из башни придётся тебе самому.
— Как?
— Словом. Но и в мёртвом городе слова должны быть живыми. Ты — поэт. Не слово ведёт мастера, а мастер выводит слово. Поэт, как скульптор, оживляющий глину, песок и камни, не может ненавидеть материал. Жизнь вокруг, земля под ногами, трепет и угасание превращают буквы в слова — в смысл. В непрерывный поток, трискелис. В конце концов, кто выбирал Суд в качестве перехода в мир иной? Теперь у тебя есть такая возможность: пересмотреть свои жизни и высечь искру огня. Пламенной речи поверят. В Суде две верховные палаты избранных: Братство Псов и Сыны Змея, и две нижние — из горожан. Ты должен зажечь их всех, произнести слова, которые ждут. Если удастся, Маугли выпустят из башни, а ты обретёшь нормальный дом взамен конуры под мостом. Тебе нечего терять, рискни хотя бы сейчас.
Луна прибывала. Я искал живые слова в переулках, на площадях, над каналами. Слушал чаек — они молчали. Отдирал мох от стен и ранил руки о шершавый камень в надежде рассадить их в кровь. Кожа отливала бронзой: ни царапины. Смотрел на солнце до ослепления, но и в темноте не видел снов. Вспоминал ржавое остриё земных обид, задыхался от предчувствия минувшего счастья. Пил воду из фонтанов, но она проходила сквозь меня, как сквозь воздух. Внутри и вокруг зияла пустота — оплетала щупальцами, как осьминог, и глотала. Ветер крутил сухие листья под ногами и сбрасывал в каналы. Листья плыли куда-то, сталкивались в воде и цеплялись друг за друга, но всегда расставались, продолжая свой путь в одиночестве. Нашёл фонтан с лицами с фаюмских портретов, а потом и своё лицо, повторённое янусами. Отражения. Сколько мастерства, чтобы запечатлеть в камне нас всех, сохранить время! И оно не должно быть разрушено.
Когда взошла девятая луна, полная, замкнутым кругом, принёс Альберту речь. Встретились на площади у фонтана с моими — ещё целыми — лицами.
— Читай, — сказал он.
Развернул исписанный с двух сторон лист бумаги и вдруг ощутил глухие удары внутри грудной клетки. Нет, не сердце, я — в пустоте. И всё же… волнение было земным, настоящим. И я поверил ему.
— Мы все в городе за пределами времени и пространства, — начал читать, — но мы остаёмся людьми. Помним землю и воссоздаём жизнь здесь. Кто из вас видел на земле два одинаковых цветка, птицы или лица? Мы все — уникальны. Жизнь учила нас бить непохожих и несогласных. Тех, кто не поддаётся ей и пытается переделать. Хранить порядок вещей, избегать незнакомцев, не стараясь понять. Но у каждого из нас — своё время, и все мы вправе хранить его таким, каким помним. Тогда ответьте, почему фонтаны нельзя украшать статуями с неповторимыми лицами, как было там, на земле? Кто сказал, что путь в гавань открыт избранным, а не тем, кому есть что взять с собой на борт кораблей? На месте города вы могли бы создать Эдем, но вашей фантазии хватило лишь на лабиринт одинаковых улиц. У города нет даже имени. Это пустое безликое место создали вы. И ждёте то кораблей, то волны, то ответа с небес, но никогда не делаете ничего сами, чтобы познать окружающий мир и освободиться от страха перед ним. Мир меняется, он — мимолётен. Вы же его заморозили, превратили в лабиринт и ходите по кругу. Тяга к постоянству — лень души. Лень порождает скуку — вашу унылую тюрьму, главного демона человечества. Откройте глаза и воздайте по справедливости тому, кто…
— Стоп-стоп-стоп! Это никуда не годится! — замахал руками Альберт.
И рукава плаща вновь промелькнули крыльями ангела.
— После таких слов на земле обычно начинаются войны и революции. Бессмысленная резня. Людям не нужна справедливость, они ждут правды. Расскажи им вашу историю: как оба очутились в лабиринте преждевременно и не по своей вине. Скажи, что любишь Маугли. Те, кто сберёг земные воспоминания, способен сочувствовать. Остальные — не в счёт, они не создают город. И ты прав, им скучно. Плевать им на Суд, они хотят шоу. Взамен хлеба здесь эфир, но взамен зрелищ — пустота. Собери музыкантов, и пусть начнётся великий Карнавал. Праздник Диониса, отменяющий все законы. Праздник — отдых для всех, и для блюстителей порядка в том числе. Твоей узнице позволят вернуться в город. Подари людям мечту, и они пойдут за тобой. Пусть почувствуют себя теми, кем хотели, но не смогли стать при жизни.
Эпизод 3. Луна
— Бесполезно! Ничего не получится.
Разрывала очередной лист бумаги, и целая стопка чистых возникала на столе — из ниоткуда. Выливала чернила, но поутру чернильница вновь была полна до краёв. Всё, что множится без усилий, как отражения в зеркалах, вызывает отвращение. Предчувствие подделки.
— Попробуй ещё раз, — говорили они.
Аморген с братом навещали меня по очереди. Ждали проявления моста. Зачем он им? Ни того, ни другого город не отпустит.
— Судьба благоволит к недостойным, — утверждал Аморген. — Самое страшное, что может с тобой случиться, — исполнение мечты, её утрата, конец. А тех, кого выбирает, любит безжалостно. Годами на коленях моешь песок в надежде найти золото, но находят его другие. Как червь прогрызаешь в окаменевшей глине тоннель наверх, к солнцу, но увидят его твои последователи. Ибо те, кому не воздали по заслугам, вправе вернуться.
— Я очень устала. Днями сижу на полу, привалившись к стене, а силы теряю, будто тону. Память уходит под воду, как мост, чернила исчезают с листа.
— Потому что рисуешь мост, а нужно берег, к которому он тянется, — Альберт проникал в мою комнату через окно вместе с тусклым светом луны.
— Я не вижу берега. Мост ложится на воду и тонет. Дальше — туман, белое пространство пустой страницы. Может, мой мост — трап к кораблю, где мы все стали другими, миновали предел невозвратности?
— Продолжай рисовать. Хоть узоры перил или доски под ногами. В любой детали могут быть спрятаны ключи от времени. Или указатель, где находится мост. По ту сторону искусства всегда что-то есть. Творчество — путь, паломничество, где Бог — сам художник. Он ищет свой путь, а находит дорогу для всех. Если мысленно повесишь рядом на стену «Натюрморт с капустой и деревянными башмаками» Ван Гога и его же картины «Ночная терраса кафе» или «Звёздная ночь», поймёшь, что пришлось преодолеть художнику на пути к свету. Он начинал как проповедник, а умер художником. И вряд ли согласился бы выставлять в музеях свои первые работы.
— Избранные могли предвидеть судьбу.
— Нет, но они старались сберечь своё время. Знаешь, что роднит все фильмы об Апокалипсисе? Последние выжившие на уцелевшей стене находят картину или фреску с пейзажем цветущей земли. Никто не помнит, какая из войн привела землю к краху, имена победителей канули в Лету, как и имена побеждённых. А пейзаж остался немым свидетелем жизни. И символом веры.
Аморген любил пересказывать историю церкви Святой Та’ Пину на Мальте[68]. Чудо безверного двадцатого века, происходившее у всех на глазах. Деньги на строительство церкви пожертвовала слепая женщина. Когда зажгли первые свечи, она прозрела. С тех пор из разных — далёких и близких — стран люди приезжали туда молиться о выздоровлении безнадёжно больных. На стенах церкви висели не иконы, а рамки с благодарственными записками и портретами исцелённых. Их тысячи. Святой Та’ Пину кланялись папы и короли. Её осыпали цветами. По утрам в церкви распускались свежие бутоны, и ветер разносил их благоухание за многие мили от Арба. Цветы — символ возрождения, недаром же во всех религиях образ мира так или иначе сводится к цветущему лотосу.
— Какие у тебя любимые цветы?
Вспомнились картины Джованни Беллини «Ангел» и «Девственница» — сдвоенная репродукция была заставкой на «рабочем столе» моего компьютера. На Западе, в христианстве, лотос заменили лилии[69]. Ангел держит ветку белых лилий в руке. Семь бутонов: три закрытых, четыре распустившихся. Ты вложил эту ветку во сне мне в руку, а живые цветы прислал с курьером. Ничего сложного: выбираешь цветы по фотографиям на сайте доставки, оплачиваешь web-money. Расстояния
