самой поверхности и принимается за охоту. Он крадется по озеру, не оставляя без внимания даже самой маленькой мошки. Кроме насекомых по озеру плавают парашютики одуванчиков, пушинки иван-чая, хвоинки лиственниц. Все заметит, все обследует он своим носом, везде оставит след-бурунчик. Случается, присевший на воду комар пытается спастись и взлетает. Тогда хариус выпрыгивает из воды, раздается всплеск, и насекомое исчезает в прожорливой пасти…
До десяти утра я рыбачу на отмели, затем перегоняю плот к охотничьей тропе хариусов-«медвежатников». Сижу, прихлебываю чай из закопченной консервной банки и поглядываю на озеро. Вскоре у плота появляется пара хариусов-мизинчиков. Первый чуть покрупнее, второй совсем малыш. У малыша на верхнем плавнике черное пятнышко. Я подбираю лежащего на плоту слепня и бросаю в воду. Мизинчики делают вид, что испугались, и шарахаются под бревна, но потом дружно нападают на него. От азарта они иногда выпрыгивают из воды, и раздается всплеск — так падает дождинка.
Наконец у скалы-башни вскипел бурунчик, за ним другой, третий. «Медвежатники»! Рассчитываю момент, когда разыгравшаяся рыбина окажется на расстоянии броска, и отправляю мушку ей навстречу.
Полчаса назад этот хариус отворачивался от слепня и даже от густо нанизанных на тончайший крючок комаров, сейчас же с восторгом устремился к волосяной обманке. Накололся раз, другой, а все равно не успокоился, пока не оказался у меня в сумке.
Я уже выудил двух «медвежатников», когда над плотом закружила бабочка. Может, привлек ее запах банки со сладким чаем, заинтересовала плывущая рядом с плотом конфетная обертка или просто устала и решила отдохнуть. Сначала она присела на сумку с рыбой. Но только что пойманный хариус шевельнулся, бабочка взлетела и принялась искать место понадежней. Носок сапога, банка с чаем, камень-якорь, лиственничный сук. Посидела, покачалась. Нет, все не то. Но вот ее внимание привлекло бамбуковое удилище. Она обследовала его сверху донизу и опустилась мне на руку. Как раз на большой палец. Чуть повозилась, сложила крылья и притихла.
Увлекся бабочкой и прозевал хариуса. Он успел обследовать все пушинки плеса и, отсалютовав хвостом, направился к скалам. Хотя это был самый настоящий «медвежатник», я даже не расстроился: «Плыви на здоровье, да скажи спасибо бабочке. Если бы не она, не миновать тебе моей сумки».
Только я так подумал, бабочка взлетела и понеслась у самой воды. Вот она минула островок всплывших водорослей, пересекла подводное ущелье и заиграла над спасенным ею хариусом. Раздался всплеск. Сбитая хариусом бабочка отчаянно затрепыхалась на воде. Хватаю шест, чтобы помочь ей. Но плеснуло еще раз, и в том месте остались только полукружья разбегающихся волн.
Со дня выхода медвежат из берлоги прошло почти три месяца. Давно отцвели пушистые прострелы, осыпались «колымские эдельвейсы» — бледно-желтые рододендроны, и откуковала свою грустную песню вечно тоскующая кукушка. Болотные кочки и берега ручьев покрылись зарослями осоки и пушицы, а главное, созрела голубика. Кончилось в тайге голодное время, начался великий пир. Глухари и куропатки, соболи и горностаи, утки и кедровки, даже рыжие полевки и их извечные враги — лисицы с жадностью набросились на сладкую ягоду.
Медведица с Чернышом и Белогрудым давно спустилась в долину и кочевала по ней от голубичника к голубичнику. Вдоль таких мест звери набили тропы. У объедавшихся голубикой медведей часто болели животы, и их слабило — медвежьи переходы отмечены дорожками помета.
На особо богатых ягодниках семья задерживалась по нескольку дней. Теперь медведицу почти не интересовали ни оленьи, ни лосиные следы. Она перестала охотиться даже на бурундуков. Правда, при случае разрывала муравейник или прихлопывала осиное гнездо. Да еще однажды поймала забившегося в заросли шиповника глухаря.
Как-то рано утром медведица привела медвежат на перевал. На плоской его вершине блестело озерко. Оно было такое маленькое, что, если бы не бьющие со дна тугие родники, вернее было бы назвать его обыкновенной лужей. Из озерка в каком-то метре друг от друга вытекали два ручейка. Между ними росла невысокая березка. Вершина деревца была сломлена. Наверное, это сделал зимой голодный лось. Черныш сорвал веточку и попробовал на вкус. Два круглых зубчатых листочка упали на воду, некоторое время покачались, как маленькие кораблики, затем поплыли по ручейкам в разные стороны, на юг и на север. Если их не прибьет к берегу или не утянет на дно, то вскоре один листок попадет в ручей Ледниковый, затем в реку Яму и, наконец, в сливающееся с Тихим океаном Охотское море. Путь другого листочка будет длиннее. Ему предстоит плыть по рекам Чуритандже, Эльгену, Буюнде, Колыме. В конце этого путешествия он закачается среди ледяных полей Восточно-Сибирского моря и Северного Ледовитого океана. Получалось, что это озерко питало своей водой два великих океана — Тихий и Северный Ледовитый.
Каждый раз в начале августа медведица покидала ягодники, переваливала гряду сопок и спускалась в долину реки Ямы. Здесь она обычно держалась почти до ледостава и только с появлением первых заберегов уходила к месту зимовки.
Медведица обследовала набитые у озерка бараньи следы, подняла голову и принялась внимательно осматривать долину. Отсюда хорошо видны лента реки, светлые галечные косы, зеленые волны нависшего над водой ивняка. Из тайги доносился разноголосый гомон птиц. Высвистывали пеночки, тенькали синицы, пронзительно орал дятел-желна. Медведица перешагнула ручеек, несущий свои воды в Тихий океан, и начала спускаться с перевала. Медвежата, осторожно переставляя лапки с камня на камень, подались следом за матерью.
Река встретила пришельцев свежим ветром и звоном играющих на перекатах водяных струй. За перекатом простирался широкий плес. Здесь река замедляла свой бег, а у берегов течение вообще двигалось вспять. В таких местах задерживается плывущий по воде мусор, здесь любит отдыхать и кормиться крупная рыба. Вот и сейчас по всему плесу один за другим вскипают бурунчики. Мотыльки, занесенные ветром на середину плеса, попав в полосу настывшего от холодной воды воздуха, как бы тяжелеют. Движение их крыльев становится не таким легким, и они присаживаются отдохнуть на гладкую поверхность плеса. Здесь и поджидают их прожорливые хариусы.
Медведица вдруг фыркнула и принялась обнюхивать горку водорослей, темнеющую у самой кромки воды. Сегодня ночью здесь были люди. Они ловили неводом хариусов и вместе с рыбой вытянули эти водоросли. Горностаи и кулики успели выбрать из кучи всю живность.
Рядом с водорослями лежал пахнущий рыбой плоский камень. К этому камню прислоняли мешок с хариусами. Медведица и Белогрудый принялись слизывать с камня присохшую сукровицу, а Черныш, услышав шуршание иван-чая, направился к нему. Неожиданно из-под ног вылетела кобылка и понеслась над косой. Свой полет кобылка оборвала на краю косы у небольшого взгорка. Подкравшись, Черныш осматривал каждый камушек, но насекомое словно в воду кануло.
Медведица обследовала место рыбалки и, найдя оставшийся от волочившегося мешка с рыбой след, торопливо направилась по нему. Запах рыбы щекотал ей ноздри, будоражил аппетит. Но рядом с волоком сохранились запахи резины и человеческого пота. Они заставляли медведицу быть осторожной и подозрительной.
У опушки она остановилась, произнеся резкое «сшит-сшит», позвала к себе медвежат и снова занялась следом. Медвежата послушно подбежали к матери: за ослушание полагалась трепка, и приходилось подчиняться. Белогрудый сообразил, что мать вот-вот отыщет какое-то лакомство, и старался держаться поближе к ней. Черныш, как только мать снова занялась поисками мешка с рыбой, улизнул на косу и принялся опять разыскивать кобылку. Насекомое то ли улетело, то ли надежно спряталось, зато медвежонок учуял прибившегося к берегу снулого налима и хорошо им полакомился.
В это время возле кучи водорослей опустился огромный ворон. Птица какое-то время внимательно рассматривала медвежонка, словно приценивалась к нему. Черныш испугался мрачной птицы и побежал к матери.
Мешка с рыбой медведица не нашла, но зато откопала в яме под кучей веток еще сырую, пахнущую рыбой и водорослями сеть. Там жа лежала завернутая в кусок брезента резиновая лодка. В ячеях сети застряло несколько маленьких хариусов, и медведица принялась их вытаскивать. Она рвала сеть на клочки, недовольно рычала, если когти запутывались в вязкой дели, с хрустом крошила поплавки.
Первую же рыбку она отдала крутившемуся возле нее Белогрудому. Черныш потянулся за второй рыбкой, но Белогрудый перехватил и ее. Возмущенный такой несправедливостью, Черныш полез в драку,
