сделать это. Он не сразу понял, что в кабинет к Сталину вызвали одного лишь Бокова, и поэтому, видя, что тот встаёт, тоже начал приподниматься на вдруг ослабевших, словно бы на ватных ногах, но вовремя обернувшийся Боков махнул ему досадливо рукой — сиди, мол, и не рыпайся, не твоя очередь…
Конструкторы, оставив после себя лишь призрачный дым, ушли, и Ротмистров остался в приёмной наедине с Поскрёбышевым. У личного секретаря Сталина сейчас, в эти самые минуты, был такой серьёзный и деловой вид, что, казалось, он вообще не замечает взволнованного предстоящей встречен с Верховным генерала: Поскрёбышев старательно и сосредоточенно разбирал на— столе какие-то бумаги и отрывался от них лишь тогда, когда звонил телефон.
Ротмистрову почему-то не понравилось такое поведение Поскрёбышева, вернее— его невнимание к нему, к генералу: Павел Алексеевич даже обозлился немного на секретаря, и это сразу же помогло ему унять непривычное и поэтому постыдное для него волнение. Он сразу же начал думать над тем, как нужно наиболее чётко и как можно покороче доложить, высказать Иосифу Виссарионовичу своё мнение. Ещё задолго до поездки сюда — в Москву, в Кремль, — Ротмистрова проинформировали о том, что Главнокомандующий ох как не любит пространных рассуждении своих собеседников по военной линии, а, следовательно, и тех, кто их высказывает.
— Павел Алексеевич, — прервал нить его размышлений Поскрёбышев. — Прошу вас! Входите!.. Вас ожидают.
Ротмистров вошёл в кабинет Сталина. Сталин находился в самой глубине кабинета и с лёгким прищуром смотрел на вошедшего. В его слегка согнутой руке дымилась трубка. Верховный мягко и медленно двинулся навстречу замершему около двери генералу. Пока он шёл, Ротмистров быстро окинул взглядом длинный стол, за которым сидели члены Политбюро ЦК ВКП(б), члены Ставки и правительства.
Сталин оказался рядом, и Ротмистров по-уставному щёлкнул каблуками:
— Товарищ Верховный Главнокомандующий, генерал Ротмистров по вашему приказанию прибыл!
Сталин чуть усмехнулся и протянул генералу руку:
— Не надо так говорить. Я вам не приказывал, я вас, приглашал, товарищ Ротмистров.
Павел Алексеевич смутился, а Сталин, снова усмехнувшись, прошелестел в усы:
— Что ж, товарищ Ротмистров, рассказывайте, мы будем слушать. Рассказывайте, как вы там Манштейна громили? Не стесняйтесь, пожалуйста.
Павел Алексеевич смутился ещё больше: зачем, ну зачем Сталину пересказывать о том, о чём он уже наверняка прекрасно знает от своих штабных офицеров!.. Да, было такое— схлестнулись они крепко с Манштейном, когда он яростно рвался выручать окружённую под Сталинградом группировку Паулюса; да, были страшные и жестокие бои, которые вёл 3-й гвардейский танковый корпус, наступая на Рычковский и Котельниково… Многое было!
Против Верховного «не попрёшь», надо всё ему рассказывать, если он «просит»; и об анализе боёв, и о тактике наступления корпуса, который был под его началом. И Ротмистров повёл рассказ. Рассказывая, он видел, как реагировали на это всё присутствующие здесь, как то и дело поправлял своё пенсне Молотов, как напряжённо и внимательно его слушали другие, сидящие за длинным столом, как бесшумно, по-рысьи, прохаживался вдоль этого самого длинного стола ОН, попыхивая трубкой и напряжённо думая о чём— то, лишь одному ему известном.
Затем последовали вопросы, на которые Павел Алексеевич отвечал чётко и ясно.
Верховный, подойдя к Ротмистрову вплотную, вдруг прищуренным взглядом пристально посмотрел ему прямо в глаза.
— Мы думаем, — растягивая слова, сказал он, — что сегодня наши танковые войска уже научились успешно громить противника. Они наносят ему глубокие удары, сокрушительные удары. Вы согласны с этим, товарищ Ротмистров?
— Так точно, товарищ Сталин, вполне согласен.
