грабительские войны.
Как известно, у узбеков существовало кастовое расслоение общества «хужа» и «пукара». «Хужа» — это привилегированная аристократическая каста, чьи предки совершили «хадж» в Мекку. «Пукара» — простой народ. И поэтому естественно, что хан, выходец из простого звания «пукара», всячески притеснял всех, кто принадлежал к сословию «хужа». Он разорял их поместья, отнимал имущество, рабов и изгнал таким образом из Ташкента много влиятельных и могущественных родов и семейств. Им разрешалось селиться только в этом районе. Отсюда и название города Ходжикент»…
В этом месте Санджар мысленно себе поаплодировал: свел первый конец: Хужакент — Ходжикент.
«Изгнанные, конечно же, интриговали: пытались вернуть политическую власть, имущество, землю и собирали под свои знамена всех недовольных и обиженных. Здесь проходили учебу молодые воины, формировались отряды для борьбы с ханом.
Но хан тоже не дремал: он посылал сюда время от времени хорошо вооруженные карательные отряды.
С приближением ханских войск на холмах зажигались сигнальные костры и, если собиралось достаточно воинов для отпора, — завязывался бой.
В тот несчастный для изгнанных день большой конный отряд, который вел старший сын хана, преследовал убегающий род одного некогда влиятельного князя… Догнали их по дороге в Хумсан… Завязался бой…
Против хорошо вооруженных и обученных воинов дрались не только мужчины, но и женщины, старики, девушки и даже подростки. Но, конечно, победила сила.
Единственная уцелевшая девушка, дочь князя, поскакала по Кергелек-саю. Она была изранена в жестокой сече: ударом копья перебита рука, кровь заливала лицо…
Там, где мы проходили, — напомнил Санджар, — возле фермы, конь под ней пал… Дальше девушка ползла… А по пятам гнался сын жестокого хана с верными телохранителями, чтобы уничтожить последнего свидетеля расправы.
Девушка доползла до этого места, со стоном упала в эти студеные прозрачные воды и…»
Тут Санджар сделал неимоверно длинную паузу, внимательно осмотрел притихшую стайку студенток, как они реагируют на его выдумку, — и, увидев заинтересованные лица, вдохновенно продолжил: «… Легенда гласит… Как только девушка выкупалась в этой ванне, раны моментально затянулись, и она стала красивее прежнего.
Подбежавший сын хана увидел ее, влюбился… И, конечно, женился!!!
И с того времени изгнанным «хужа» было возвращено: все — права, имущество, власть…
А эта ванна стала считаться священной…
Сюда ежегодно привозили девушек и купали при достижении ими совершеннолетия или перед тем, как выдать замуж, чтобы дети были здоровые, семья счастливая, а род неуклонно процветал».
Санджар помнит: не успел он закончить последнюю фразу, как бедные уставшие и продрогшие студентки как будто между прочим завозились, зараздевались и дружно полезли в ледяную, зато «святую» воду…
Половина из них потом простыла и чихала два-три дня…
А по дороге в лагерь студентки все допытывались у Санджара: красивы они уже или еще нет?
С той поры девушки стали самовольно уходить в горы в сопровождении парней, которых они оставляли чуть ниже «Священных ванн», а сами купались в «святой» воде до посинения.
А ведь без учителя физкультуры уходить в горы не разрешалось, хорошо, что все обошлось благополучно.
Самое интересное во всей этой истории, что когда Санджар года через два приехал отдохнуть сюда, на танцах в соседнем лагере две девушки спросили его:
— А вы не были на «Священной ванне»?
— Нет, — удивился Санджар. — А что, даже такая есть?
— Ну-у, вы темный человек! — определили девушки. — Вот, послушайте народную легенду об этой ванне.
И рассказали, перебивая друг друга, историю, некогда выдуманную Санджаром. Что-то было приукрашено, добавлено, в общем, сказать им, что это он автор «народной» легенды, Санджар, конечно, не решился… Все равно бы не поверили…
Каплан посмотрел на Санджара и перешел речку в сторону «Мужских слез».
«Значит, — отметил Санджар, — если Каплан идет по следу учителя, тот намеренно делал такой крюк, словно чего-то опасался… Может, Умурзака? Ну что ж… — решил лейтенант. — И мы сделаем такой крюк…» — и перешел на другую сторону…
Не доходя до горы, по которой стекали «Мужские слезы», метров триста-четыреста, высилось плато с очень высокими и очень старыми деревьями. Они росли и гнили тут, видимо, веками, так как площадь под их кронами была завалена толстыми трухлявыми стволами. Громадный такой ствол едва ли без труда поднял бы один человек.
Крутая тропинка на плато была усыпана мелким щебнем, и Санджар, карабкаясь и цепляясь за колючие кусты, несколько раз все же съезжал вниз.
Каплан залаял внезапно и тревожно… Он стоял на поросшем кустарником дальнем конце плато, куда, казалось, и подхода не было.
Санджар шагнул в густы и увидел Каплана, стоявшего около кучки вываленных на землю минералов. Рядом валялись банка баклажанной икры, перочинный ножик и несколько засохших сухарей — все это вперемешку с какой-то травой. «Учитель!» — мелькнуло у него.
А Каплан стремительно сорвался с места и уже яростно лаял там дальше, где-то почти у края обрыва…
Санджар задумчиво подержал в руках один из минералов, очевидно, собранных ребятишками, бросил его в кучу и пошел на лай Каплана.
Сквозь причудливые сухие переплетения ветвей кустарника был виден провал в яму, на краю которой стоял Каплан, и остервенело лаял в нее все яростней и яростней, почти свешиваясь вниз.
Санджар осторожно подошел и заглянул в провал…
Лучи заходящего солнца косо падали в отверстие ямы, и, присмотревшись, Санджар увидел черный провал носа и пустые глазницы человеческого черепа. Скелет был в истлевшем черном халате.
— Ход! Здесь должен быть ход! — крикнул Санджар Каплану. — Ищи ход!
И пес, словно поняв его, метнулся прочь от ямы.
Через несколько секунд в стороне послышался его радостный визг и басовитый, какой-то особенный лай.
Санджар поспешил на лай и увидел заросшие кустарником остатки ступенек, ведущие вниз.
Каплан в нетерпении перебирал ногами по земле.
— Тебе туда нельзя! — погладил его по вздувшемуся загривку Санджар. — Дай-ка я привяжу тебя на время!
Он привязал пса брючным ремнем к кустам и шагнул вниз…
Дощатая полусгнившая дверь легко отворилась, и Санджар очутился в небольшой землянке.
Свет сюда проникал сверху из пролома.
Присмотревшись, Санджар увидел прямо у двери скелет в зеленом английском френче, лежавший ничком. Даже на первый взгляд было видно, что его тревожили недавно, так как пыль на плече была несколько смахнута, а одна рука неестественно отогнута. Высокие блестящие сапоги даже под слоем многолетней пыли продолжали казаться блестящими…
«Франт!» — мелькнуло в голове у Санджара, и он услышал, как наверху жутко завыл привязанный Каплан.
Видимо, и до него дошел застывший здесь запах тлена.
Два других скелета были «одеты» попроще: тот, в черном халате, которого уже видел сверху Санджар, сидел у противоположной стены, прислонившись к ней спиной и откинув голову, его правая рука сжимала в
