рождения.
Не романтики, равнодушные к Сен-Сансу, рассуждали просто. Его приятель так говорил о Соловьевой:
— Она очень спокойно относится к сексу – как к естественному удовольствию, без всяких обязательств. Юра ее трахал, он сам мне говорил.
И добавил немножко квасной идеологии:
— Если ты положил глаз на красивую еврейку и трахаешь ее, ты должен думать, что трахаешь врага народа.
Понятное дело, в мужских разговорах не употребляются слова секс и трахал.
«А что? — думал он, — может, она просто помогает мужчинам? Как Толя Лаухин женщинам. Равноправие, эмансипация. Вот только если посмотреть шире – человек живет ради наслаждения, причем не только в сексе, а во всем – ради праздника. Это хорошо или плохо? Да и что я знаю о ней? Трёп мужиков?»
Соловьева как-то сказала о своем муже:
— Ах, каким он был раньше!
Впоследствии она вышла замуж за другого и родила двойню.
Люди любили весело проводить время, что и подтвердилось двумя утопленниками. Один – упомянутый оруженосец Инны. Второй – ведущий разработчик радиоголовки. Судя по слухам, подтверждалось известное: «Веселие на Руси питие есть».
Камаевский, заместитель главного конструктора, приехал на следующий этап испытаний. Лет сорока, большой, с лицом монгольского владыки, он – одержимый человек. Над его страстью к системе управления ракетой «Аметист» любовно посмеивались. «Аметист» был его излюбленной и практически единственной темой для разговоров.
Раньше он занимался аппаратурой контроля и другими более простыми вещами, естественно, большой и значимый проект «Аметист» вдохновлял его, он дорожил своим положением в нем. Не будучи специалистом в главных элементах системы – автопилоте и радиоголовке, он не занимался техническим согласованием комплекса. Этим занимались ведущие специалисты, в том числе в последнее время и Колесов.
Работалось с ним хорошо, он не мешал. Зато он взял на себя деловые контакты со всеми смежниками – так называемую политику. Каждый смежник, участник общего проекта, старается хорошо и быстро сделать свою часть работы, но при малейшей нестыковке кивает на соседа – у меня, мол, все в порядке, ищите у других. Далее междоусобица переносится на уровень руководителей предприятий и министерств.
Самый серьезный смежник – ракетчик Патрушев, представитель Челомея.
Между ним и Камаевским сложились воистину деловые отношения. Результатом их длительных прогулок были договоренности: кто кого за что ругает, какие наветы доносит до руководства. Так, чтобы, с одной стороны, чувствовалась активная деятельность, признавались очевидные ошибки и объективные трудности, но, с другой стороны, ситуация не доводилась бы до крайней черты, до признания смежника полным банкротом.
У Камаевского внутри любимой темы «Аметист» главной идеей была комплексная стыковка системы. Он так горячо и страстно отстаивал эту идею, как будто боролся с какими-то неведомыми противниками. Колесову идея казалась вполне естественной: очевидно, что прежде чем выходить на реальные испытания в море, систему нужно отрабатывать здесь, на земле: в институте, на опытном заводе, на ракетном заводе.
Со временем он стал задумываться. Делали всё по идее, а на каждом этапе появлялись новые загадки: сбои и ошибки. Понял: хорошая идея нереализуема на практике. На каждом этапе вместо реальных устройств использовались их имитаторы, призраки реальных приборов. Хорошая идея повисала в воздухе.
Камаевский, искренний энтузиаст, о деталях не задумывался. Колесов с удивлением обнаружил в нем, в заместителе главного конструктора, весьма поверхностное представление о системе и даже отсутствие интереса к ее совершенствованию.[12] Вызывало уважение его чувство здравого смысла. Когда в институте обсуждали организационную структуру – предлагалось объединить специалистов по двум большим темам «Антей» и «Аметист» – он, начитавшись ученых книг, спросил Камаевского:
— Кто прав – сторонники предметной или функциональной структуры.
— Прав тот, кто сильнее, — отрезал он.
Колесов слегка обиделся: обратился к нему с научным вопросом, а он…
Однако ответ запомнился. Действительно, наука наукой, а любая суматоха, запутанная проблема, используется в борьбе за власть в личных целях.[13]
Камаевский беспартийный. Как-то Колесов обратился к нему:
— Анатолий Матвеевич, это правда, что в парткоме готовят разгромное постановление по «Аметисту»?
— А где был партком, — вдруг резко возбудился он, — когда нам отказали изготавливать экспериментальные образцы на опытном заводе? И мы их делали на коленях.
Здесь, в Феодосии Колесов настойчиво просил отпустить его, но Камаевский не соглашался. «Держит только для подстраховки, — раздражался Колесов, — тут кругом курортные бабы похоть разжигают, а жена дома». И опять сорвался. Расписался в журнале убытия неразборчивой подписью вместо Камаевского и уехал. Камаевский слегка пошумел, но серьезных последствий не было.
Последствия легли на его совесть. Стыдно стало: 29 лет, недавний офицер, а капризничает. Оправдывался по обывательски: что мне, старшему инженеру, больше всех надо?
Михеев, начальник комплексной лаборатории – брызжущий энергией и бодростью, всегда в радостном возбуждении, администратор, не вникающий в разработки, пришел в начальство как «умелый организатор и активный общественник» (стандарт служебной характеристики), непременный член партийного комитета института.
Он направил Колесова на опытный завод. Как признанного руководителя комплексной отладки, завоевавшего авторитет работой на подлодке.
Колесов с интересом учился жизни. Ему рассказали, что завод простаивал несколько месяцев, ожидая получения документации по «Аметисту». Институт не уложился в сроки разработки, вероятно, согласился на спущенные сверху, лишь бы получить заказ. На простаивающем заводе несколько тысяч человек сидели без дела, исправно получали зарплату. Директор завода, маленький, злобный, кричал, топал ногами, метал громы и молнии главному конструктору системы:
— Дайте мне документацию! Завод стоит! Я могу взять другой заказ, но я «Аметист» хочу делать!
Главный конструктор нашел выход: приказал разработчикам сделать и передать заводу липовые схемы – похожие на проектируемые устройства, но совершенно бессмысленные. Замысел такой – пока готовят производство, успеем заменить.
Жуткое зрелище – простой завода, навевает наивные мысли – может, их хоть чем-то занять, какой- нибудь гражданской продукцией…
Теперь завод выпускал ежемесячно комплекты системы для поставки на ракетный завод. Каждый месяц первые 25 дней шла отладка автопилота и радиоголовки. В это время он сидел в институте и ничего не делал. Затем наступал аврал – за пять дней и ночей провести комплексную стыковку. В это время он получил хорошее подкрепление – в лабораторию пришел Боря Степанов, немного моложе его, толковый парень, перенимал опыт так же, как он раньше у Афанасьева.
На заводе около инженеров-разработчиков сидели заводские наладчики (рабочие) и читали художественную литературу. Оказывается, инженеры, не должны заниматься отладкой устройств, а должны только написать инструкции. И тогда по этим инструкциям будут работать наладчики высоких разрядов, то есть очень грамотные и получающие зарплату в три раза (?!) больше инженеров. Создать такие инструкции умозрительно невозможно, это ясно любому инженеру-электронщику. Поэтому инженеры сами занимались отладкой на заводе, попутно составляя и подправляя инструкции. А рабочий класс получал свою тройную зарплату за выход на работу.
