— Ещё чего. Чтобы она стала давать мне советы по тактике штурма движущегося состава и критиковать мой стиль руководства подчинёнными? Ну уж дудки, — барон ухмыльнулся и приглашающе поднял кружку. Мужчины охотно поддержали его. Эстер тоже пригубила вино — ей, очевидно, было не по себе, ибо совсем не так она представляла себе знакомство с родичами своего супруга. Женевьев пить не стала, и мужчина, сидящий напротив, спросил:
— А вы почему не пьёте, сударыня?
— Потому что у дамы пустая посуда. Налей-ка до краёв, Гай! — велел барон, и мужчина, звавшийся, как выяснилось, Гаем, поднялся и, несмотря на протестующий жест Женевьев, налил ей вина.
— Это не краденое, если вас подобное смущает, — спокойно заметил он, и она с достоинством отозвалась:
— Но куплено на средства, добытые грабежом. И любому порядочному человеку встанет поперёк горла.
Клайв слева от неё поперхнулся и прыснул.
— Испытание на порядочность пройдено, — прохрипел он, стуча себя кулаком по груди и пытаясь отдышаться. — Вы не обращайте внимания на девицу Клементину, господа. Она у нас такая… с принципами и понятиями.
— Что большая редкость среди представительниц прекрасного пола, — заметил Гай. — Оттого я даже не спрашиваю, не утомляет ли вас наша застольная беседа. Ибо мы тут, знаете ли, спорили о политике.
— Я объяснял Джонатану, как докатился до такой жизни, — сказал барон и глянул на Эстер, в смущении отодвинувшую кружку. — Да вы пейте, голубушка, не стесняйтесь. Ваша подруга не вполне права. Ни одному человеку с каплей чести и совести не станет поперёк горла вино, украденное нами у Стюарта Монлегюра и его шайки.
Если он хотел успокоить новоявленную невестку, то достиг скорее обратного результата. Однако вряд ли заметил это, потому что, к кому бы ни обращался, не забывал поглядывать на Женевьев.
— Когда мне было столько, сколько вам, легко было рассуждать о порядочности и долге. Всё было просто. А для кое-кого и нынче просто, — он невесело усмехнулся своему внуку. — Когда тебе двадцать пять, тут колебаний никаких и нет: кому присягнул — под то знамя и встал, а что там делается, под этим знаменем, — не твоего солдатского ума дела. Верно я говорю?
На сей раз он обратился к Клайву. Мортимер ле-Брейдис был на диво крепок телом и духом в свои годы, однако обладал типично стариковской манерой то и дело подначивать молодняк, ожидая подтверждения своей очевидной правоты. Удивительное дело, сколь раздражает нас эта стариковская привычка в юности, и сколь охотно мы отдаёмся ей, когда стареем сами.
Джонатан, впрочем, один из всех понял, на какие события намекает старый барон.
— Вы говорите о революции сорок девятого года? Но ведь тогда вы были на стороне монархии!
— Я и теперь на её стороне. Только что такое нынче эта твоя монархия? То ли умирающий, то ли, если верить слухам, совсем уже мёртвый король, мифическая блудная наследница, которой никто в глаза не видал, и кучка заправил, по локоть запустивших лапищи в казну и только и ждущих момента, чтобы запустить их туда по самые плечи. Ох уж мне этот Стью Монлегюр! Знавал я его ещё по Третьему пехотному полку гвардии его величества. Второго такого труса и приспособленца поискать было. Но в чём точно собаку съел — так это в том, как вывернуть самую, казалось бы, хреновую диспозицию в свою пользу.
— Кажется, здесь что-то личное? — вмешалась вдруг Эстер. Женевьев видела, что она так и кипит от негодования. — Вы с господином Монлегюром что-то не поделили в те давние времена, оттого у вас до сих пор на него зуб?
— Эх, сударыня, да на господина Монлегюра зуб у всякого, кому довелось с ним столкнуться в те дни, когда он не заправлял ещё Шарми и не подмял под себя Народное Собрание, которое далось стране такой большой кровью. Ни для кого не секрет, что он дважды становился перебежчиком, предавая всех подряд, только бы дорваться до верхушки. Что ж, вот и дорвался, и крепко сел. Будь в нём хоть капля королевской крови, не сомневайтесь, в Шарми теперь правила бы отнюдь не династия Голланов. Но на столь явную узурпацию он пойти не может, пока Народное Собрание имеет привилегию созывать ополчение. Повторения сорок девятого года никто не хочет, а уж Стью-то — меньше всех.
— Не понимаю, — сказала Женевьев, — какое отношение ваши разглагольствования имеют к тому, что вы грабите поезда с мирными шармийцами.
Вместо барона ей ответил Гай. Его приятный, мелодичный голос и обходительные манеры смягчали любое его высказывание, о чём мерзавец, бесспорно, знал и чем беззастенчиво пользовался.
— На самом деле всё довольно просто. Поскольку вы путешествуете, то, возможно, до вас доносились слуги о том, что мы с Миноем вновь находимся на грани объявления войны?
— Ещё бы, — подтвердил Клайв. — Они подвели войска к самой границе, хотя официального ультиматума ещё не было. Народ из приграничных областей уже драпает вовсю.
— Это ложь, — спокойно сказал Гай. — Дезинформация, распространяемая шпиками Малого Совета. Цель её — посеять панику и привлечь внимание к так называемой «насущной проблеме». А именно — переориентировке приоритетов использования люксия на военные цели.
Женевьев ощутила, как Клайв рядом с ней вздрогнул. Похоже, именно это ему поведали его новоявленные друзья из Малого Совета — не уточнив, к сожалению, какая часть их заявлений правдива.
— Но разве это не разумно? Ведь люксий — это такая мощь…
— Какая мощь? — саркастично переспросил барон. — Или вы не налюбовались вдоволь этой мощью, когда сотни взбесившихся големов стали валиться, придавливая людей? Да что далеко ходить, сегодня в поезде был толчок — не заметили разве? Как раз когда Джонатан протаранил башкой окно.
Женевьев не знала, о чём именно он говорит, но припомнила, что, в самом деле, был странный миг, когда поезд засвистел и стал как будто крениться набок. Но это быстро прошло.
— Люксий выходит из-под контроля. Уже в течение нескольких лет и по всей стране. Малый Совет либо утаивает это, не позволяя экспертам обнародовать общую картину, либо они там сами не особенно понимают, что происходит. Однако пока что ещё люксий можно использовать, и Монлегюр собирается наладить производство военной техники на основе люксиевых механизмов — по всей видимости, големов- солдат, но, вполне может быть, у него припасена ещё пара козырей в рукаве. Одна беда — король Альфред ему этого никогда бы не позволил. Ведь реальной угрозы войны с Миноем нет уже много лет, а люксий слишком дорог и слишком выгоден в гражданской мануфактуре, чтобы столь резко менять энергетическую политику.
— Иными словами, — сказала принцесса, с трудом скрывая охватившее её удовольствие, — вы признаёте, что мирное использование этого ресурса — наиболее разумная и оправданная стратегия.
— Разумеется, — кивнул Гай. — Если принять как факт, что люксий вообще стоит использовать, игнорируя все прочие доступные нам ресурсы… однако это уже другая тема.
— Нет, почему же! — воскликнула Эстер. — Если заменить хотя бы половину люксиевых машин — да что там, хотя бы треть! — на другие, паровые или пневматические, экономия получится достаточной, чтобы построить хоть миллион этих ваших солдат-големов!
— Правда? — встрепенулся Клайв, а Гай безжалостно возразил:
— Не вполне разделяю ваш радужный настрой, сударыня. Но даже если вы правы — вообразите, что будет, если этот миллион железных солдат поведёт себя так, как давеча — та жалкая тысяча на площади в Клюнкатэ?
Достаточно было обладать даже не слишком бурным воображением, чтобы в красках вообразить эту картину. Эстер вздохнула.
— В таком случае мудрее всего было бы вообще отказаться от люксия. Всё, что он нам даёт, мы могли бы получить и без него… и без этой грызни за власть.
— Увы, моя дорогая невестка, — подал голос старый барон. — Человеческая натура такова, что, едва завидев жирный кусок, тут же вцепляется в него зубами, не боясь, что может ненароком подавиться. Да зачем далеко ходить за примером? В прошлом месяце мы потеряли двоих людей, погнавшись за инкассаторским поездом, перевозившим списанные ассигнации. Увы — охраны было втрое больше, чем мы предполагали. Итог печален…
