солью и буду хвастать перед шоферами, как я лихо с ней расправился. И уйдет с реки еще одна тайна, и не будет она будоражить мальчишек-рыбаков. Станет для них эта река обыкновенной речушкой, где ничего крупнее хариуса-селедочника или полукилограммовой щучки и не увидишь.
Еще раз смотрю в пустые глазницы щуки, вынимаю из ее пасти блесну и пускаю рыбину в воду. Словно не веря, что снова оказалась в родной стихии, щука тычется мордой в бревно, затем качнув хвостом, исчезает в потемневшей реке.
Когда-то очень давно на богатом ягелем берегу озера голодная росомаха съела вырезанный из моржовой шкуры аркан — маут. Прочный, длинный, с медным кольцом на конце. Этим маутом пастухи- эвены ловили ездовых оленей, убежавших от стойбища.
Отвернулись, а маута нет. Даже кольца не осталось. Только росомашьи следы узорятся по припорошенному первым снегом берегу. Обругали пастухи хитрого зверя, пригрозили при первой встрече снять с него шкуру и возвратились к стойбищу.
Уже давно нет той росомахи, по шерстинке растаскали ее шубу вездесущие кедровки, а озеро до сих пор называют Маут. Даже на карте оно так обозначено.
Реку, у которой встретили стадо диких оленей — буюнов, зовут Буюнда, а ту, что с голубыми, как крупные бусы, плесами, — Чуританджа. Если кто по-эвенски понимает, тот знает: Чуританджа — это значит «снизка бус»…
Бродили по Буюндинской долине изыскатели. Устали, оголодали и, конечно же, первый встретившийся на пути безымянный ручеек нарекли Голодным. Известно, голодной куме хлеб на уме. Но хлеб в походе испечь трудно, а вот галушки сварить можно. Была бы мука да кастрюля. И ручей, откуда зачерпнули воды, с тех пор именуется Галушка. Вкусное название, сытное.
Однажды я рыбачил в тех краях и встретил пастуха-эвена. Он сидел у костра-дымокура, кипятил чай и поглядывал на озеро, небольшое, но до того аккуратное — диву даешься. Берега ровные, трава на них бархатная, чуть выше белой канвой тянутся ленты цветущей спиреи.
Отдохнул я немного рядом с пастухом, выпил две кружки чаю и, когда принялся за третью, спросил, как называется озерко.
— Нина, — ответил он сквозь зубы, потому что как раз откусывал сахар.
— Вот это здорово! — обрадовался я. — Наверное, среди изыскателей был кто-то влюблен в девушку Нину. Увидел озеро, сразу же вспомнил ее и записал: «Нина». Представляю, какая она красавица!
— Не-е, — покачал головой мой собеседник. — Нина — это деревянное блюдо, на которое выкладывают вареную оленину. Его из тополя делают. Накладут полное блюдо, подождут, пока сойдет пар, и едят. Вкусно!
— Блюдо-о?
От обиды даже чай не допил. Размотал леску и принялся удить хариусов. Ветер в этом месте тянет от берега. Пустишь мушку по воздуху, она игривым комариком летит чуть ли не до середины озера. Хватай, хариус, не зевай!
Когда я вытянул третью рыбину, на стоящую неподалеку лиственничку опустилась небольшая серая птичка с темными пестринами на груди. Посидела с минуту, стараясь угадать, стоит ли опасаться замученного комарами рыбака, затем чуть подала вперед голову да звонко так произнесла очень похожее на «нина! ни-на! ни-на!».
От неожиданности чуть удилище не уронил. Хариус мушку теребит, а я на него — никакого внимания. Стою и думаю, кто же на самом деле назвал так озеро. Изыскатели, пастухи-эвены или птичка эта?
А может, все вместе?
СЕНТЯБРЬ
Багровыми кострами полыхают кустики карликовой березки. Обожженные первыми утренниками, потекли с голубичных кустов зубчатые листочки. Но голубика опадать и не собирается. Синим облачком окутала она голые веточки, и сейчас можно сосчитать каждую ягоду. На одних кустах ягоды пожухли, на других остались такими же налитыми, как и в летнюю пору. Правда, держатся они еле-еле. Проведешь ладонью под веточками, и вот тебе целая горсть «северного винограда». Сладкого, душистого. Ладони и губы сразу же окрашиваются в голубичный сок, и отмыть его нелегко даже с мылом.
В эти дни на голубичнике можно вспугнуть выводок пестрых куропаток, а то и темных, как сама ночь, глухарей. Нередко сюда забредает и медведь. Он уже приметил выворотень, под которым вот-вот начнет ладить берлогу, но пока дни теплые, нагулять пять — десять лишних килограммов жира не помешает. Всю ночь пасется он на ягоднике, а с рассветом торопливо уходит в сопки, печатая на сырой тропинке широкие пятипалые следы.
Даже нырковая утка каменушка выводит свой «детский сад» в голубичник. Поднимаясь на цыпочки и похлопывая от напряжения крыльями, утята с аппетитом поедают нежные ягоды, набираясь сил перед дальней дорогой.
А вот лоси, олени и снежные бараны ягодой не интересуются. Им подавай грибы. Хорошо, хоть грибники-то они не избалованные. Собирают все подряд — сыроежки и маслята, грузди и моховики, подосиновики и лисички.
Все чаще по утрам заводи покрываются прозрачным ледком. Под ним любят устраиваться на дневку плоскоголовые налимы. Все лето прятались они под камни да коряги, тесно там, а главное, страшно: того гляди выдра за хвост цапнет. Другое дело — замерзшая заводь. Щель между дном и ледяной крышей такая узкая, что никакая выдра в нее не пролезет. Налиму же в самый раз. И удобно и безопасно.
Раньше всех деревьев осыпаются тополя. С первыми же холодами принимаются они ронять на землю красноватые, желтые и зелено-желтые листья. А вот растущие ивы берегут свои листочки-лодочки до самых снегопадов. Шуршат ими, играют словно никакая зима не страшна.
Не торопятся сбрасывать зеленую одежду и ольховники. Их листья даже не желтеют. Кажется, они будут держаться еще очень долго. Но первый сильный ветер сбросит листья на землю, и они покроют ее мягким ковром.
Королева колымской тайги — лиственница стоит золотая, но хвою держит крепко. Она начнет осыпаться только в конце сентября. В народе существует примета: как потекла хвоя с лиственниц, хариусы начинают скатываться с ручьев и речек в озера и большие реки, где есть глубокие и удобные для зимовки ямы.
Нет комаров — и хариус не хочет клевать на мушку. Сейчас он питается мальками и ручейниками. Значит, подавай ему игривую мормышку да яркую блесну. Рыбалка в эти дни поазартней, чем в другое время, и, конечно же, намного добычливей…
Отцвели-отполыхали заросли иван-чая, и осенний ветер носит над землей прикрепленные к легким пушинкам маленькие его семена. Щедро засевает ветер обочины дорог, свежие вырубки да темные пожарища. И выметнутся следующим летом на пустырях султаны любимого лосями и оленями растения.
Как неожиданный, но желанный подарок вдруг расцвел одуванчик. Правда, венчики его не так ярки, как летом, и цветоножка осеннего цветка-солнышка совсем короткая, но радость от встречи с ним очень большая! И ледок под ногами, и колкий снежок с неба, а он цветет!
В начале осени молодые рябчики образуют пары, которые будут держаться на протяжении всей их жизни. Недавно научившиеся летать петушки, распушив перья, ухаживают за своими избранницами и азартно «сражаются» с небольшими корягами и кочками, делая вид, что перед ними настоящие соперники.
Лоси тоже нападают на густые кусты или копны сена, но у них это лишь своеобразная разминка. С низким, похожим на стон ревом носятся они по тайге в поисках лосих. Если встречаются два лося, между ними возникает драка. Сражаются они долго и ожесточенно. Нередко поединок заканчивается гибелью одного из лосей. В эти дни таежных исполинов сторонятся не только мелкие звери, а даже волки и
