- Да, я ужасно колючий, у меня ужасно несносный характер. Да, да, всё это так! – Гая просто метало в разные стороны. – Вы хотите, чтобы я посочувствовал, помог тому обществу, о котором вы говорите. Но это общество выкинуло меня за борт. Когда я умирал от голода, где было это общество? О, оно смеялось презрительно надо мной. И что я мог сделать в эти года своей беспросветной молодости, которую у меня украли эти алчные люди? Теперь никто не вернёт мне того времени. Мало того! Едва я обрёл средства к существованию, так у меня сразу появилось много влиятельных друзей, я сразу стал всем и везде нужен. А ведь я по-прежнему тот же Гай, что и голодал в трущобах. И, тем не менее, вы мне ещё что-то говорите о равенстве, что человека любят не за деньги, и сами противоречите своим словам.

 - Заметь, друже, ты сам затеял этот разговор, и никто тебя за язык не тянул, - подметил Алекс. – Разве тебе он так уж приятен? Посмотри на себя – где твой прежний оптимизм, твоя так называемая любовь к жизни? Куда ты дел прежнего Гая Гезенфорда, который был гвоздём всей нашей компании?

 Гезенфорд вздохнул и, причём так тяжело и искренне, что всем невольно стало жаль его. Гай вдруг из бесстрашного и яростного тигра превратился в маленького кота, усмирённого хозяином. Несколько минут он просидел, наклонив голову, затем решил продолжить своим тихим, не способным уже к мятежу голосом:

 - Прежний Гай остался там, в стране иллюзий и святости. Сейчас он увидел реальность и рассыпался на мелкие кусочки…

 - Мне таких Гаев не надо! – разбушевался Вингерфельдт. – Я тебя на сегодня увольняю из компании.

 - Брось, Алекс! Можно убежать от кого угодно, кроме себя. И никаким тут уже юмором ты не поможешь.

 На этом, можно сказать, этот разговор, неприятный для всех и должен бы завершиться, пока Гай случайно не обнаружил газеты на коленях Альберта и не решил прочесть пару статей в ней. Это ещё больше подтвердило все его мысли и всю его печаль. Казалось, от самих букв веяло какой-то мелочностью, тщеславием, ничтожностью…

 Альберт всё это время наблюдал за действиями валлийца, в котором за такой короткий срок произошла столь резкая перемена. Гай тем времен открыл газету на произвольной странице, и взгляд его невольно упал на одну из статей. В ней воспроизводилось интервью, взятое у одного сейчас много добившегося деятеля, ныне известного на весь мир адвоката.

 Этот человек всё своё время, начиная с детства, нещадно копил деньги. Копил и копил. Он не тратил их ни на какие развлечения, а усердно складывал себе на будущее. Он жертвовал самым святым, а что же теперь… теперь этот человек всеми почитаем, но счастлив ли он?

 Гай оторвал взгляд, полный грусти и задумчивости, от газеты, и столкнулся глазами с Альбертом, ожидающего рецензию на прочитанный материал. Гезенфорд качнул немного головой и произнёс так тихо-тихо, что его мог услышать лишь Академик:

 - «Он получает зарплату в тридцать тысяч долларов». И, тем не менее, он отказывается ото всех высших постов, и от него веет тоской. Тоской по жизни, этому миру. Он и не догадывается, что сам у себя украл жизнь, когда ещё там, в детстве, копил свои деньги. Во имя чего? Он лишил себя детства, и теперь уже никогда его не вернёт…

 «Наверное, это очень подходит к твоему нынешнему положению», - удивился сам точно подобранной фразе Альберт, с сочувствием слушая Гая, который потерял своё детство, но скорее, не по своей воле, и теперь ничто ему не изгладит этого ощущения потери.

 Может, именно это понял Гай, который до этого времени считал, что порвал все связи со своей прошлой жизнью, а потом встретивший своего некогда знакомого на улицах Парижа?

 В этот вечер много смеялись. Смеялся и Гай, и казалось, от самого общества веет весёлостью и хорошим настроением. Но тем не менее, Альберт быстро сообразил, что всё это фальшь. Фальшь не для компании, а конкретно для них двоих, для Академика и него, Гая, задевшего в нём его больную струну.

