максимальной точности, сохраняя сухой, лишенный внутренней эмоциональности, часто не имеющий необходимых для литературного языка связок, стиль автора. К сожалению, иногда это бывало не только трудно, но и невозможно. Известной преградой в этом отношении является спорность перевода некоторых слов. Даже обычное слово «ne-pote», которое на итальянском языке означает и племянник, и внук, требовало в каждом случае детального рассмотрения. Исходя из контекста, мы большей частью склонялись к первому значению, однако не всегда текст позволяет дать вполне точное определение родственных отношений. Большие трудности при переводе представляют специальные термины, как например «scarpellatore», «riformatore», «regulator», «massaio», «maliscalco» и многие другие. Исходя опять же из контекста, иногда из того, что нам известно о политическом и экономическом строе флорентийского города, мы старались переводить их возможно более точно. Однако отсутствие в русской истории однозначных понятий, как и недостаточная разработка специфической терминологии, сложившейся в Италии в XIII– XV вв., порой заставляла нас принять при их переводе более или менее условные обозначения, которые в каждом спорном случае мы старались объяснить в примечаниях.
Не меньшие трудности представлял и перевод географических названий и наименований, особенно в тех случаях, когда они относятся не к итальянским, а к французским, немецким, венгерским и прочим городам. Мало того, что Питти дает их в итальянской транскрипции, к тому же архаической, а иногда, видимо, и весьма произвольной и потому не поддающейся расшифровке, но среди перечня названий городов и местечек есть, очевидно, такие, которые в ходе истории давно прекратили свое существование. Поэтому для того, чтобы разобраться, о каком городе или местечке говорит Бонаккорсо, мы даем эти названия в их современном звучании, исключая лишь те случаи, когда написание их слишком далеко разошлось с современным эквивалентом. В этом случае мы опять-таки прибегаем к соответствующим примечаниям, в тексте же даем эти названия в том виде, в каком они приведены в «Хронике». Те названия, которые никак не поддаются точной локализации, мы сохраняем также в той форме, в какой они приведены в «Хронике», снабдив их только условным знаком (*) и предоставляя читателю строить по их поводу собственные предположения.
Что касается остальных примечаний, то они приводятся лишь для пояснения отдельных имен и тех фактов, смысл или точная датировка которых иногда ускользает от читателя, ибо проследить за всеми изменчивыми перипетиями дипломатической деятельности Питти и его современников очень сложно и трудно. Имена, титулы, термины и географические пункты в книге даны в написании автора хроники.
Мы надеемся, что, несмотря на стоявшие перед нами трудности, в результате проделанной работы читатель получит текст, трепещущий жизнью и делающий более ясным многое в столь спорном понятии, как Итальянское Возрождение.
А втобиография Питти и итальянская литература
Автобиография Бонаккорсо Питти, а именно таковой является его «Хроника», представляет собой своеобразное и весьма характерное произведение итальянской литературы.
