убийцей своей собственной сестры?
Какие убеждения, что за обстоятельства могли толкнуть вас обеих на преступление? И не просто на преступление, но на убийство. Причем и в том и в другом случае убийство связано с родственниками, это вне всяких сомнений. Самооборона и месть. Мстила Лара. Даже известно за кого, но почему? А вот в случае со Старой Сеньорой – обратная ситуация. Известно почему – самозащита, а кому именно, предстоит выяснить».
Ева эти выяснения отложила на потом. Ее любимое выражение – «потом». Когда? С этим она боролась. Но пока безуспешно. В данный момент, потерпев решительное поражение в сей праведной битве, она твердо вознамерилась познакомиться с городком, столь гостеприимно приютившим ее.
Повинуясь душевному порыву, Ева захватила с собой украденные дневники Лары, когда совсем уже выбегала из номера. Ругая себя за опрометчивость, но возлагая большие надежды на рассеянность и (что там говорить) лень, она полагала, что вряд ли станет читать, вместо того чтобы гулять по средневековым улочкам, мощенным необработанным булыжником, среди маленьких кафе и частных мастерских.
Глава 5
Заброшенная усадьба
Городок оказался действительно совсем небольшим. Хотя и с церковью, ратушей, лавками- мастерскими. Поскорее выбравшись из холодных каменных ущелий узких средневековых улочек, Ева вышла на проселочную дорогу. Вела она в луга и обработанные поля.
Идиллическая картина, представшая глазам Евы, отдавала золотым веком. Не хватало пастушек и свинопасов, танцующих менуэт. Зато имелись в изобилии кучерявые облачка, бодро бегущие по эмалевому небу, а под ними нежные козочки и сытые коровки.
Свернув на тропинку, путешественница углубилась в прохладу леса. Ей вспомнилась другая прогулка, в таком далеком, но весьма похожем лесу. Только здесь лето уже вошло в полную силу. Цвет зелени уже не был таким юным и свежим, слегка запылился и вылинял. Как и небо, которое утратило свою злую весеннюю синь, став спокойным и добродушно-бледным. Но гулять было чрезвычайно приятно, ноги сами несли Еву, напевавшую венский вальс и размахивавшую при этом плетеной сумкой, в которой скучали совершенно забытые дневники Лары.
Внезапно деревья галантно расступились, и на открытой площадке, буйно поросшей разнотравьем, показался дом. Строение настолько гармонировало с окружающим его лесом, что Ева ему даже не удивилась. Это был заброшенный дом, трехсотлетней постройки, двухэтажный. Красная нормандская крыша, высокая, с рядом мансардных окон, имела местами обвалившуюся черепицу. По некогда желтому фасаду двумя рядами выстроились пыльные окна с битыми стеклами. Мансардные окна были забиты досками.
Помедлив в нерешительности несколько минут, Ева осторожно ступила на запущенный газон за границы лесной тени и направилась к дому. Вблизи он оказался просто развалиной. Целые материки штукатурки обвалились так, что обнажилась не только драная плетенка, но и каменные стены. Встав на носочки, она попыталась заглянуть внутрь. За пыльными стеклами с плотной вуалью паутины ничего невозможно было разглядеть.
Постояв перед домом, Ева уже было решила вернуться на лесную тропинку. Но после краткой и отчаянной борьбы любопытство одержало сокрушительную победу над осторожностью, и она двинулась вокруг в надежде найти более удобный вход, чем оконный проем, лишенный стекол. Улыбка фасада была щербатой, как оскал попрошайки, – многие стекла отсутствовали.
Путешествие ее было недолгим. Сразу же за углом открывалась стена, весь первый этаж которой состоял из французских окон-дверей с некогда белыми решетками деревянных переплетов. Вторая дверь от угла была гостеприимно распахнута, и последние сомнения растворились как дым. Ева вошла в дом, переступив неопределенного происхождения доску на пороге. Полутьма мягко обняла ее со всех сторон. И хотя снаружи день уже утратил свою яркость, подумывая клониться к закату, Еве все же пришлось переждать несколько секунд, привыкая к темноте замкнутого помещения.
Наконец, из тьмы постепенно стали проявляться предметы, населяющие комнату. Гостиная – судя по обстановке. Покрытые чехлами диваны. Маленькие столики, некоторые из них даже стояли, а не, позорно сдавшись, валялись в беспорядке, как большинство из поломанных стульев. С голых стен свисали отставшие обои. На потолке оставалась лепнина, обозначавшая место пребывания люстры, но сейчас пустой крюк укоризненно отмечал центр венка из гипсовых листьев и фруктов.
