моей приманке, а может, просто гуляет. Обычно я гоняю птиц от приманки, но эту не трогаю. В полусотне шагов ее гнездо. Я нашел его совершенно случайно. Собирал дрова для костра и, наклонившись над кучей выброшенного половодьем плавника, вдруг заметил сидящую в гнезде птичку.
Никаких особых тревог ни от меня, ни от костра доверчивые птички не испытывали. Скорее наоборот, стоило мне уйти к озеру, как они уже крутились возле кострища, собирая очумевших от дыма комаров.
…Не спится. У меня всегда так. Зимой сплю, как сурок, но лишь настанет лето, словно кто в глаза песку насыпал. И на один бок, и на другой — ничего не получается. Наверное, точно так же у птиц. На часах двенадцать ночи, а гляди: трясогузки бегают, кукуш никак не угомонится, конек звенит, аж захлебывается. Представляю, какой шум стоит в нетронутой огнем тайге.
Неожиданно размеренное «ку-ку» сменилось частым и пронзительным «куку-кук!», «куку-кук!». И сразу же, как взрыв: «ха-ха-ха-ха!»
Явилась! Смотри, как самец обрадовался. Прямо взвился весь.
Говорят, ухаживая за кукушкой, он преподносит ей тонкие веточки, мягкие стебельки, различные перышки — все, что могло бы пригодиться для сооружения гнезда. Наверное, в нем живет надежда, что кукушка одумается и начнет ладить собственное гнездо. В Америке же есть кукушки, что выращивают птенцов без чьей-либо помощи, и, может быть, вот этот кукуш мечтает покормить-понянчить собственных детей?
Поднимаюсь на локоть, отворачиваю угол пленки и гляжу в сторону зеленого островка. Там тихо. Не пойму, то ли кукушки улетели, то ли просто затаились.
Вдруг над полоской ивняка что-то мелькнуло, и на фоне взявшегося зарей неба вырисовалась острокрылая и длиннохвостая птица. Она описала крутую горку и ринулась прямо к куче плавника.
Ястреб!
Торопливо выбираюсь из-под пленки, но хищник уже вспугнул трясогузку и, почти настигая ее, погнал над озером. Казалось, бедной птичке осталось жить мгновение, но ястреб вдруг отстал от нее и спокойно, словно ничего не случилось, направился к берегу. Летит, неторопливо помахивая крыльями, и даже с каким-то любопытством посматривает по сторонам.
Вот он достиг приплеска, пересек его, и вдруг ястребов стало два. Откуда взялся другой — я не заметил, хотя было достаточно светло и я смотрел во все глаза. Будто тот, что только что гнался за трясогузкой, взял и раздвоился.
Птицы отвернули к ивняку, одна из них приотстала, часто замахала крыльями и пронзительно захохотала.
Кукушки! Правильно говорят, кукушка, когда захочет, всегда в ястреба перевернется. Даже меня обманули, а о трясогузке и говорить нечего.
Торопливо развязываю рюкзак, достаю фонарик и бегу к плавнику. Нужно узнать все наверняка.
Так и есть! Среди трясогузкиных яичек лежит одно кукушкино. Оно почти такого же цвета, только немного крупнее. Значит, пока кукуш гонял трясогузку, совсем рядом за моей спиной кукушка подсунула в оставленное без присмотра гнездо свой «подарок».
Выключаю фонарик, возвращаюсь к стоянке и стараюсь разглядеть, куда девались трясогузки.
А они рядом. Собрались у моей банки и дружно таскают приготовленных для рыбалки червяков. Какое-то время наблюдаю за ними, затем поправляю разостланные на камнях ветки и укладываюсь спать.
Пусть питаются. Я добуду этой наживки сколько угодно, а трясогузки наберутся сил и вырастят красивого и доброго кукушонка. На будущий год он прилетит сюда, чтобы накуковать мне много-много таких вот таежных зорек.
Так уж повелось — появившиеся после снега первые цветы называть подснежниками. На Украине это пролески, в Сибири — хохлатки, у нас на Севере — прострел, или сон-трава.
