испуганное остолбенение и не пытались вмешаться.
— Не убивайте его! — воскликнул Джонатан, видя, как его дед поднимает с пола пистолет Клайва и примеряет к руке. — Он мой друг! Это он из-за меня!
— Да закрой ты уже рот, дурья твоя башка, — вздохнул старый разбойник и, сгребя Клайва за шиворот, вздёрнул на ноги. — Нэйт, — обратился он к одному из своих, — сходи в люксовоз, скажи машинисту, чтоб сбавил ход. Придётся сойти пораньше. И этих двоих берём с собой.
— А как же…
— Только этих двоих. Разговорчики!
— Клайв, — выдохнул Джонатан, когда его тоже сгребли за шиворот и потащили к двери бок о бок с его другом, — это мой дед, старый барон ле-Брейдис. Я понятия не имею, как…
— Ага, — прохрипел тот, пытаясь пнуть своих конвоиров побольнее. — Я почему-то даже не удивлён.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
в которой поётся гимн семейным узам, самым крепким, после всех остальных
Когда поезд замедлил ход, Эстер наклонилась к окну и выглянула за приспущенную шторку. Ничего похожего на перрон впереди не виднелось, больше того, вокруг вообще не было видно людского жилья — только лес, отгороженный от рельсового пути низкой земляной насыпью.
— Что-то не так, — сказала она и встала. Женевьев придержала её за локоть.
— Постойте. Куда вы? Четверть часа ещё не прошли.
— А мне всё равно, — огрызнулась Эстер, вырывая руку. — Поезд останавливается, видите? Что-то неладно.
Она говорила слишком громко: тучная дама с жестяным попугаем расслышала её слова и беспокойно заёрзала, а трое детей вытаращились на своих попутчиц с нескрываемым восторгом. Каждый из них, измученный теснотой, скукой и нытьём своей мамаши, сладко предвкушал, как поезд вот-вот сойдёт с рельсов и начнётся потеха.
Женевьев поняла, что оставаться здесь дольше нельзя. Эстер уже шла к двери тамбура, и принцесса последовала за ней, не слишком поспешно, переступая через чьи-то вытянутые ноги и через шаг вежливо извиняясь. Когда они достигли конца вагона, поезд уже еле плёлся.
— Глядите, — ахнула вдруг Эстер, и Женевьев, проследив за её взглядом, остолбенела.
На насыпь чуть впереди, по-видимому, из переднего вагона, выпрыгнул человек. Он ловко перекатился через бок, даже не уронив зажатую в руке шляпу, и почти тотчас встал на ноги, причём проворство, с которым он проделал этот акробатический трюк, выдавало в нём большой опыт в подобных делах. За ним последовал здоровенный мешок, покатившийся с насыпи в овраг, и человек тут же ринулся следом, ловя укатывающийся багаж. Поезд проехал мимо них, и тут люди из переднего вагона посыпались просто градом: Женевьев насчитала шестерых, и среди них… небеса всеблагие, среди них был Джонатан ле-Брейдис. Его легко было выделить по полному отсутствию изящества и сноровки, с которыми он летел из вагона в овраг.
— Джонатан! — закричала Эстер и, откинув заглушку, рванула дверь вагона.
Встречный ветер ударил в лица обеим женщинам. Эстер ринулась вперёд, уцепившись за поручень и снова выкрикивая имя своего возлюбленного. Женевьев вцепилась ей сзади в талию мёртвой хваткой.
— Вы обезумели?! Поезд не собирается останавливаться!
— Плевать! — яростно бросила та. — Там мой муж, и я его не брошу, а вы, если хотите, езжайте дальше, хоть к чёрту на рога!
И, ошеломив наследную принцессу Шарми этим заявлением, Эстер Монлегюр отпустила поручень и прыгнула вперёд, по движению поезда.
Женевьев так изумилась, что разжала руки. Худая фигурка девицы Монлегюр мелькнула и исчезла из виду. Поезд по-прежнему ехал медленно, если глядеть перед собой, но стоило посмотреть вниз, на рельсы, и голова шла кругом от скорости, с которой мелькали шпалы. Это всё равно что свалиться с лошади на всём скаку.
