покусывал губы и то сжимал, то разжимал кулаки. Ротмистров тоже, внешне не выдавая этого, волновался. Волновался даже тогда, когда «юнкерсы» не выдержали натиск стремительных «ястребков» и, развернувшись, потеряв строй, торопливо уходили назад, восвояси, беспорядочно и где попало сбрасывая свой смертоносный груз.
— Ну, — оживлённо потёр руки генерал Кириченко, — теперь паши пойдут! Так я говорю?
— Что вы сказали? — переспросил Ротмистров.
— Я говорю, что теперь наши бомбардировщики в атаку пойдут.
И, действительно, Кириченко оказался прав: как бы откуда-то из невидимого пространства внезапно — выпорхнули, заполонили воздух наши бомбардировщики, которых чётко и со всей возложенной на них обязанностью сопровождали юркие истребители; бомбардировщики тяжеловесно и грозно плыли на юго- запад, восхищая укрывшихся в спасительных окопах советских воинов и заставляя дрожать немецких.
— Красиво летят соколы генерал-лейтенанта Красовского! — ни к кому лично не обращаясь, сказал Ротмистров. — Эти ребята — из 2-й воздушной армии. Они мне знакомы: на марше нашу 5-ю армию с воздуха поддерживали. Да ещё как и поддерживали!
Ротмистров поднял было руку с часами к глазам, но тут снаружи грохнуло так мощно, что, казалось, блиндаж высоко подпрыгнул вверх и теперь вот опускается вниз — стремительно и неотвратимо, как подбитый самолёт.
— Наши! — оптимистически прокомментировал генерал Кириченко. — Наши саданули! Армейская артиллерия! Крепко ударили!
— Да, — согласился Ротмистров, — это наши! Залп, между прочим, дали артиллерийские батареи непосредственной поддержки танков. Перед богами войны поставлена строго определённая цель — вести огонь по предполагаемым районам скопления танков противника и, конечно же, по огневым позициям его артиллерии.
Ротмистров на какое-то время замолчал, словно бы обдумывая что-то, затем вздохнул:
— Видите ли, товарищи офицеры, у нас, к сожалению, не было нужного количества времени для того, чтобы точно установить, где же в самом деле расположены вражеские батареи, где же сосредоточились вражеские танки…
— Вы хотите сказать, — донеслось из глубины блиндажа, — что… именно сейчас определить эффективность огня — артиллерийского огня — не представляется возможным?
— Боюсь, что это именно так, — ответил Ротмистров. — Но всё же, я думаю, что наша доблестная артиллерия тратит снаряды не зря, не в белый свет стреляет.
Едва командующий произнёс эти слова, как артиллерийскую канонаду ощутимо перекрыл другой шум — шипящевоющий, и в сторону позиций противника понеслись смертоносные огневые смерчи: это вступили в бой полки гвардейских миномётов.
— «Катюши» запели! — восхищённо воскликнул адъютант Ротмистрова. — «Катюши»! Вы слышите?
— Да, это «катюши», — растягивая слова, произнёс Павел Алексеевич. — И их залпы, между прочим, означают начало нашей атаки!
Он поискал близорукими глазами начальника своей радиостанции Константинова и, найдя, громко приказал:
— Товарищ младший техник-лейтенант, приказываю вам передать в эфир сигнал начала атаки!
— Слушаюсь, товарищ командующий армией! — последовал чёткий ответ, и в эфир тут же ушло и неоднократно повторилось всего лишь одно слово: «Сталь»… «Сталь»… «Сталь»…
И словно эхо расплеснулось от мужественного слова «Сталь», которое у всех ассоциировалось с другим мужественным словом — «Сталин»: мгновенно последовали сигналы командиров танковых корпусов, бригад, батальонов, рот и взводов. Одно слово «Сталь» привело в движение огромную армию, в состав которой входило не только огромное количество людей, но и огромное количество мощнейшей техники. Началось сражение…
ДВЕНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
Валентин успел-таки отдать письмо, только что им написанное матери, политруку Якутину. Успел и сказать ему, что так, мол, и так, товарищ политрук, вы уж постарайтесь, не потеряйте — ради Бога — солдатскую весточку, — и тут раздалась команда, зычная и давно ожидаемая всеми: «По маши-на-а- ам!».
Валентин быстро и ловко запрыгнул в люк; Владимир, Василий и Фёдор Полежаев уже были наготове.
— Начинается! — возбуждённо выкрикнул Василий. — Ребята, начинается!
— Вот и ладненько! — в тон ему ответил Владимир. — А то, чего уж скрывать, застоялись мы уже, как жеребцы племенные. Валька, ты письмо-то политруку отдал?… Вот и хорошо.
Фёдор Полежаев никакого участия в разговоре не принимал: он самыми тихими и самыми страстными словами шептал одному только ему известные молитвы и при этом яростно крестился.
И вот по рации раздалась команда комбата Чупрынина; Валентин хищно усмехнулся, рванул рычаги, и «тридцатьчетвёрка», напрочь сбрасывая с себя маскировочную зелень, мощно прыгнула вперёд.
— Ну что, братцы, — хохотнул он, — устроим гансам Бородинское сражение?
Василий пристально смотрел в наблюдательную щель и видел ещё досель невиданную лично им, танкистом, чересчур уж впечатляющую картину. Повсюду: и слева от них, и справа, и сзади, и, спереди — выходили, выскакивали из укрытия советские танки. Они. сразу же набирали большущую скорость и устремлялись вперёд, в загадочную и коварную неожиданность, которая уже поджидала их, ждала, потирая в предвосхищении руки, в зловещем лесном массиве. И эта самая коварная неожиданность, и правда, выразилась самым что ни есть непредвиденным образом. Василий даже глаза протёр в удивлении, совершенно отчётливо думая, что всё это ему просто-напросто лишь мерещится. Но это ему не мерещилось и, тем более, не снилось: навстречу им, неистово вздымая пыль, неслась огромная лавина немецких танков.
«Откуда они вынырнули? — удивился Василий. — Почему мы не знали об их близком и таком массовом скоплении?»
Он по рации предупреждающе выкрикнул Чупрынину:
— Товарищ комбат, вы видите противника?
— Вижу, Василий, ну и что из этого?
— Не многовато ли немцев для нас? Как вы думаете?
— Не дрейфь, Кошляков; пойми ты, у нас ведь более выгодная позиция. Сейчас начнём их, крестобрюхих, щёлкать как грецкие орехи]
Позиция у советских танкистов и впрямь была в это время более выгодной. Казалось, что и само солнце находилось на стороне «тридцатьчетвёрок»: оно только что — ну просто совсем недавно — поднялось на востоке и теперь своими лучами ярко, как на киноэкране, высвечивало зловещие контуры фашистских танков, слепило до черноты глаза немецким танкистам.
Прошло буквально несколько минут с того момента, как в эфир понеслась долгожданная команда «Сталь», а танки уже накрепко сцепились, закрутились в немыслимой огненной коловерти. Первый эшелон танков 29-го и 18-го корпусов сильным лобовым ударом, стреляя на ходу, вклинился в боевые порядки наступающего противника, неожиданно и резко пронзив их, словно острым дамасским мечом.
Не только для гвардейцев 5-й танковой армии оказалось неожиданным большое скопление танков противника; немцы, видимо, тоже не ожидали встретить на своём пути такую массу боевых машин русских, и не только массу танков, но и их стремительную атаку. Невольно растерявшись, они позволили гвардейцам войти в нужный им ближний бой, совершив этим самым непоправимую ошибку: чёткое управление в передовых частях и подразделениях немецких войск было непредсказуемо нарушено, и «тигры» и «пантеры», лишённые сейчас самого главного — своего огневого преимущества, которым до сих пор они превосходно пользовались в столкновении с другими советскими танковыми подразделениями, теперь — не
