что хоть как-то касалось одной из оперативных разработок нашей команды.
Когда доктор напомнил об этом, мне стало неловко и стыдно…
Видите ли, это именно с меня враги сняли тогда всю потребную информацию, от которой, собственно, и пострадал Петрович с подружкой.
Да, кто не в курсе: семья Ольшанского проживает за бугром, он её исправно содержит, а здесь ютится в двухкомнатной квартире с какой-нибудь своей новой подружкой — он их меняет регулярно, по мере превышения порога стервозности или при возникновении тенденции к возникновению более серьезных отношений.
Ладно, что сделано, то сделано, как бы я ни был виноват, реальные злодеи здесь — совсем другие особи, которые изъяли всё, что нужно, и по результатам полученной информации ликвидировали двух опасных для себя свидетелей. И вообще, всё это уже в прошлом.
А вот именно сейчас вдруг всплыли камеры наблюдения, установленные в квартире Ольшанского, числом три штуки и в прекрасном техническом состоянии. То есть даже… с сохранившейся записью, на которой запечатлен вор!
— Очень вовремя, — саркастически заметил доктор, добравшись до этого момента. — Давайте проверим ощущения. Поручик, скажите, что вы думаете по этому поводу?
— Похоже на классическую подставу, — охотно прокомментировал я. — Позавчера вечером нападение — сегодня с утра камеры с записью.
— Нет, не на классическую, — ядовито пробурчал доктор. — А на грубую и безыскусную. Я бы даже сказал, нарочито грубую. Такое ощущение, что они нас испытывают на… гхм… а вот на что, бог его знает, ума не приложу. И так вертел, и этак — и ни одной вменяемой версии в голову не приходит. Сплошь какая- то паранойя и шпионский бред…
Ольшанский вяло возразил, что информация о камерах поступила от проверенного коллеги, с которым он бок о бок много лет, верой и правдой…
— И который не хочет денег и вообще кругом конченый бойскаут, да? — ввернул доктор.
Вопреки ожиданию Ольшанский не стал спорить: это удивительно, но он допускал возможность подставы… и всё равно настаивал на своей версии.
— Нужно взять этого домушника во что бы то ни стало, — вот это было сказано очень твёрдо и с непоколебимой уверенностью, что некоторым образом не вязалось с общим рассеянным состоянием нашего прокурора. — Возьмём его — и всё прояснится…
Доктор с таким утверждением был категорически не согласен и откровенно высказался по этому поводу. Он полагал, что Ольшанский настолько подпал под чары своей идефикс, что не понимает реальной опасности и готов безответственно подставить команду под удар. А поскольку всё, что собирается делать Петрович дальше, незаконно и совершенно бесплатно (иными словами, с этого дела даже копейку выжать не получится), без команды ему не обойтись: его коллеги из СКП заниматься такой работой не будут.
— Ребята, без вас я не справлюсь, — без обиняков заявил Ольшанский. — Но… Не поможете — буду заниматься один. В общем, какое бы решение вы ни приняли, я бы хотел, чтобы Юра взглянул вот на эти снимки…
Тут Ольшанский достал из папки конверт с фотографиями и положил на стол перед Юрой.
— А что там? — Юра не спешил раскрывать конверт, и вообще, у него в этот момент сделалось какое-то лениво-отстранённое лицо как у человека, который уверен, что сейчас ему предъявят очень неудобный для него факт.
— Там уродец, который влез в мои апартаменты.
— С камеры переснято?
— Да, это раскадровка.
— Мм… — Юра почему-то медлил, и это было удивительно — воистину сегодня мои соратники ведут себя как-то необъяснимо и странно. — Петрович… А почему именно я?
Петрович в двух словах пояснил: вор работал от генерала Коврова — факт не установленный, но наиболее вероятный, поскольку Ковров в тот момент возглавлял клан и все приказы по борьбе с нашей мелкой бандой исходили прямиком от него.
— В общем, есть вариант, что ты знаешь этого типа, — подытожил Ольшанский. — Причем хороший такой вариант, добротный…
Ничего не понимаю! Почему тот факт, что вор работал от генерала, означает, что Юра может быть с ним знаком?! Петрович знает что-то такое, о чём я даже и не догадываюсь? Чёрт-те что…
Юру, однако, этот ответ вполне удовлетворил: он как-то нехорошо понурился, вздохнул и распечатал конверт.
Остальные коллеги вопросов не задавали, поэтому я тоже не счел возможным проявить любопытство (меня от этого уже пару месяцев активно отучают, так что кое-какие стандарты поведения я усвоил).
Юра разглядывал снимки, а Ольшанский с надеждой смотрел на него и с нетерпением ждал вердикта.
Петрович прекрасно умеет скрывать свои чувства, но сейчас ему было не до маскировки. Сейчас у него на лице было написано: «Юра, я категорически желаю, чтобы ты опознал этого человека. Другого варианта я просто не приемлю!»
Если у кого-то возник вопрос, зачем нужен очный знакомец, если есть фото объекта, могу в двух словах пояснить, поскольку испытал всё на собственной шкуре.
Видите ли, если у вас есть желание найти кого-то по фотографии, а ранее вы не видели этого человека живьём, — это очень сложная задача с перспективой, стремящейся к нулю.
Говорю вам это как человек, который висел на розыскном стенде (в виде ориентировки) и одновременно болтал с людьми, расклеивающими эти ориентировки. Хмм… Да, сначала было страшно, а потом забавно, но речь сейчас не об этом.
Живой человек в движении (без принудительной фиксации) очень сильно отличается от своей фотокопии, если вы не видели его ранее и не имеете перед мысленным взором живой же образец для сравнения, его очень сложно опознать в толпе или просто в непринуждённой обстановке, когда нельзя подойти вплотную и вглядываться в каждого подозреваемого.
Именно поэтому на милицейских стендах годами висят особо опасные преступники, которых ловят либо при помощи родственников или близких, либо посредством засад и прочих хитроумных манипуляций.
Никто и никогда их не опознает, если в хрониках мелькает что-то насчёт этого, не верьте, это оперативные сказки для самых маленьких.
Именно поэтому так важно для разыскной операции иметь непосредственный контакт — человека, который хотя бы какое-то время общался с объектом и хорошо его запомнил.
Юра просмотрел фото, поскучнел ещё больше и делано зевнул:
— Ну, не знаю… Тут как-то смазано всё…
— Юра, не ври мне! — в отчаянии воскликнул Ольшанский. — Я же вижу, ты отреагировал! Семён, скажи?
— Да, реакция есть, — подтвердил доктор. — Юра, что тебя смущает? Вроде бы мы здесь все свои…
— Ну, не знаю… — Юра тяжело вздохнул и пожал плечами. — Снимки дрянь, сами видите, не фото, а каша какая-то… Гхм… А саму запись посмотреть можно?
— Хороший вопрос, — одобрил доктор. — Посмотреть, как двигается, жестикулирует, рефлектирует… Петрович, мы можем посмотреть запись?
— Не получится. — Ольшанский вдруг потупил взор и стал похож на двоечника, притащившего для предъявления взыскательным родителям дневник, в котором выдрана добрая половина страниц.
— Почему?
— Ну, в общем… Гхм… Запись уже стерли. Остались только вот эти картинки…
Уй, как интересно! Юра врёт, и Петрович врёт. Прямо-таки не подразделение «Бункер», а какая-то банда злостных врунов.
Доктор сокрушенно пожал плечами:
— Петрович, я решительно отказываюсь тебя понимать…