Еще на склонах сопок лежит глубокий снег, еще разлившиеся вдоль дороги лужи за ночь покрываются толстым льдом и на прошлогодней траве высыпает густой иней, а прострелы уже цветут. Сначала на открывшихся от снега косогорах появляются небольшие бледно-фиолетовые колокольчики, подвешенные к коротким, покрытым густыми волосками цветоножкам. Затем цветоножки увеличиваются, и у их оснований вырастают такие же опушенные, сильно рассеченные листья, а сами колокольчики раскрываются, превращаясь в ярко-фиолетовые звездочки с пучками желтых тычинок в центре.
Позади долгая зима. Понятно, что все соскучились по солнцу, птицам, цветам и после прогулки к реке или ближнему озеру каждому хочется принести в дом частичку весны. Но солнце высоко, птицу просто так не поймать, а цветы, вот они — только наклонись. И наклоняются. Рвут пышные букеты, выкапывают с корнями, уничтожая за один присест целые поляны. И исчезает с лица земли весеннее чудо, так торопившееся встретиться с нами, чтобы подарить людям минуты светлой радости. Прострелов осталось так мало, что некоторые виды этого растения вынуждены были занести в Красную книгу. Ему грозит полное уничтожение.
От того, как поведешь себя ты, твой товарищ, остальные люди во время весенней прогулки, зависит быть или не быть фиолетовым колокольчикам и на нашей, северной земле.
В прошлом году я ходил за брусникой на Столовую сопку и каждый раз встречал там двух глухарей. Наверное, им тоже пришлись по вкусу крупные сладкие ягоды. Стоило мне подняться на сопку, петухи тут как тут. Ходят огромные, как индюки, и неторопливо подбирают бруснику. То там клюнут ягодку, то здесь. А то, гляди, сойдутся у осыпи и выбирают мелкие камушки. Меня увидят, немного в сторону отлетят и сразу сядут. Словно знают, что охота на них запрещена.
А недавно я рыбачил на Горелых озерах и по пути завернул на брусничник. Любопытно мне было снова на глухарей посмотреть. Сейчас в тайге голодно. Голубика и жимолость только цвести собираются, а комарами да мошками таких великанов не насытишь. Один им путь — на Столовую сопку. Там с зимы ягоды немало осталось. После мороза она еще слаще стала.
Поднимаюсь на сопку — глухарей нет. И следов их не видно. Здесь вот медведь пасся, чуть выше снежные бараны следы оставили, а глухари как в воду канули.
Может, они попали на мушку браконьера? Говорят, кто-то ранней весной здесь палил из ружья. Глухарь-то — добыча завидная.
Обогнул полоску поднявшегося после долгой зимней спячки стланика и стал спускаться вниз. А у подножия сопка прямо фиолетовая. Это расцвели северные подснежники — пушистые прострелы. Когда-то их было много, да повывелись. Теперь прострелы, как я говорил, под охраной государства. Так что всякий сорвавший этот фиолетовый колокольчик становится браконьером.
Стою, любуюсь цветами и вдруг слышу шорох. Оглядываюсь — глухарь! Идет по лощине и собирает прострелы. Захватит венчик толстым крючковатым клювом, раз! — и нет цветка. Чуть в стороне второй токовик прострелами лакомится. Так увлеклись, что меня не замечают.
Вот тебе и раз! Я испугался, что мои глухари попали в руки браконьеров, а они сами браконьерами стали.
ИЮЛЬ
Наступила середина лета. Жимолость готовилась одарить людей первыми ягодами, но вдруг похолодало и пошел снег. Крупные липкие хлопья торопливо падали на открывшуюся теплому лету землю, и казалось, не будет им конца. Как-то боязно было глядеть на выглядывающие из-под снега золотистые одуванчики, согнувшиеся под тяжестью снега зеленые тополиные ветки, стайку острокрылых ласточек, промелькнувших в белой кисее.
Только Голубое озеро не приняло зимы. Чуть коснувшись воды, снежинки мгновенно превращались в дождевые капельки и бесследно исчезали в озерной глади. И не от этого ли к концу дня солнце пробило