М. А. Гуковский, подготовивший его к изданию, один из виднейших советских итальянистов, воспринимал историю как сложное сочетание всех сторон жизни человека и человеческого общества. Не случайно, рассматривая историю Италии XIII–XV вв., он уделил внимание не только экономике и политике, но также и культуре, и в частности специально итальянской литературе. [159] В разделе, касающемся литературы XV в., М. А. Гуковский ярко и глубоко характеризовал философско-политические и художественные произведения этой эпохи. [160] В послесловии к этому изданию М. А. Гуковский дал краткий сравнительный очерк произведений, близких по своему характеру к автобиографии Питти: это – дневники Морелли, Веллути и более позднее «Жизнеописание» Бенвенуто Челлини. Между этими произведениями можно найти не только формальное, но и существенное сходство – их народность. Народные традиции входят составным элементом в литературу и преобразуются вместе с эволюцией языка и литературных форм. Проблеме народности в итальянской литературе посвящено немало книг, одним из показательных образцов которых является исследование Джузеппе Коккьяра «Народ и литература в Италии».[161] Проблема народности, согласно этому автору, не ограничена только изучением эволюции народных форм литературы и искусства, но и процесса перехода от классической латыни к народной, разговорной, а от нее к народному итальянскому языку (volgare). От народного театра и джулларов (жонглеров, скоморохов) путь ведет к исполнителям песенных историй (cantastorie), уличным певцам (cantampanca) Флоренции, Перуджи, Феррары и других городов Италии. Распространению прозаической и поэтической письменной поэзии джулларов на всю Италию способствовала сама специфика этой профессии кочующих по стране певцов. Устная литература безымянных авторов переходит в литературу письменную и фиксируется естественным путем: доказательством тому являются, например, болонские нотариальные акты или рукописи, хранящиеся в Ватиканской библиотеке, где на свободных пространствах или между двумя актами записывались тексты песен, исполняемые джулларами или кантампанка. Если писцы или нотарии были первыми фиксаторами устной прозы и поэзии, то среди них, естественно, могли появиться и появились авторы литературных произведений, которые исходили из текста джулларов, развивая его и совершенствуя. Так, язык, образы, афоризмы народные по своему звучанию (il gusto del popolare) входят в художественную литературу, народные традиции продолжают свою жизнь в качестве элемента формирующейся итальянской городской культуры. Влияние народных литературных традиций отмечается в поэзии Джакомино Пульезе, Рустико ди Филиппо, Фольгоре ди Сан Джиминьяно. Неприхотливые любовные сонеты, и особенно сатирические портреты своих современников у Рустико, восторженное восприятие всех радостей жизни у Фольгоре и, наконец, откровенное воспевание «века золотого флорина» – Дученто – у Чекко Анджольери:[162]
Эти строки не только отрицают феодальные привилегии и вековые традиции итальянских нобилей, теряющих в XIII в. политические права в передовых городах-государствах Италии, но и утверждают право на реалистическое восприятие зарождающегося мира раннего капитализма.
Поэты школы «нового сладостного стиля» (dolce stil nuovo), вроде Гвидо Гвиницелли,[163]тоже направляют стрелы против тех, кто кичится древним знатным родом, но их идеал не золотой флорин, а истинное человеческое благородство:
Обычно эти две линии безоговорочно противопоставляют как абсолютно непримиримые, хотя в обоих направлениях присутствует общая антифеодальная струя, утверждение нового пополанского мировоззрения, перерастающего во времена Питти в раннебуржуазное.
Несмотря на значительное своеобразие, можно отметить наличие народных влияний и в таком потоке литературы, как религиозно-проповедническая, обращенная нередко не столько к господу богу, сколько к природе. Таков знаменитый «Гимн брату Солнцу» Франциска Ассизского, «Зерцало истинного покаяния» Якопо Пассаванти, который наполнял жизнь святых и «истории» дьяволов реалистическими деталями, и последовавшие за ними широко известные «Цветочки», повествующие о жизни Франциска Ассизского, и менее известное «Житие брата Юнипера».[164]
Если направление «нового сладостного стиля» рассматривалось как магистральная линия итальянской литературы, на дальнейших путях развития которой появляется Данте и затем поэты эпохи Возрождения, то направление певцов типа Анджольери представлялось нередко в качестве его антипода или даже не включалось в историю литературы: «Наша литература, – писал де Санктис, – была в самом зародыше задушена рыцарской поэзией и, не сумев проникнуть в жизнь народа, осталась фривольной и незначительной. Затем ее сбила с пути наука, уводя ее все дальше и дальше от свежести и наивности народного чувства».[165]
В действительности, свежая народная струя литературы продолжала оказывать воздействие на все виды художественной поэзии и прозы, даже написанные в оригинале на французском языке, как например «Миллион» Марко Поло, переведенный на вольгаре и получивший тем самым народную окраску.
