Никак нет, товарищ Иванов, директива мной ещё не получена. Однако, я об этом решении уже информирован.
— Кем вы информированы?
— Товарищем Стёпиным.
Стёпин — это псевдоним командующего Степным фронтом генерал-полковника Конева.
— Хорошо, — послышалось на другом конце трубки, и Сталин, немного помолчав, опять задал вопрос.
— Скажите, как вы думаете осуществить передислокацию своей армии? Какое мнение имеете вы на этот счёт?
— Я решил: передислокация армии будет осуществляться своим ходом, товарищ Иванов.
— Своим ходом? — переспросил Сталин. — И это окончательное ваше решение?… А вы знаете, что по этому поводу высказывает нам товарищ Федоренко? Он говорит, что двигаться своим ходом на такое большое расстояние — многокилометровое! — опасно, — танки могут выйти из строя. А это грозит большими неприятностями. Товарищ Федоренко предлагает перебросить танки по железной дороге.
Ротмистров мгновенно ответил Верховному. И ответил, как ему показалось самому, несколько дерзко:
— Этого, товарищ Иванов, никак нельзя делать. Никак!.. Не надо забывать о мощной вражеской авиации, которая может запросто разбомбить в пути следования эшелоны с техникой или же железнодорожные мосты, без которых мы, естественно, не сможем следовать к намеченному району. Тогда, я уверен, мы не скоро соберём армию. И, кроме того, мы крупно подведём пехоту, переброшенную автотранспортом в район сосредоточения: если пехота повстречается с танками противника…
— Довольно об этом, товарищ командующий. Скажите лучше, вы имеете намерение совершать марш только ночами?
Павел Алексеевич на секунду задумался, а затем отчеканил:
— Никак нет, товарищ Иванов! Сегодня продолжительность ночи составляет всего лишь семь часов. Если мы, осторожничая, будем двигаться только в ночное время суток, то нам поневоле придётся танковые колонны на весь день заводить в леса, — прятать, а к вечеру, естественно, выводить их. А лесов, надо сказать прямо, на нашем предстоящем пути следования совсем мало…
Сталин хмыкнул на другом конце трубки:
— Что же вы предлагаете в таком случае, товарищ командующий?
— Я не предлагаю, я прошу вашего разрешения двигать танковую армию и днём, и ночью.
— Но послушайте! — голос Сталина чуть повысился. — Вы только что сами говорили об авиации противника: вас ведь в светлое время суток будут беспощадно бомбить! Вы понимаете это?
— Так точно, товарищ Иванов, понимаю. Возможно, нас и будут бомбить. И даже не возможно, а наверняка. И именно поэтому я прошу вас дать указание нашей авиации, чтобы она как можно надёжнее прикрыла нашу гвардейскую танковую армию с воздуха.
Я думаю, здесь вы правы, — чуть помолчав, согласился Верховный. — Хорошо, я полагаю, что ваша просьба о прикрытии марша армии нашей авиацией будет выполнена.
Он снова задумался, а затем добавил:
— Будете начинать марш, сообщите об этом командующим Степным и Воронежским фронтами. Желаю вам успеха…
Сталин положил трубку. Ротмистров белоснежным платочком вытер вспотевший лоб.
… Вечером этого же дня, по разосланным приглашениям, поздравить Павла Алексеевича с днём рождения собрались командиры корпусов, офицеры и генералы полевого управления армии. И Ротмистров решил воспользоваться этим собранием командного состава армии для отдачи предварительных, распоряжений на предстоящий танковый марш. Каким он будет — трудным и тяжёлым или же архитяжелым — этого командующий армией не знал. Но знал он одно — лёгким марш не будет…
— Товарищи командиры, — сказал он собравшимся, — я очень прошу вас извинить меня за столь необычный ужин, между прочим — праздничный, но в связи с изменением обстановки, я решил начать его с оперативной карты.
Командиры, пришедшие на юбилей, недоуменно загудели.
Кое-кто из них был откровенно разочарован… Но Ротмистров был непреклонен в своём неожиданном даже для самого себя решении.
— Прошу всех, товарищи командиры, подойти к карте! — приказал-пригласил он и тут же проинформировал собравшихся на праздничный ужин офицеров и генералов о предстоящей переброске армии, а заодно поставил необходимые оперативные задачи.
А потом всё же все пили трофейное шампанское, празднично шумели и дружно поздравляли Ротмистрова с днём рождения.
ПРИЗНАНИЕ ФАИНЫ
Братья Котляковы неторопливо шли от комбата к своему танку. Василий то и дело с интересом посматривал на Владимира и, наконец, не выдержал.
— Послушай, брательник, я давно хочу у тебя спросить и всё как-то не решаюсь…
— Какие проблемы, Вася? Спрашивай! Я всегда готов тебе ответить.
— Ты не обижайся, прошу тебя, но я вот о чём… Ты, случайно, в баптисты не записался?
— Не понял! Ты к чему это задаёшь такие странные вопросы?
— А к тому. Ты почему это на девчат вовсе не обращаешь никакого внимания?
— На каких это девчат?
— На обыкновенных, — на нашенских медсестёр… Я, например, с Алиной… в хороших отношениях. Валька, вон, с Фаиной дружит. А ты… Между прочим, братан, мне кажется, что Вера на тебя глаз положила. Замечаешь?
— Ничего я не замечаю и замечать не желаю, — Владимир вздохнул. — А вообще-то, уважаемые брательнички, у меня есть… невеста…
— Как?! — в один голос воскликнул Василий и Валентин. — Кто?…
— Я надеюсь, вы помните Леночку Спасаеву? Ну, из параллельного класса… Так вот, мы с ней собираемся пожениться. После войны, разумеется. А война… Гитлера мы уже гоним, и я надеюсь, война уже не долго продолжаться будет…
— Ну ты и даёшь! — восхищённо воскликнул Василий. — А, пожалуй, ты и прав: я, видимо, тоже скоро окольцую одну дивчину. Какую — знаете и сами: Алину. Она, вроде бы, не против, хотя я её об этом ещё не спрашивал. Представляете, как будет здорово, если свадьбы сыграем вместе, в один день!.. Что ты думаешь по этому поводу, Валька?
Валентин вздохнул:
— У меня с этим вопросом всё не так просто. Между мной и Фаиной, между нашими отношениями торчит этот чёртов Никанор; раньше Фаина его, по-моему, недолюбливала, а теперь, кажется, привыкает к нему.
— Ты, брат, поговори с ней. По-серьёзному… — посоветовал Владимир Валентину.
— А что, это дельная мысль! — охотно, и даже с каким-то энтузиазмом, согласился Валентин. — И я не буду откладывать на завтра то, что я смогу сделать сегодня. Итак, брательники, я на полчасика отчаливаю.
— Куда? — спросил Василий.
— На Кудыкину гору! К Фаине, чёрт побери, к ней же: я поговорю с ней прямо сейчас.
— Что ж, успехов тебе, Валька.
У медиков было на удивление тихо, Валентин даже подумал ненароком: «А не разбежались ли все по домам, да ещё и по случаю окончания войны?!». Он заглянул в одну комнату — никого, в другую — пусто, толкнул дверь третьей и… И сердце его от неожиданности чуть было не остановилось!.. На кровати — полулёжа на ней — страстно целовались Фаина и Никанор!..