Из-за скудного освещения все было представлено в черно-белой палитре. К тому же все поверхности были густо припудрены пылью и мелким сором. Оставляя следы на пыльном полу, Ева прошла сквозь гостиную к двери и, повернув медную ручку, открыла дверь в следующее помещение.
Она попала в первый зал перед входом. Над входной дверью – полукруг фонарного окна. Здесь уже было больше предметов – корзины, коробки, сложенные штабелями доски, предназначенные для заколачивания оконных и дверных проемов. Старая, сломанная мебель сносилась сюда, видимо, со всего дома. Несколько деревянных лестниц, сундуков и ящиков загромождали почти все свободное пространство.
Не найдя здесь ничего интересного, Ева поднялась по лестнице на второй этаж. Здесь уже было больше свидетельств о прежних владельцах. Сначала шел каминный зал, с кушеткой и креслами, полукругом сгрудившимися перед небольшим камином. Над ним висело зеркало в золоченой барочной раме.
Каминная полка была завалена щебнем вперемешку со статуэтками и маленькими шкатулками. На окнах сохранились тяжелые бархатные шторы с пышными кистями. Правда, мебель и шторы уже давно выцвели, и все предметы приобрели однородный непонятно-серый оттенок.
На полу лежал ковер, густо заросший богатым слоем пушистой пыли. Шелковая обойная ткань печальными лохмотьями свисала со стен, за которые все еще цеплялись картины в богатых рамах или целые семейства фотографий, жавшихся друг к другу в страхе перед стиравшей все изображения серостью.
Разглядеть картины и фотографии было невозможно, не только из-за плохого освещения, но также из- за пыли и плесени, за долгие годы спрессованной сыростью в плотную корку, лежавшую поверх сюжета.
Оглядевшись наскоро (все же она считала себя незваным гостем, без разрешения хозяев вторгшимся в частные владения), Ева пошла дальше. Обогнув кадки с давно погибшими растениями и слегка поразмышляв над выбором – остаться на втором этаже или подниматься, – она ступила на винтовую лестницу, увлекавшую наверх.
Перила, отполированные до гладкости мрамора, были столь же холодны. В медальонах на стене вдоль лестницы были замурованы щекастые путти, повсюду виднелись могилы пальм и фикусов.
Вдруг впереди за невидимым поворотом лестницы раздался душераздирающий стон. Ева, замерев, прислушалась, но в мертвенной тишине больше не раздавалось ни звука. Прошло несколько секунд. Она уже почти убедила себя в том, что страшный шум ей попросту послышался, но тут с мягким стуком ей под ноги сверху скатился странный предмет. Не веря своим глазам, Ева нагнулась, чтобы рассмотреть поближе нечто, что на первый взгляд показалось белой перчаткой, набитой песком.
Первая волна тошноты свела судорогой живот. Но остановиться Ева уже не могла и машинально наклонилась к странному предмету, чтобы рассмотреть его как следует. Это была не перчатка – увы, первое впечатление оказалось обманчивым. Это была кисть. Причем, судя по свежепоблескивавшему срезу, совсем недавно отделенная от остальной руки.
– Я буду весьма признателен, если вы все же воздержитесь от обморока… – Макс, бесшумно спустившийся с лестничной площадки, не успел договорить, как Ева упала на ступеньки у его ног. Он все же закончил фразу, с легким вздохом: – хотя бы ближайшие полчаса.
Дальнейшее его поведение не отличалось оригинальностью. Не обращая внимания на свою сотрудницу, он ловко подхватил кисть руки и поместил ее в приготовленный пакет. Все эти манипуляции Макс проделал с хладнокровным спокойствием, будто для него это было вполне привычным занятием.
Оглянувшись на все еще отсутствующую подчиненную, он снова исчез за поворотом лестницы на следующем этаже, откуда уже раздавался стон. Спустя несколько минут снаружи послышался вой сирен, визг тормозов и громкие стуки в дверь. Но Ева, счастливо лишенная возможности следить за разыгрывающейся драмой, пришла в себя уже в карете «скорой помощи», пропустив изрядный кусок действия. Очнувшись в грохочущей по ухабам коробке, она застала за внимательным разглядыванием собственной скромной персоны три пары глаз.
