-нибудь новым трюкам на лиане.
Цацики незаметно сполз со стула. Пер Хаммар наблюдал за ним с нескрываемым любопытством, однако кроме него никто не видел, как Цацики подкрался к учительнице. Его так и тянуло потрогать ее за ногу. Когда Цацики был маленький, он не пропускал ни одной ноги в нейлоновых чулках. И хотя он давно уже перестал щипать незнакомых тетенек за ноги, сегодня он просто не мог удержаться — ему во что бы то ни стало надо было пощупать эти странные нейлоновые чулки.
Всматриваясь в лица первоклассников, фрёкен продолжала перекличку.
— Виктор Хенрик… Ай!
Она явно не ожидала, что кто-то будет хватать ее за ноги, иначе с чего бы ей так кричать?
— Успокойтесь, фрёкен. Это всего лишь я.
Учительница ошарашенно уставилась на него. Цацики подумал, что лучше ему вернуться на свое место. Его больше не трясло.
Дети в классе выли от смеха, да и родители тоже; правда, они прятались друг у друга за спинами, чтобы никто не увидел, как они хохочут. Не смеялась только учительница, да еще Цацики, ну и, конечно, Мамаша, ведь она и раньше наблюдала подобные сцены.
Успокоившись, учительница попыталась продолжить перекличку.
— Цацики-Цацики Юхансон?
— Это я, — сказал Цацики. — Хотя вполне достаточно одного Цацики.
— Я запомню, — учительница черкнула что-то в зеленой записной книжке. — Но цацики — это разве не греческое блюдо?
— Просто Мамаша любит это блюдо больше всего на свете, вот она меня так и назвала. А двойное имя потому, что меня она любит вдвое больше.
— Вот это да, — удивилась учительница. — Только знаешь, Цацики, в школе нельзя говорить «мамаша».
— Нельзя? — удивленно переспросил Цацики. — Почему?
— Это не очень хорошее слово. Так говорят дети, которые не любят своих мам.
— Вы, наверное, шутите, — ответил Цацики, — я очень люблю свою маму. К тому же, она сама себя так называет.
— Да, называю, — подтвердила Мамаша, которая стояла у стены поодаль вместе с другими родителями. — Я считаю, что «мамаша» — это самое прекрасное слово на свете.
Хорошо, что Мамаша нисколько не стеснялась говорить на публике, ведь теперь на нее уставились и взрослые, и дети.
— Что вы имеете в виду? — возмутилась одна остроносая мама, злобно поблескивая очками. — Я даже представить себе не могу, что Маркус будет называть меня мамашей. Это неуважительно по отношению к матери!
— Да ладно! — ответила Мамаша. — Все зависит от того, как это произносить. Когда родился Цацики, от счастья я чуть ли не потеряла дар речи и все повторяла: «Подумать только, я — мамаша!» Нет ничего прекраснее, чем быть мамашей, во всяком случае, мамашей Цацики.
— Мама, а можно я тоже буду говорить «мамаша»? — возбужденно воскликнул Пер Хаммар.
— Об этом мы поговорим дома, — выкрутилась его мама, и на верхней губе у нее выступили крупные капли пота.
— Ну хорошо, — сказала фрёкен, — продолжим нашу перекличку. — Фредрик Хенриксон, Ким Нильсон,