 Гай собирался домой, но ещё успел бросить одну-единственную фразу, адресованную именно Альберту Нерсту:

 - Что ни час, то короче наш жизненный путь! Эй, товарищ, наливай же заздравную чашу, кто знает, что будет у нас впереди?

 Академик довольно долго провожал взглядом фигуру Гая, высокую, тощую, вконец сломленную своими выводами и заключениями, и главное, полностью одинокую в этом мире. И в этой фигуре он, наконец, увидел родственную себе душу, которая могла его понять. В этот миг Альберту показалось всё таким мелочным и ничтожным, что он даже и не знал, чтобы тут можно сделать… И кто же всё-таки знает, что будет у них впереди?

 И, наверное, самое лучшее, к чему мог прийти Альберт, было именно то, что надо идти по жизни с гордо поднятой головой. Надо довольствоваться лишь одним настоящим, ибо оно краткое, как дым, и мгновенно перетекает в прошлое… 

Глава двадцать девятая

 Возвращение своего старого соседа домой Николас встретил просто неслыханной радостью. Все его горести остались позади, и он даже смог простить Гаю тот разговор в кругу старых товарищей. В конце концов, даже такой человек, как Гай, имел право хоть раз в жизни слить все свои страдания наружу. Прежний Гай обрёл себя дома. Как это странно не звучит…

 - А! – видно было, как он притворно нахмурил брови. – Устроил тут такой кавардак, что и подумать плохо. Просто сил нет, и всё тебе тут. Нет, ну кто так ставит сковородки? Они же должны стоять строго по периметру столешницы, а то нет, не будет тебе удачи, Фэн-шуй говорит. Так, а куда ты переставил мою соль? Ах, на буфет? Ты думаешь, твои гости захотят налить себе в солянку виски или что-то в этом роде? Тогда ты ошибаешься!

 Гай ещё долго распекал его в подобном стиле, но было видно, что сегодня он радостен, как никогда. Поэтому все его замечания обошлись без привычной язвительности и сарказма, которые особенно проявились в последнее время. В конце концов, установив свой порядок, Гай довольно присел на стул и внимательно стал поглядывать на Николаса. Так он несколько секунд собирался с мыслями, после чего поспешил задать первый пришедший ему на ум вопрос:

 - Так что, Вингерфельдт изобрёл свою лампочку? Эх, я ведь так давно не читал газет.

 - Так что же ты читал тогда? – удивился Николас, зная, что тот не читать просто не может.

 - Да вот. Всякую дребедень в физическом стиле, просто техническом. В общем, сюжет этих произведений завораживающий, главное, не предсказуемый, и что самое интересное, в них нет единого главного героя. Представляешь, как интересно такое читать?

 - Что это тебя так потянуло в эту сторону? – продолжал допрашивать Николас, а затем вдруг вспомнил о вопросе Гая. – Да, лампочку изобрели. Но дядя Алекс по-прежнему говорит, что у них много работы.

 - Изобрели всё-таки? – пролепетал с вожделением Гай. – Ну и слава Богу! У этого тирана Вингерфельдта всегда много работы. «Жизнь так коротка, что надо торопиться». Впрочем, это положительная черта его характера, зато, поэтому сейчас у него так много патентов.

 - Заметь, - усмехнулся Николас, скрестив руки на груди. – Столько же патентов и у вымышленных изобретателей, шарлатанов по типу Кили.

 - Тем не менее, известный миллионер Астор финансирует именно его, а не более какого-то перспективного изобретателя, заметь. Гораздо больше мне нравится изобретение одного умника, ей-богу, не помню имени, - в общем, кладёшь в его изобретение бумагу, а взамен получаешь двадцати пятидолларовые хрустящие купюры. Правда, посадили его за это. Как это там говорится? Государство не любит конкурентов, что-то вроде того.

 Николас усмехнулся этой весёленькой истории, которые так любил коллекционировать Гай. А последний в это время решил полностью предаться отдыху, прикрыв глаза, и погрузившись куда-то очень далеко, куда Николасу не было входа. Эта мелкая беседа немного оживила долго пустовавшее помещение,

Вы читаете Гений Одного Дня
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату