А какая здесь маринка, форель и черные, похожие на сомят, бычки! Вроде ничего и не видно в мелкой воде, но Санджар помнил, как после обычного весеннего селя на вздувшейся поверхности коричневой воды плавают поверху оглушенные о камни рыбешки, которых пацаны хватали просто руками.
Сейчас речка кристально прозрачна, хотя и пузырится, пенится на многочисленных водопадиках и перекатах…
Весной, когда рыба идет сюда на икромет с Угама, ловцы-хитрецы ставят в любом удобном месте «хашамы» — металлические сетки. На водопадиках почти вся вздувшаяся от икры рыба попадает в эти безжалостные ловушки. Только считанные единицы проскакивают мимо них… Рыба какая-никакая в речке есть. А пропусти ее одну весну на нормальный икромет — будет изобилие. Но, видимо, не все хотят смотреть вперед, в завтра. Немало еще таких, что живут по принципу «сегодня самому урвать весь кусок, а там плевать…»
«Так что же тебя так поспешно погнало в город, учитель Акрамджан? Какая сила заставила бросить любимую, детишек в школе, да и саму школу?
И почему ночью?
И причастен ли ты, учитель, к убийству Ульфата-дурачка?
Даст ли ответ хотя бы на часть этих вопросов Умурзак-мерген?»
Остались позади пансионаты, лагеря, новая насосная станция, загрязненная до неправдоподобия совхозная ферма…
Горы стали чище, и речка веселее синела меж чистых камней…
Но все равно и здесь видно было присутствие человека: по дну реки шла осмоленная водопроводная труба. Она уходила вверх по течению в еще более чистые струи реки.
«Уж что-что, а воду хумсанцы любят чистейшую…»
Санджар поймал себя на недоверии к слову «что»; повертел его так и эдак и понял, что оно относилось к грязной ферме, где сама мысль о молоке казалась неуместной…
Тропинка шла по некогда высохшему руслу ручья, проложенному почти на середине горы.
Надобность в ручье давно отпала, и какой он старый, было видно по толстым орешинам, посаженным давно-давно вдоль бывшего русла. Тропинка была широкой — для двух-трех человек, то вырывалась на оползневый склон, и тогда Санджар пробирался по ней, опасливо косясь вниз на уже неслышную и ленточно-далекую отсюда речонку.
Санджар знал, что тропинка приведет опять к реке вон там впереди, у белеющей горы, и в который раз подивился оптимизму и мужеству людей, некогда проложивших этот ручей, ставший теперь дорогой.
Санджар шагал и хмелел от радостного чувства узнавания…
Оказывается, деревья и кустарники растут и старятся медленнее, чем люди… Вон тот самый кустик, который всегда приходится огибать, потому что он колючий. И ведь огибают же столько времени! Не ломают!.. А вон горбатая ветка, протянувшаяся за камень… Все такая же и так же прячется…
Слева вверху на лоскутке зеленого склона раскинулась чья-то пасека. Но это не Умурзака: его, по рассказам тетушки Лазокат, должна быть где-то выше.
Санджар, миновав два-три отвесных участка тропинки, шагнул в тень белой скалы…
Ручей огибал ее рядом, и воздух здесь, в тени, был густой и чистый, напоенный запахами горных трав, а особенно — мяты и чебреца…
На трещинах и выступах скалы змеились остатки реликтовых: плаун и еще какой-то кустарник с замысловатым названием.
— Вот черт! — покрутил головой Санджар. — Забыл…
Тропинка скакнула через нагромождение скальных пород, и Санджар остановился у небольшой голубой заводи-плотины с водопадом.
Против струи время от времени, так же как и тогда, пролетала форель и падала в белую реку, — извечное стремление рыбы идти вверх против течения…
Только ли рыбы?
Санджар ощипывал корку хлеба и бросал кусочки на мелководье…
«Где же ты обретаешься, учитель Акрамджан? Что может заставить человека бросить все и ночью податься неизвестно куда? Что или кто?»
По какой же дороге он направился из Хумсана?
Уезжала ли ночью из поселка какая-либо машина?
…Вокруг плавающих крошек началась бешеная возня… Мальки дружно терзали корку, время от времени разбегаясь, когда появлялась рыбешка покрупнее… Постепенно корка перекочевала в другое, более глубокое место…
— А ну-ка, сюда! — кинул Санджар остатки хлеба на совсем мелкое место. — Ну-ка, малышки! Здесь этим нахалам не достать вас…
Непонятно, что заставило Санджара резко оглянуться…
Шагах в десяти от него сидел громадный пятнистый волкодав, дружелюбно оскалив пасть и высунув чуть ли не с ладонь красный язык…
Он часто дышал, отчего язык-пятерня вздрагивал в такт дыханию…
— Э-эй, дурачок! — позвал Санджар, не вставая с корточек. — Иди сюда!
Пес словно только и ждал этого приглашения: вскочил и в два прыжка очутился перед Санджаром. Он сел в метре от лейтенанта, его голова приходилась выше сидящего Санджара.
— Ну, что ж! Давай знакомиться, — бесстрашно протянул Санджар руку.
Пес с достоинством подал почему-то левую лапу (видимо, была ближе), подождал пока Санджар ее потрясет, потом встал и снова уселся, поближе…
То, что все большие собаки спокойно подходили к Санджару, а он к ним, поражало всех его знакомых, но не Санджара.
— А почему они должны на меня бросаться? — отвечал Санджар удивляющимся его бесстрашию друзьям и знакомым. — Что я, изверг? Или они дурные? Это же умные собаки, с чувством собственного достоинства. Им кусать любого-всякого просто стыдно.
Не ладил он только с мелкими, как их называл «шавками», и то потому, что они были «истеричками» и большими эгоистами.
Сейчас, глядя на лобастую и несколько удлиненную для волкодава голову, он вдруг подумал: «А не Вики ли это отпрыск?»
Тогда, три года назад, была у него очередная привязавшаяся к нему собака — Вика, или, как он ее называл, — «Вика-дура»…
…Санджар приехал тогда в спортивно-оздоровительный лагерь и стоял, болтая о том о сем со сторожем Ташпулатом. Шли обычные в таких случаях дружеские приветствия, расспросы…
В глубине сада мелькала привязанная на цепи и истерично гавкающая овчарка.
— Что это ей там неймется? — спросил Санджар. — Взяли бы отвязали… Овчарок нельзя держать на цепи: они становятся шизофрениками.
— Она кусается! — сказал Ташпулат. — Ее нельзя отвязывать. Недавно моего ишака Яшку укусила…
— А откуда она взялась вообще?
— Шофер привез. Вместо той молодой собаки, которую украли его друзья, когда приезжали на отдых. Я сказал, что заявлю на них в милицию, а он вместо той привез вот эту овчарку, Вика зовут… Тоже украл, наверное, где-нибудь…
— И что, вот прямо так, ни с того ни с сего, она укусила Яшку? — спросил Санджар.
Ташпулат задумался:
— Вообще-то сначала ишак укусил ее… два раза… — ответил наконец он.
— Вот видите, оказывается, Яшка виноват! — заключил Санджар и пошел устраиваться…
Потом он отвязал худющую Вику и, держа ее на цепи, повел на речку. Собака была как собака: годовалая крупная сука, правда дерганая немного — все норовила цапнуть беспривязных дворняжек —
