отправлялись по железной дороге во все уголки Шарми.
Клайв смутно помнил, что Эстер Монлегюр не любила големов, так же, как и все прочие порождения люксия. Возможно, они с Джонатаном и принцессой не стали бы задерживаться в Клюнкатэ; не стал бы там задерживаться и Клайв, однако его задержали обстоятельства.
Каждый год, в последнюю неделю лета, в Клюнкатэ проводился парад големов. Тысячи жестяных болванов выходили на улицы и маршировали, шагая в ногу, будто заправский полк на плацу. Делалось это, чтобы лишний раз напомнить простому люду, редко видевшему люксий в действии, о величии и благородной простоте этой волшебной энергии, подаренной Шарми самим провидением. По крайне мере, таков был идеологический мотив; и ещё, Клайв подозревал, это делалось, чтобы напомнить беспокойным соседним королевствам, что свой волшебный источник Шарми держит под строгим контролем и просто так не отдаст. Как бы там ни было, парад големов всегда собирал толпы зевак, запруживающих улицы и толпящихся на заставах, так что если въехать в Клюнкатэ ещё так-сяк можно было, то вот выбраться из него до окончания праздника — очень вряд ли.
Клайв подумал, что если Джонатан со своими девицами и впрямь здесь, то застрял точно так же, а стало быть, торопиться некуда. С этой мыслью, очень обнадёживающей, Клайв снял комнатку у голосистой большегрудой хозяйки (он был бы рад предпочесть ей гостиницу, но все номера в городе оказались забиты), не спеша поужинал весьма сносным цыплёнком с её стола, сходил в баню, побрился, выспался — и был разбужен в шесть утра воплями и гиканьем под самыми окнами. Это весёлая возбуждённая толпа уже стекалась с окраин города к центру, где на полдень был назначен парад.
Центр, образовавшийся в непосредственной близости от завода (даже ратушу выстроили неподалёку, не смущаясь беспокойным соседством мануфактуры), уже с рассвета оказался оцеплен войсками. Клайв удивился, что их так много, — накануне он видел в городе военных, но не подозревал, что их такое количество. При виде их суровых лиц, блестящих эполет и сверкающих на солнце штыков у него засосало под ложечкой — по привычке так и тянуло шагнуть в строй и выровняться по стойке «смирно». И вместе с этой мыслью к Клайву пришло запоздалое, всё ещё странное и непривычное осознание того, что ему не суждено больше вставать в строй вот этих подтянутых, красивых, глупых солдат. Если и есть у него теперь какое место — то оно на плацу, перед ними, гаркнуть: «Равня-яйсь! Шпаги наголо!» — да глядеть, как они ему салютуют… хотя нет, гаркнуть ему, наверное, ничего такого не дадут. Для того есть специально обученные глашатаи, а его роль, роль наследного принца Шарми… в чём она, собственно, заключается?
«И всё-таки бред всё это», — подумал Клайв почти уверенно, но развить мысль не успел. Ему надо было пробраться поближе к оцеплению, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. В то же время лезть в самую гущу толпы он не хотел, так как знал, что толпа имеет неприятное свойство смыкаться вокруг тебя, заключая в каменные объятия, подобно подземному каземату. Поэтому Клайв, оглядевшись, сориентировался на местности и проворно взобрался на фонарь, до сих пор, про счастливой случайности, не оккупированный местной шантрапой.
С фонаря всё было видно преотлично. Клайв разглядел площадь, мощённую серым кирпичом, глубоко утоптанным в землю. Ни человеческие ноги, ни лошадиные копыта, ни колёса карет не смогли бы их так утопить — на это были способны только железные ноги големов. От площади к заводу шёл длинный коридор, образованный толпящимися людьми; все галдели, шумели, кричали, толклись и вообще всячески излучали атмосферу нетерпеливого ожидания. Наконец, уже за полдень, далеко впереди раздался нарастающий гул, и по растущему крику в той стороне толпы стало ясно, что ворота завода распахнулись. Толпа стала напирать, и солдаты из оцепления напрягли плечи, предупреждающе ощериваясь штыками. Толпа подалась назад, жадно пялясь вперёд.
Ещё пара минут — и Клайв увидел первого голема.