Принцесса Женевьев зажмурилась и прыгнула.
Ей каким-то немыслимым чудом удалось приземлиться на ноги, но она тотчас потеряла равновесие и кувыркнулась через голову, скатываясь в овраг. Несколько мгновений мир болтался из стороны в сторону и трясся вверх тормашками, что-то царапалось, било по локтям и разрывало в клочья ткань, но в конце концов небо опять оказалось сверху, а земля — там, где ей и положено находиться. Какое-то время Женевьев лежала на спине, задыхаясь, потом подняла руки и осторожно ощупала лицо. Оно вроде бы было цело, как и всё остальное, в чём Женевьев убедилась, перевернувшись и встав на четвереньки, а потом и выпрямившись в полный рост. Чудеса продолжались — она практически не пострадала, не считая длинных царапин на руках. Платью досталось куда больше: рукава оказались изодраны, подол разорван почти до бедра, как у танцовщицы кабаре, и, кажется, треснул шов в подмышке. Женевьев машинально присобрала рукой разметавшиеся волосы, из которых повылетали шпильки, и огляделась. Ей несказанно повезло: чуть дальше овраг порос густым кустарником и если бы она упала в него, то пострадала бы куда сильнее.
— Эстер! — крикнула Женевьев и тут же услышала негромкий стон.
Они упали в паре десятков шагов друг от друга. Коекак продравшись сквозь кусты и окончательно изодрав платье, Женевьев увидела наконец свою невольную спутницу, сидящую на земле и сжимающую обеими руками подтянутую к груди лодыжку.
— Кажется, сломала, — прошептала Эстер и поглядела на Женевьев с таким страхом и тоской, что та тотчас ощутила укол мучительной вины. Ведь если бы не она, ни Эстер, ни Джонатан не оказались бы в этом злосчастном поезде.
— Покажите, — сказала она совершенно спокойно, становясь на колени.
Она бегло осмотрела ободранную лодыжку, осторожно нажимая пальцами ключевые точки. Эстер выдохнула, и только, — не вскрикнула и даже не застонала громче, значит, всё хорошо.
— Не сломана. Просто вывих, и то, судя по всему, несильный. Надо перетянуть.
Она нагнулась к своему платью и рванула юбку, окончательно превращая свой наряд в пародию на эксцентричное одеяние актрис водевиля.
— Дайте, — сказала Эстер. — Я сама. Я умею.
Женевьев отстранилась и молча наблюдала, как та туго перетягивает ногу. Отёк ещё не появился; может, и впрямь всё обойдётся.
Женевьев протянула руку, и Эстер, поморщившись, встала, опираясь на неё. Сделала пробный шаг, сильно прихрамывая, потом пошла уверенней и выпустила руку Женевьев.
— Справлюсь сама. Благодарю.
— Не стоит, — любезно ответила ей принцесса. Эстер вдруг метнула в неё сердитый взгляд.
— Зачем вы прыгнули?
— За кем, хотели вы сказать? За вами. И за господином ле-Брейдисом.
— Всё ясно. Не можете жить без свиты, — съязвила Эстер, и Женевьев согласно кивнула.
— Если бы я была уверена, что без посторонней помощи доберусь до Навьи, я так бы и поступила. Это мой первейший долг. Но я вовсе не знаю жизни, Эстер. Я двадцать лет жила чужой помощью, чужой службой, и не умею иначе. Меня так воспитали.
— Вот как, — отозвалась Эстер, похоже, удивлённая её откровенностью. — Что ж, по крайней мере хоть не врёте, будто вам небезразлична судьба моего мужа. Похоже, поезд и впрямь ограбили, и эти бандиты зачем-то взяли его с собой.
— А господин Ортега? Я не заметила, был ли он с ними… А вы?
— Нет. Да не всё ли вам равно?
Женевьев не сразу ответила на последний вопрос, заданный уже с неприкрытым изумлением. В самом деле, странно, что её беспокоит судьба человека, неким фантасмагорическим образом претендовавшим на трон и вознамерившимся сдать её Малому Совету во главе с Монлегюром. А впрочем,
