внуку, умудрившемуся вляпаться в этакое приключение. Вы ведь понимаете, что я мог бы взять вас заложницей и значительно упростить себе доступ в столицу, без чего затеянный мной и моими соратниками переворот невозможен?
— Дед! — в негодовании воскликнул Джонатан, но подручные барона, не покинувшие своего поста, тотчас вновь надавили ему на плечи.
Старый барон поднял ладонь.
— Всем сердцем хотел бы оказаться полезен и помочь вам восстановить права на престол. Однако я не один затеял всё это дело, и вы услышали достаточно много, чтобы стать в этой заварушке третьей силой. Что будем делать, Жильбер? — обратился он к мужчине, которого до сих пор звал Гаем, и тот задумчиво погладил подбородок, не сводя глаз с неподвижного лица принцессы.
— Тяжкое решение вы кладёте на мои плечи, дорогой Мортимер, — вздохнул он наконец. — Вы ведь знаете, если мы отвезём её в поместье и представим нашим друзьям, они не отпустят её живой. Мы с бароном ле-Брейдисом, — пояснил он прежним невозмутимым и мягким тоном, — являем собой образчик наименее радикально настроенных представителей нашего лагеря. Остальные считают, что давно пора силой вломиться в столицу, идя по трупам, и вздёрнуть Стью Монлегюра на ближайшем фонаре… люксиевом, для большей поэтичности.
— А вы предпочитаете шпионаж и подкуп на средства, добытые грабежом, — с горечью сказала принцесса.
— И это претит вашей благородной натуре, не так ли? О, мой друг Вашель и впрямь не солгал… вы существо чистой души и справедливых помыслов. Вы стали бы славной королевой, и, как знать… — Он замолчал, а затем встал, наклонился через стол и, решительно взяв руку Женевьев, поднёс её к своим губам и запечатлел на её холодных пальцах самый почтительный и целомудренный поцелуй. — Если монархия и старое дворянство и имеют ещё надежду в Шарми, то вот она, сидит передо мной. Моё нижайшее почтение, ваше высочество.
— Её величество, — хрипловато сказал Джонатан. — Её величество королева Женевьев Первая. Король Альфред скончался в Саллании шесть недель назад.
Севший было Гай и барон ле-Брейдис переглянулись — и поднялись на ноги, разом.
— Шапки долой! — рявкнул барон, и его друзья поспешно стащили с голов шляпы и колпаки. Гай молча и быстро наполнил кружки. Старый барон поднял свою.
— Король умер! Мир его праху. А кто да здравствует, пусть рассудит Господь.
Все осушили кружки, не добавив к этому ни единого слова. И это, по мнению принцессы Женевьев, было лучшим подтверждением смуты, бродившей в умах тех, кто считал себя поборником старой монархии. Однако, быть может, он прав… Он прав, и времена изменились. Ничему уже больше не быть, как раньше. А как быть… на то и вправду воля сил, высших, чем силы принцессы Женевьев.
Она выпила вместе со всеми на этот раз — за помин души своего отца.
— Так куда вы держали путь? — спросил барон, когда все вновь расселись по своим местам. — Не бойтесь, я ведь не спрашиваю — зачем. Я спрашиваю — куда.
— На Навью, — ответил Джонатан, когда Женевьев промолчала. — Правда, добраться туда будет трудно. У нас был пропуск, но…
— Полагаю, тут мы сможем помочь, — перебил его Гай. — Если её высочество не погнушается путешествием через пролив в лодке контрабандиста.
Женевьев могла бы сказать ему, что не гнушалась и куда более сомнительными способами путешествовать, однако была слишком удивлена, чтобы ответить сразу. Как? Только что они решали, убить ли её или оставить заложницей, и вот теперь отпускают, да ещё и обещают помощь?
Впрочем, справедливости ради, за прошедшие недели на жизненном пути принцессы Женевьев встречалось немало хороших людей — значительно больше, чем плохих. Люди, бесспорно, тщеславны, себялюбивы, вспыльчивы и надменны, но разве всё это противоречит тому, что они добры?
— Благодарю вас, — сказала она с той привычной сдержанностью, с которой всегда благодарила за услуги, — и не поняла, отчего Клайв с нею рядом крякнул, а человек, назвавшийся Гаем, широко улыбнулся.
— Дьявол возьми, она и вправду принцесса, — проворчал старый барон. — Ну, внучек, ты ловкач. Отхватил не только жену-красотку, но ещё и первую особу королевства в непосредственное начальство. Оглушительная карьера, скажу я тебе.
— Почему вы её отпускаете? — спросил кто-то из сообщников барона у Женевьев за спиной, и тот пожал плечами.
— Потому, что в этой сваре она не принадлежит ни одной из сторон. Вы, сударыня, не поддались Монлегюру, иначе не сидели бы здесь. А кто я такой, чтобы пользоваться наследницей шармийских королей как разменной монетой? Если Богу будет угодно, он укажет ваш путь и ваше место — будь оно на троне, на задворках истории или на дне пролива. Покамест всем нам удобно то, что у Малого Совета нет законного короля. Из этого мы исходили, пусть всё так и остаётся.
— Спасибо, — горячо сказал Джонатан. — Правда, спасибо, дед. Я понимаю…
— Ох, да заткнись ты уже, бестолочь, — поморщился барон. — Поедемте-ка отсюда, нам понадобится время, чтоб связаться с нашими друзьями с побережья. А вам не помешает выспаться и отдохнуть с дороги. Особенно дамам.
Как поступили бы эти добрые люди, узнай они, что рядом с принцессой сидят дочь Стюарта Монлегюра и тот, кого прочат в истинные наследники шармийской короны? Женевьев видала от этих двоих слишком много хорошего, чтобы проверять сейчас подобное предположение. И, как знать, быть может, доброта старого барона стала ответом на её собственное решение. От этой мысли ей стало светло и хорошо, а значит, в ней была толика правды.
— Можно один вопрос? — спросила Женевьев, когда все стали подниматься из-за стола. Она глядела при этом на Гая, и он понял, что вопрос обращён к нему.
— Да? — любезно ответил тот.
— Господин ле-Брейдис назвал вас Жильбером. Это же… не совпадение?
Вы тот самый Гай Жильбер, хотела спросить она, тот самый, чьи книги о новейшей монархии и о будущем конституционных реформ я до дыр зачитала, живя в изгнании? Тот самый Жильбер, на чьи изречения ссылается великолепный ле-Гий в своём блистательном «Будущем индустриальной монархии»? Тот самый Жильбер, каждое слово которого я отпечатала в своём сердце крепче, чем образ моего далёкого, почти неведомого отца?
Но всё это было слишком пышно и слишком многословно для принцессы Женевьев. Потому она свела все эти вопросы к одной-единственной фразе, в ответ на которую Гай Жильбер удовлетворённо улыбнулся и раскланялся.
Женевьев всплеснула руками.
— И вы докатились до грабежа поездов!
— Что поделать, — посетовал тот, обходя стол и галантно предлагая ей локоть. — Издатели в наше время платить отказываются наотрез, и всё якобы оттого, что власти обрели дурную привычку сжигать мои книги на площадях. А вы читали мои труды, как я понимаю? Кое-какие из высказанных вами идей я словно сам вложил в ваши прелестные уста. В поместье, куда мы сейчас отправимся, сохранилось несколько экземпляров «Преддверия революции». Могу презентовать вам автограф…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
в которой злая судьба вновь разлучает наших героев
Один из наиболее незыблемых и неоспоримых законов бытия, установившийся одновременно с сотворением мира, гласит: стоит где-либо распуститься цветку изобилия, как тотчас найдётся трудолюбивая пчела, которая примется собирать нектар, и подлая гусеница, которая присосётся к нежным листочкам. Говоря проще, без поэтических метафор, ни одно хлебное дело не обходится без охочих на нём нажиться. Можно сетовать на это, можно возмущаться, можно писать петиции в Народное Собрание и Малый Совет,
