что в большинстве случаев к таким мотивам относились страх или тяга к приключениям. Проиллюстрирую эти слова несколькими примерами, чтобы показать, какими коварными методами людей впутывали в агентурную деятельность. В этой связи я вспоминаю один случай, о котором мне рассказал подполковник Кушнерев, который после своего вынужденного перевода в мае 1990 года из Магдебурга занял должность во втором отделе разведуправления.
При вербовке одного кандидата в агенты Кушнерев выбрал метод так называемого постепенного сближения.[8] Речь шла о восточном немце, который мог регулярно ездить к своим родственникам в ФРГ. При знакомстве с кандидатом Кушнерев представился ученым — экологом. Потом он начал расспрашивать кандидата о разных безобидных вещах и щедро платил ему за это. Кушнерев попросил своего кандидата описать ему ландшафт в окрестностях городка, который случайно находился поблизости от места жительства его родственников в ФРГ. Эту просьбу он мотивировал тем, что описание ландшафта в этой местности относится к сфере его работы эколога, но у него самого, увы, нет возможности ездить в Западную Германию. Фокус сработал, и кандидат принес не только несколько описаний ландшафта, но и карты этой местности. В ходе дальнейшей работы Кушнереву удалось одолжить кандидату довольно большие суммы денег. Постепенно кандидат стал агентом, не догадываясь об этом. Когда он уже довольно глубоко завяз, Кушнерев стал жестким и открыто рассказал кандидату правду. Ему объявили, что он впутался в шпионские дела, и для него уже нет пути назад. Со временем задания становились все сложнее, а оплата все меньше. [9]
По аналогичному образцу в 1989 году майор Мотинов завербовал другого агента, сестра которого была замужем за американским военным, служившим в районе Гиссена. Его тоже заманили в ловушку безобидными услугами.
Во всех этих и похожих случаях людей сначала заманивали в ловушку, а потом ловили на фактах, доказывающих их участие в шпионаже. Но проблема состояла в том, что сотрудничество при этом основывалось на страхе. И потому сразу после открытия границы ГДР и распада органов государственной власти ГДР именно агенты, завербованные путем постепенного сближения, первыми убежали на Запад. Так, из беседы с майором Мотиновым (на него взвалили часть вины за побег одного оперативного офицера разведпункта в Магдебурге и досрочно откомандировали в СССР) я узнал, что до 50 % источников магдебургской агентурной сети в июне 1990 года отказались от продолжения агентурной деятельности.
Нужно было присутствовать в магдебургском разведпункте в июне 1990 года, чтобы пережить ужасное напряжение и спешку, воцарившиеся в ходе консервации и сокращения значительной части агентурной сети. Уход нескольких агентов, их исчезновение в условиях, когда такие средства давления как МГБ, Народная полиция и др. прекратили свое существование, просто сводили оперативников с ума.
В июне 1990 года казалось, что мысли о вербовке новых кандидатов в агенты давно ушли в прошлое, и единственной целью было сохранить уже существующие, но распадающиеся сети, хотя бы в сокращенном виде. Почти одновременно с вынужденным уменьшением агентурных сетей началась ликвидация конспиративных квартир в районе Магдебурга. Одну такую квартиру на Херманн — Маттерн — Ринг в Бурге я несколько раз посещал вместе с майором Мотиновым, в сектор ответственности которого входил Бург. Хотя квартира размещалась в многоэтажном доме, у нее был отдельный вход, и она обеспечивала необходимое прикрытие, если в квартиру нужно было войти незаметно. Конспиративной квартирой мог также быть хорошо оснащенный подвал, чердак, гараж или складское помещение. В качестве конспиративных квартир ГРУ подыскивало только спокойные, незаметные помещения, которые подходили для того, чтобы незаметно спрятать там кого?то на несколько месяцев, проводить встречи и оперативные совещания, менять одежду изменять внешность, хранить похищенные материалы и фотографировать украденные документы. Таким образом, на протяжении лета 1990 года все конспиративные квартиры, за исключением одной, оборудованной в апреле 1990 года в районе Магдебург — Нойштадт, прекратили свое существование. Мне, к сожалению, неизвестно, используется ли и сейчас та единственная оставшаяся конспиративная квартира.
Глава 7. Момент: ноябрь 1991 года
Как стало мне известно в декабре 1991 года из официальных источников в аппарате органов власти ФРГ, разведпункт ГРУ в Магдебурге сменил свое месторасположение, и, вероятно, с декабря 1991 года дислоцируется на территории одной из советских воинских частей неподалеку от Потсдама. Несмотря на смену места дислокации, разведпункт ГРУ продолжает свою деятельность, как и прежде, в районе Магдебурга.
Как выглядит ситуация сегодня, в конце 1992 года, когда советские войска, вывод которых из Германии должен завершиться к 1993 году, все больше и больше отводятся к восточной границе бывшей ГДР, разведпунктам ГРУ приходится найти новую тактику, чтобы продолжать свою деятельность. Эту новую тактику интенсивно обсуждали еще летом 1990 года в разведуправлении в Вюнсдорфе.
По принципам новой тактики такие элементы всех разведпунктов ГРУ как управление и все отделы обеспечения должны быть размещены на территории советских воинских частей. Из офицеров оперативного состава создаются так называемые «мобильные разведывательные группы», имеющие свободный доступ ко всем воинским частям Советской армии и во все советские организации в зонах ответственности разведпунктов ГРУ на территории бывшей ГДР. В соответствии с новой тактикой «мобильные группы» будут большую часть времени заниматься разведывательной работой в своих зонах ответственности и время от времени через определенные интервалы возвращаться в места дислокации разведпунктов ГРУ, чтобы получать там новые задачи и докладывать о результатах своей работы.
Глава 8. Зарисовки из моих курсантских лет
Я могу даже сегодня вспомнить о встрече, которая в определенной степени определила мой жизненный путь. Это было зимой, когда мой родной город был погребен под снегом, и мороз достигал сорока градусов. Эта встреча, пожалуй, запомнилась мне еще и потому, что я тогда впервые познакомился с совсем другим миром в образе одного человека. К сожалению, я сегодня уже не могу вспомнить имени моего тогдашнего собеседника. Тогда, в начале 80–х годов, у него были каникулы, и он, после практики на Мадагаскаре, приехал домой навестить родителей. Он учился в Военном институте иностранных языков в Москве. Его манера говорить и легкость, с которой он описывал разные события, о которых я знал только из телевизора, способствовали тому, что у меня возникло твердое желание учиться в Военном институте иностранных языков, хотя я и представить себе не мог, что это означало для меня, провинциала из семьи, не располагавшей никакими связями.
Виктор Суворов, автор книги о ГРУ, так характеризовал Военный институт иностранных языков:
«Военный институт принадлежит к числу привилегированных учебных заведений для детей высших советских военачальников. Его статус был приравнен к статусу военной Академии, но кандидатов принимали по правилам, действующим в обычных высших военных училищах. Иначе говоря: отцу кандидата нужно было только посадить своего сына на эту первую ступеньку военной карьерной лестницы, а дальше лестница уже сама двигалась вверх.
Обучение в институте длилось в зависимости от специальности от пяти до семи лет. С точки зрения качества учеба в нем соответствовала обучению в высшем военном училище, и выпускник получал звание лейтенанта.
Институт иностранных языков был трамплином не только к высшим воинским должностям, но и в КГБ. Условия приема зависели от звания отца: сыновья генерал — полковников и офицеров более высоких званий вообще не должны были сдавать экзамены, сыновья генерал — лейтенантов сдавали один легкий экзамен, на котором едва ли можно было провалиться, сыновей генерал — майоров экзаменовали строже. Чтобы немного скрыть эти явные классовые различия, институт каждый год принимал десять процентов