Он шёл впереди, подобно знаменосцу — да он и был знаменосцем. Железные руки его сжимали древко стяга, на котором посреди жёлтого поля чернела голова голема — личный символ владельца мануфактуры. Позади реяли несколько знамён Шарми. За знаменосцами шёл барабанщик, бодро выстукивавший марш голыми руками — и надо сказать, что гул от этих ударов разносился по всей округе. За барабанщиками шагали несколько шеренг големов, одетых в военную форму королевской гвардии: первый ряд с ружьями на плечах, второй и третий — со штыками наперевес. И ещё за ними — десятки, сотни шеренг, сотни железных людей, чья поступь громыхала по каменной мостовой, заглушая барабанную дробь, отрывисто, чётко, звучно: р-раздва, р-раз-два, р-раз-два. Толпа замерла, разглядывая странное шествие в немом благоговении. Даже те, кто видели это зрелище не впервые, изумлялись ему так же, как в первый раз. А Клайв, никогда ничего подобного не видавший, смотрел на них со своего фонаря и думал, что было что-то жуткое, что-то могучее и одновременно очень страшное в этом параде железа, оживлённого, но не мыслящего, шагающего, но не способного выбирать, идти или остановиться. Вся эта железная стена могла, как люксовоз, вонзиться в толпу и смять её, круша всё на своём пути, — и никто не смог бы ей помешать… если бы…
«Это и есть то оружие, — подумал Клайв, и от силы и ясности этой мысли чуть не упал с фонаря. — То оружие, про которое толковал Монлегюр. Големы… армия големов. Да ведь и правда, чёрт подери! Один такой боец стоит десятка гальтамцев. И двух дюжин минойцев, по крайней мере…»
Оставалось недоумевать, как эта очевидная мысль прежде никому не пришла в голову. Зачем посылать на бойню живых солдат, когда есть жестяные, которые и стреляют метче, и жрать не просят, и умирать не боятся?
«Да ведь не могли они ждать моего мнения, чтобы до этого додуматься? Не могли. Они же умные, мать их, неспроста сидят в своём Малом Совете, как три паука. Наверняка уже по всей Шарми делают таких солдат. Эти — только верхушка сугроба… так почему же…»
Где-то в толпе заплакал ребёнок — испугался, а может, просто раскапризничался. Следом захныкал ещё один, заголосила какая-то женщина, на них зашикали, потом заорали. Как это всегда бывает в толпе, вместе с искрой вспыхнул весь стог, а может, люди просто не могли спокойно глядеть на шагающие прямо на них машины. Хотелось сделать чтото, повернуться, бежать… Хоть големы и не излучали угрозы, но их число, их слаженность, их ужасная похожесть и непохожесть на человека вгоняли в дрожь.
И тут…
Клайв не сразу понял, что случилось, — только заметил, что стройные ряды големов, вышагивающих среди волнующегося человеческого моря, вдруг подёрнулись рябью. Как будто кто-то из них сбился с шага — но разве может такое быть, когда каждое их действие подчиняется силе направляющей магии люксия? Однако вот, рябь повторилась ещё раз — и со своего места на верхотуре Клайв увидел, как один из големов останавливается и медленно кренится на бок. Шапка королевского капрала, нахлобученная ему на макушку, тоже стала крениться, сползла ему на лоб и закрыла бы глаза, если бы только они у него были. Кто-то в толпе наконец заметил происходящее, закричал, тыча пальцем, — но такое происходило теперь уже везде: големы останавливались, спотыкались, валились наземь один за другим. Мигом растаяла их завораживающая жёсткая красота — теперь это была груда шевелящегося жестяного мусора, неуклюже разворачивающегося, сталкивающегося и с грохотом падающего наземь.
Поднялся шум. Никто не понимал, что произошло; одни кричали: «Предательство!», другие: «Убивают!», третьи — в массе своей городские мальчишки — просто бессвязно вопили во всю глотку, от души радуясь беспорядку. Что-то с размаху долбануло Клайва по ноге, и он так и не понял, был ли это чей- то особенно твёрдый лоб или же неприцельно брошенный камень. Клайв потёр лодыжку носком сапога и забрался по фонарю повыше. Он знал, что спускаться сейчас — равносильно самоубийству: марш големов рассыпался, жестяные люди валились на живых, придавливая их и ломая им отнюдь не жестяные конечности, и живые орали, ещё больше подзуживая тех, кто ещё не убежал.
Во всём этом гвалте, совершенно внезапном и непонятном, а потому ещё более беспорядочном, уже скоро ничего нельзя было разглядеть. Тут и там мелькали попа?давшие големы и ружья, слетевшие красные шапки гвардейцев и шляпы обывателей, поломанные трости и потерянные шарфики. Людская толпа рассеялась, оставив беспорядочно сваленных големов в кругу растерявшегося оцепления. И над всем этим в приглушённом гуле над площадью вдруг чётко и звонко прозвучал женский голосок, Клайву хорошо знакомый, даром что он уже несколько лет его не слышал:
— А я же говорила! Говорила, что ерунда этот ваш люксий. Дешёвка. То ли дело на пару'!
Клайв перегнулся на другую сторону фонаря. Прямо напротив него, на противоположной стороне
