блевать с кормы! А такого ни Долгову, ни кому-нибудь из его гостей — хоть тресни! — подстроить было не под силу. Разве что — дьяволу. Которому убийца Долгова и Сазонова продал душу'.
Геннадий Ильич начинал понемногу 'заводиться'. С каждой минутой раздумий раздражение всё сильнее овладевало майором: на редкость гнусное дело! Не говоря уже о сопутствующей с самого начала 'клубничке' — сексуально-социальные эксперименты Игоря Олеговича: рабыни, плети, жена-садистка — всё время попахивает дешёвой мистикой! Алла Анатольевна и Лидия Александровна, компьютерщик Яновский и следователь Брызгалов, Кандинский и Эйнштейн — тьфу! Но главная мерзость: ощущение случайности, необязательности — импровизация параноика, да и только! Недаром Гавриков, никогда, обычно, прогнозов не делающий, увидев труп Бутова, выдвинул версию о спонтанном убийстве. А сейчас? Как иначе могли застрелить Сазонова — под залпы салюта блюющего в речку с кормы 'Поплавка' — как не спонтанно? Облегчившись в сортире, некий пьяноватый господин выходит на палубу и, увидев 'небо в алмазах', от полноты чувств стреляет в спину блюющего в воду страдальца — чтобы не мучался? Ведь только так! По- другому это убийство представить себе нельзя!
Покипев подобным образом минут десять, пятнадцать и поняв, что методом 'бури и натиска' ничего у него сейчас не получится, Брызгалов решил перейти к планомерной осаде: во-первых — гости. Все, кто был на Дне рождения у Долгова. Выявить. Чтобы ни один не избег внимания по недосмотру. А для этого опросить и охранников, и самого юбиляра, и, если потребуется, всю обслугу — включая стриптпзёрш- официанток. Далее — связи. Что соединяло Сазонова с Долговым? Сазонова и Долгова — с кем-то третьим? Особое, конечно, внимание обратить на приглашённых на день рождения в первый раз — с какой стати? Что их связывает с Долговым? Кто, кроме юбиляра, мог иметь отношение к музыканту?
Работы, словом, воз, возок и маленькая тележка…
Увы, на оперативников в воскресенье рассчитывать было нечего — сам полковник не смог бы ему в этом помочь — и Геннадий Ильич, скрепя сердце, позвонил Анисимову: да, вчера он попросил Юрия Викторовича на всякий случай остаться в городе, но всё-таки надеялся, что обойдётся без его помощи — утренний звонок не в счёт, тогда он всего лишь информировал коллегу о своих планах.
Анисимов, хмыкнув относительно новой брызгаловской версии, этим и ограничился: присутствие Сазонова на долговском юбилее — факт, как ни крути, серьёзный.
До райотдела добираться Юрию Викторовичу было минут двадцать, двадцать пять, и, дожидаясь его, Брызгалов попробовал составить план действий на ближайшее время. Во-первых: гости Долгова — сегодня информацию о них можно было получить и у самого Алексея Дмитриевича (если, конечно, он в городе), и у охранников (опять-таки, если в воскресенье удастся их отыскать). Во-вторых: связи — самая канительная (Долгов почти наверняка будет темнить), но и самая нужная часть работы. Понять, что объединяло Долгова, Бутова и Сазонова — возможно, выйти на след убийцы. Увы, на сегодня это представлялось мало реальным: единственная видимая ниточка — сам Алексей Дмитриевич, а он на эту тему более-менее откровенно будет говорить только в том случае, если Брызгалов ошибается, и объединяло троицу нечто вполне невинное: страсть, например, к подлёдному лову на мормышку…
А кроме? Пушкарёв? Люмбаго? Старые друзья Долгова… и Бутова… особенно — Люмбаго?!
'А что, товарищ прокурор, — в голове Геннадия Ильича быстро оформилась ехидная мысль, — как тебе роль свидетеля? Давать показания о вечеринке с голыми официанточками? На которой ты присутствовал в качестве одного из самых почётных гостей? Каково-то несгибаемому борцу за моральную чистоту и нравственное здоровье нации было смотреть на обнажённые груди, лобки, ляжки и ягодицы прелестных агенточек Мирового Зла?! А это, товарищ Люмбаго, мы сейчас выясним…'
Звонить прокурору не было никакой необходимости, уж кто-кто, а он-то к числу друзей Игоря Олеговича не принадлежал никак, но соблазн 'укусить' старого маразматика оказался для Геннадия Ильича непреодолимым.
После семи или восьми длинных гудков Брызгалов собрался положить трубку, но в этот момент щёлкнуло и раздался характерный прокурорский тенор:
— Алло. Говорите. Люмбаго у телефона.
— Здравствуйте, Николай Иванович. Это Брызгалов. Я по поводу юбилея Алексея Дмитриевича. Вы ведь на нём присутствовали?..
— Молодой человек, с вами, после вашего телефонного хулиганства, я не желаю разговаривать. Если какие-нибудь вопросы у вас есть ко мне по долгу службы — через полковника Зубова. Потрудитесь, пожалуйста.
По идее, после такого заявления прокурор должен был повесить трубку, однако же — не повесил.
'Ага, мандражируешь, старый хрен! — Не без злорадства подумал майор: — Голенькие девочки всё- таки угрызают твою большевистскую совесть? Или, по старой памяти, боишься парткома? Что тебе там за 'аморалку' залепят эдакого симпатичного 'строгача'?'
— Конечно, Николай Иванович — всё через Зубова. А о том, за левую или за правую грудку вы, мешая работать, щипали Ниночку, тоже спрашивать у полковника?
Это уже ни в какие ворота! Да, услышав столь откровенное хамство, прокурор не повесить, швырнуть был обязан трубку! Предварительно запустив в Брызгалова тяжёлым четырёхэтажным матом! Не швырнул, не запустил, а лишь злобно сопел, подыскивая, вероятно, уничтожающий ответ для наглеца.
Своим нечаянным — ей Богу, он этого не хотел! само собой с языка слетело! — хамством пристыженный и смущённый майор подумал: 'Люмбаго не трубку — меня он хочет сейчас повесить! И дёрнул же чёрт за язык — вони теперь не оберёшься!'
— Извините, Николай Иванович. Я так сказал вовсе не затем, чтобы вас задеть. Просто в подробности этой пикантной вечеринки посторонних, мне кажется, посвящать не стоит. Даже — полковника. Ведь у меня к вам всего два, три конкретных вопроса. И к официанткам, которых нанял ваш друг Долгов, они, разумеется, не имеют никакого отношения.
— Ну, ну, молодой человек… поизгалялись над стариком и рады? Эх, лет бы на десять раньше! Ладно… задавайте свои вопросы.
Такая перемена в настроении, а главное, в намерениях Люмбаго — и когда?! после жутко оскорбительной выходки по его адресу! — сбивала с толку, но анализировать, доискиваясь до её причины, не было времени, и майор перешёл к сути дела:
— Николай Иванович, вам, вероятно, известно, что вчера был обнаружен труп Сазонова? С огнестрельным ранением в области сердца?
— Да, меня информировали об этом.
— Так вот: 'Поплавок' — последнее место, где Дениса Викторовича видели живым. В среду — на дне рождения у Алексея Дмитриевича Долгова. И более: у меня есть веские основания подозревать, что Сазонов был убит именно в 'Поплавке'.
— Что за чушь, — перебил прокурор, но, словно бы спохватившись, примирительно продолжил: — Впрочем, молодой человек, вы фантазёр известный… не буду спорить… допустим — что в 'Поплавке'… так в чём, в связи с этим убийством, вы меня заподозрили?
'А старик-то тоже не без ехидцы, — с одобрением отметил про себя Брызгалов, — умеет подковырнуть при случае'.
— Николай Иванович, вы, как работник правоохранительных органов, не можете не понимать, что, исходя из версии убийства в 'Поплавке', подозревать я обязан всех присутствовавших на юбилее у Алексея Дмитриевича. Вас — наравне с другими. Но, согласитесь, было бы смешно, если бы я позвонил вам за тем, чтобы спросить, не вы ли, дескать, застрелили Сазонова?.. Нет — по поводу музыканта. Что вы можете сказать, во-первых, о поведении Дениса Викторовича на Дне рождения, а во-вторых: как давно и как близко вы сами были знакомы с Сазоновым? Ну и, если сможете, в-третьих: вам что-нибудь известно о связях Сазонова и Долгова? Почему Алексей Дмитриевич пригласил его на свой день рождения?
— Нет, молодой человек, ваше нахальство меня почти восхищает! Звоните в воскресенье, отрываете пенсионера от заслуженного отдыха, хамите по телефону, а после — как ни в чём ни бывало! — ждёте от него свидетельских показаний. Без протокола, без предупреждения об ответственности! А вдруг я, что называется из любви к искусству, навру вам с три короба? Ладно, молодой человек, не навру. Но только, прежде чем отвечать, позвольте и вам вопрос? Почему — в воскресенье? Вы что — имеете скверную привычку работать по выходным? И почему — мне? Ведь на юбилее у Алексея Дмитриевича гостей было человек тридцать, не меньше. Так какого, спрашивается, хрена вы начали с меня?!