— Хорошо, что согласны, но, однако, вы почему-то считаете, как мне сказали, нецелесообразным иметь в танковой армии… пехотные соединения. Чем вы можете обосновать своё мнение?
«Сталин всё знает!» — мелькнуло в голове генерала. — Ему уже сообщили о моём мнении, и кто знает, как он относится к нему… Ну да ладно!.. Двум смертям не бывать…»
Павел Алексеевич непроизвольно кашлянул и громко, отчётливо произнёс:
— Товарищ Сталин, не я один думаю о том, что при наступлении стрелковые дивизии намного отстают от танковых корпусов. Естественно, это ведёт к нарушению взаимодействий между ними, к затруднению всеобщего управления.
— Вы смело сказали, товарищ Ротмистров, но позвольте вам возразить. Вы ведь знаете, — слышали, — о смелых и решительных действиях танкового корпуса генерала Баданова?
— В районе Тацинской? — уточняюще спросил Ротмистров.
— Именно там! — ответил Сталин. Так вот, на примере корпуса Баданова можно легко определить, что танкистам очень трудно самим удерживать объекты, захваченные в оперативной глубине. Трудно без пехотинцев!.. Так нужна ли танковой армии пехота?
— Так точно, товарищ Сталин, нужна! — опять кашлянул Ротмистров. — Но… моторизованная пехота. Отсюда следующее моё мнение: в основной состав танковой армии, не считая танковых корпусов, разумеется, обязательно должны входить не стрелковые, а мотострелковые части.
Сталин поднёс трубку ко рту, глубоко затянулся, пыхнул дымом в пространство и ничего не сказал. И тогда, поправляя пенсне, задал свой вопрос Молотов:
— Павел Алексеевич, а вы знаете о том, что командующий танковой армией Романенко очень даже доволен стрелковыми дивизиями в составе своей армии. И не только доволен, но и настойчиво просит добавить ему одну-две такие дивизии.
Ротмистров взглянул на Молотова, но ничего ему не ответил.
— Павел Алексеевич, уважаемый, разъясните, — не отставал Молотов, — так кто же из вас правы или же Романенко?
Ротмистров опустил глаза и твёрдо произнёс:
— С моим мнением вы уже знакомы. Я считаю, что танковая армия должна быть танковой на самом деле, а не ни штабной бумаге.
— Ну и какое же организационное построение танковой армии, в таком случае, вы считаете наиболее приемлемым?
— В настоящую танковую армию должны входить два танковых и один механизированный корпус. Кроме этого, несколько полков противотанковой артиллерии.
Верховный посмотрел долгим и внимательным, изучающим взглядом на смело отстаивающего свои принципы генерала, затем одобрительно покивал головой. А Молотов не унимался.
— Я не понимаю вас, товарищ Ротмистров: выходит, вы совсем не признаёте противотанковые ружья, если ратуете за противотанковую артиллерию?
— Противотанковые ружья, товарищ Молотов, — я, кстати, вовсе не против них — являются средством борьбы с танками противника лишь в оборонительных операциях: сидит стрелок в окопе, подпускает вражескую машину метров на двести-двести пятьдесят, в крайнем случае — на триста, и стреляет. Вот здесь и имеется нужный эффект. А в манёвренных условиях противотанковые ружья вряд ли выдержат единоборство с пушечным огнём вражеских танков.
Около двух часов продолжалось обсуждение остро злободневного вопроса в кабинете Сталина, и Ротмистров каким— то шестым, обострённым чувством улавливал, чувствовал, что Сталин во многом солидарен с ним, что Сталин хорошо понимает значение массированного применения танковых войск.
Верховный задумчиво посасывал давно уже погасшую трубку, менее всего встревая в спор собравшихся в этот поздний час в его кабинете; он больше вслушивался и, наконец, сказал:
— Я знаю, придёт время, когда наша промышленность непременно сможет дать Красной Армии значительное количество бронетанковой, авиационной и другой боевой техники… Да, товарищ Ротмистров, я поделюсь с вами секретом, у нас уже сейчас имеется возможность для формирования новых танковых армий. Скажите откровенно: вы могли бы возглавить одну из них?
У Ротмистрова внезапно кровь прилила к вискам, однако, он мгновенно справился с волнением и, вскочив со стула, хрипло сказал:
