Отец «неудавшегося» ребёнка тоже, наверно, не понял за какие грехи и бросил их. Сына нельзя надолго оставлять одного в доме, живут вдвоём на его пенсию по инвалидности. Нищета, стыд, унижение, щёлочь вины. А ещё эти взгляды — мельком на улицах. Люди жалеют свысока.
— Хватит на нас смотреть! Уходите! — закричала на меня.
Я испугалась и ушла. Никогда не знала, что нужно делать. Спасалась бегством. Поскорее запереть дверь квартиры и не видеть, не слышать, не думать, не страдать. Воображала, что кухню свою ношу с собой. Как стеклянный куб, защитную оболочку. Иногда получалось всех изолировать. Иногда стены рушились.
— Вас не учили вежливости? Отвечать, когда к вам обращаются?
— Я не в суде.
В полупустом кафе на занятый мной столик непременно посягала улыбка Чеширского кота. Обтекала селёдочным жиром, хотелось вскочить и бежать домой — отмыться. Дустовым мылом. Сдирать слой за слоем склизкую кожу «ёршиком» вместо мочалки, глядя, как вода под ногами в душе окрашивается алым. Есть такие люди на свете: состоят из одной части тела. Мой одноклассник как-то решил «освободиться» от остальных по принципу бесполезности. «Зачем мне ноги? В школу ходить? — спрашивал он. — А руки? Писать сочинения?». Рот и желудок были сразу исключены: зачем трудиться на унитаз? В итоге, вспомнив о смысле бытия, «сохранил» себе лишь член. А улыбка хуже члена, обладатели уверены: за неё платят и отдаются, не нужно ни любить, ни работать.
— Неужели нам не о чем поговорить друг с другом?
— Если не возражаете, я побуду одна.
— Возражаю. Никто не должен быть один. Как вас зовут? Чем вы занимаетесь?
— Пишу статьи о кино. И сейчас мне необходимо сосредоточиться.
— А я — актёр.
Кино распахнуло передо мной «дверь в лето», избавило от офисной тюрьмы, но не от людей вокруг. Мечтала о плаще-невидимке, а жила по ту сторону экранов кинозала и Internet Explorer.
— Большинство актёров — лицемерные сволочи.
Конечно, я солгала. Актёры трагедий заканчивали дни в психиатрических клиниках или выбирали смерть своего героя. Прочла много биографий. Но в тот раз передо мной сидел не актёр, а лицемерная сволочь из учеников «Курсов сценического мастерства для жизни». Узнала соседа снизу, его кобель изуродовал мне ладонь. Столкнувшись с ним в подъезде, из-за страха и боли запомнила пасть собаки и свой непроизвольный, беспомощный жест защиты.
— Вы не любите людей!
— И собак тоже.
Была бы нормальной, один звонок и пса усыпили бы. Но странная вера в то, что всегда и во всём виноваты люди, помешала набрать заветный номер.
— Теперь узнаю вас. Кошатница!
Разглядел повязку и царапины Луны на сгибе локтя.
— Гм… А кошка ваша — жалкое существо. Как и вы сами. Типичная жертва.
Есть такие люди на свете: каждый норовит ударить их побольнее.
«В этом сне Ульвиг убил бы тебя, если бы я не вызвала ветер», — сказала Маугли в то неприкаянное утро в Альпах. Неправда! Ты появился, когда мой мир уже был разрушен, а я проваливалась в небытие. И сейчас помню: жить больно. Ты же метнул мне меч и рассёк им мой хаос, моё безмолвие. Заслонил, заполнил, заменил собой целый мир. И обращался со мной так же жестоко. Ты был воином и палачом. Наказанием за то, что предала жизнь, уйдя в свои сны. Я и не ждала от тебя иного.
«Все мы жертвы или палачи и выбираем эти роли по собственному желанию. Только маркиз де Сад и Достоевский хорошо это поняли», — сказала в интервью Лилиана Кавани, режиссёр фильма «Ночной портье»[73]. Честный фильм, один из лучших о войне. Я смотрела много кинолент о войне. Война обнажает людей, спускает с цепи спящего внутри зверя. «Поколение второй мировой народилось после амнистии в Аду. А как иначе объяснить захлестнувшие мир безумие и жестокость, эпидемию чёрной магии и дьявольских культов?» — распространённый мистический взгляд на историю. Чушь! Все войны одинаково уродливы и беспощадны, они проявляют негативы: в мирное время человек не знает, на что способен. Потребительский мир — завуалированный концлагерь, призрак войны, пожирающий не тела, но души. Время рабства и слепого цинизма. Пресыщение ведёт к безумию и к новой войне. Круг замкнут.
А любовь соткана из той же материи, что и война. Первобытные инстинкты. Прыжок в неизвестность. Очищающие языки пламени: войди в огонь, как в реку, и не вернёшься, не увидишь берега. Кто сказал, что любовь — забота и нежность? Всё, что не ранит, — ненастоящее. Звала её и боялась. Думала, она — бескрайнее море, никогда не кончится. Нюхала горький ветер битвы, предвкушая освобождение и полёт, один вдох на двоих, один выдох. Но она вышла из твоих волос, как Афродита из пены, когда гладила тебя по голове под звуки систра. Маленькая хрупкая девочка. Золотой песок сыпался, солнечный тростник шелестел на ветру. Смотрела на нас и ждала, когда накормим собой. Мы не замечали её, были заняты: вели войны, спасали свои миры. А она стояла на платформе поезда и ждала, голодала и плакала. Когда поднесла тебе чашу с вином, эта девочка оседлала тень волка, уехала верхом на твоей лесной душе, забрала с собой твою силу и мою радость. И теперь наши поезда из жизни в жизнь мчатся в одну сторону — к той платформе, где убили её. Всякий раз будем возвращаться, чтобы стать врагами и вновь потерять друг друга. И никто этого не изменит, если не сможем отыскать мост, пока не погаснет северный ветер.
— В первом рождении я была благородной жрицей. Но пожертвовала любимым ради власти над фараоном, ради роскоши египетских дворцов и храмов. С тех пор из жизни в жизнь падала всё ниже и ниже. Плохо помню другие, но последняя была жалкой, не жизнью — подобием. Вряд ли мои сны, моя память чего-то стоят.
— Любовь стоит царства. Какая бы ни была. Веронезе писал белотелых женщин краской цвета уличной грязи[74]. Твоему мосту необязательно быть чисто выметенным и без пробоин.
— Веронезе был мастером.
— Он был сыном божьим. Да, у Бога много сынов и дочерей. Не всем предназначено умереть на Голгофе. Герой — всегда один. Но все они несли крест и были воскрешены в своих творениях. Цивилизация нуждалась в наставниках и пророках. Почему тайна опережающего время гения Леонардо никем не разгадана? А Микеланджело? Смог бы простой смертный расписать Сикстинскую капеллу? Данте, Блейк, Бах, Бетховен… Бог стар, у него много детей. Иисус был любимым, но не первым, призванным объединить разрозненные мифы в религию, многоликий пантеон богов отразить в одном зеркале. До него приходили и другие посланники. Пракситель, Лисипп, Павсаний, Апеллес[75]… Проповедуют не только Словом. Живопись обрела имя в Египте, где была известна за шесть тысяч лет до культуры эллинов, рисовал Гермес Трисмегист, обучившийся у потомков Ноя. Они играют главные роли, но киноэпопее не обойтись без персонажей второго, третьего… немого плана. Миссии вершат Мессии. Но и у всякого из нас — своя роль. Мы — дети детей. Всё, что нам нужно, — унаследовать их бесстрашие. Мы не рождены и не станем пророками, но хотя бы спасём себя и тех, кто рядом.
В подтверждение его слов над городом грянули первые залпы салюта. Сквозь тёмную повязку разглядела разноцветное зарево.
— Видишь! — возликовал Альберт, — у братишки всё получилось.
Full house[76] без одного: две дамы, два короля и пиковый туз. Меч не бывает лишним, он стоит всех. Придёт каре из тузов, отхвачу нам лодку. Нам? На секунду померещилось, сбросил с борта всех четверых. Но покер — игра беспощадных жертв. Как и война. Древние символы Таро нанесли на карты, игра превратилась в войну против судьбы. Из жизни в жизнь жертвовал то людьми, то нарисованными на картах портретами ради наживы. Душами — своей и чужими — ради новой земли. Быть воином и игроком в сущности одно и то же. Победитель не может покинуть поле боя, он — пленник игры. Вынужден увеличивать ставки, пока не захватит все земли: хозяин всегда один. Противник не спит,
