проблемы. При каких?то расхождениях во мнениях с другими сотрудниками было совершенно бесполезно надеяться на его поддержку, потому что он давным — давно сменил собственное мнение на возможность дальнейшего продвижения по карьерной лестнице.
Владимир Жердев, полковник ГРУ, стал начальником разведпункта ГРУ в Магдебурге после досрочного отзыва домой Пелинского весной 1989 года. Он был осетином и прорвался сквозь кадровое сито ГРУ, где большое внимание уделялось национальности своих офицеров. Так, например, в ГРУ, как и в КГБ не допускались евреи. Единственным исключением были кандидаты, у которых матери были еврейки, а отцы не были евреями, и они потому могли указывать другую национальность.
Во время моей учебы в Военном институте иностранных языков и моей службы в ГРУ мне ни разу не приходилось сталкиваться с представителями тех национальных меньшинств, которые во время Второй мировой войны были депортированы в Сибирь (крымские татары, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши), а также греков, немцев, корейцев и финнов. Литовцам, латышам и эстонцам не особо доверяли, но их автоматически не исключали. Армяне также были под подозрением, потому что у них были связи с обширной армянской диаспорой за рубежом. Большинство других национальностей дискриминации не подвергались. Из внутренней статистики КГБ следовало, в частности, что грузины, азербайджанцы, узбеки и другие среднеазиатские народы были даже более надежны, чем русские или украинцы. [10] В 1989 году это была уже вторая командировка Жердева в ГДР. В первый раз он служил там в 1980–1985 годах как оперативный офицер в разведцентре в Карлсхорсте. Приход Жердева на должность начальника разведпункта еще ухудшило атмосферу внутри части. Из?за того, что магдебургский разведпункт относился к оперативной разведке, большинство сотрудников втайне сомневались в важности выполняемой работы в сравнении с частями стратегической разведки или с сотрудниками КГБ, деливших одно здание с разведпунктом в Магдебурге. В беседах между собой сотрудники критиковали допотопные методы разведки и устаревшее техническое оборудование.
Больше всего они ругали бюрократию, превращавшую самые простые дела в сложнейшие задания. Смешно, но мне как аналитику каждый раз приходилось выдержать целую битву, чтобы добыть пачку бумаги для печатной машинки. Вместо того, чтобы сглаживать такие противоречия, Жердев наоборот настраивал одних людей против других и пытался внедрить принципы, от которых во времена Пелинского разумно отказались. Потому было логично, что многие оперативники оказывали пассивное сопротивление введению новых принципов работы, что выражалось в том, что они содержали только форму результата, но не его содержание. До того, как рассказать предысторию, я проиллюстрирую этот подход на паре примеров. Во время моей командировки в Магдебурге я смог подружиться с несколькими старшими офицерами. Одним из них был уже упоминавшийся майор Мотинов, застрявший в звании майора уже на три года больше, чем обычно следовало. В принципе, в разведпункте вообще не было обыкновенно поддерживать с кем?то подлинно дружеские отношения. Это не значило, что офицеры не проводили вместе свободное время или не ходили вместе в какой?то кабачок, чтобы опрокинуть пару стаканчиков. Но, несмотря на это, настоящая дружба была редкостью. Потому моя дружба с майором Мотиновым была необычной. Позже эта дружба еще больше укрепилась, когда Мотинов попросил меня об услугах, не стоивших мне ни времени, ни больших усилий, зато очень экономивших время и усилия самому Мотинову. Например, к таким услугам, которые я мог оказать Мотинову, относилось следующее. К бумагам, которые кандидат на вербовку должен был собственноручно заполнить и подписать, относились биография, обязательство о сотрудничестве и другое. Эти документы часто были написаны во время выпивки, что, естественно, означало, что они едва ли соответствовали стилю подобных документов, да еще и были полны грамматических ошибок. Но так как в разведуправлении в Вюнсдорфе и в центре в Москве были строжайшие представления о том, как должны выглядеть такие документы, нередко случалось так, что оперативнику приходилось несколько раз просить своего кандидата переписать бумаги. Я решал для Мотинова эту задачу, переписывая собственной рукой каллиграфическим почерком заполненные кандидатом на вербовку документы. Когда я по просьбе Мотинова сделал это в первый раз, я панически боялся разоблачения. Если бы дело раскрылось, это стоило бы головы нам двоим. Но нас не разоблачили, наоборот, в лице Мотинова руководство разведпункта получило человека, наконец?то, воплощавшего мечты бюрократии ГРУ.
Вскоре Мотинова стали хвалить на всех собраниях как отличного работника, которому удалось представлять документы его агентов в подобающей форме. Это обстоятельство забавляло и Мотинова, и меня. Когда я вспоминаю об этом сегодня и представляю, сколько еще сейчас в архивах ГРУ хранится документов, считающихся оригиналами, но на самом деле написанных мною, меня это забавляет еще больше. Но больше всего меня веселила подделка расписок за полученные предполагаемыми агентами деньги. Стимул для меня состоял в том, что за подделку расписок я тоже получал некоторую сумму. Например, если я подделывал расписку на 100 западногерманских марок, то мне доставалось двадцать. К прочим услугам, которые я оказывал Мотинову, относилось сведение досье на кандидатов, которые мы получали от МГБ или от окружных уполномоченных. Для большинства оперативных офицеров ознакомление с досье кандидатов относилось к самой неприятной работе, потому что приходилось читать, обрабатывать и анализировать личные дела, насчитывавшие порой до 200 страниц. Как правило, такие досье содержали сведения о знакомых, друзьях, коллегах по работе и т. д., т. е. о людях, которые могли представлять интерес для оперативника. Я помню одно досье, которое составил для Мотинова. Речь шла о женщине, брат которой жил в ФРГ и дослужился до подполковника западногерманских ВВС. Если Мотинову подобное досье передавал кто?то из МГБ, в нем содержались также комментарии сотрудников МГБ и предыстория того, как вышли на данное лицо. В данном случае интересно то, как вышли сотрудники МГБ на эту женщину. Женщина страдала от болезни сердца. Во время лечения один врач рассказал ей, какие лекарства в подобных случаях применяют в ФРГ и насколько широк там спектр возможностей. Женщина разговорилась об этом со своей соседкой по палате и упомянула, что ее брат живет на Западе, который служит в Бундесвере, и для него ничего не стоило бы достать для нее эти лекарства. К сожалению, муж ее собеседницы служил в МГБ. Так эта беседа в больничной палате послужила поводом для вербовки этой женщины с дальнейшей целью вербовки ее брата. Под пристальный взгляд попали и другие родственники этой женщины. Среди них был найден еще один ее брат, который жил в ГДР и попал в тяжелое положение. У него были большие долги, не было постоянной работы, и он считался не вполне политически благонадежным. В принципе, идеальный случай для использования спецслужбами.
Когда я впоследствии анализировал дружбу с Мотиновым, мне показалось, что истинным мотивом его дружбы была тяга к признанию и к достижению лидерства. Это значило, что он каждому хотел продемонстрировать свою компетентность, свою ловкость, мастерство и все такое. Кроме того, ему нужна была благодарная публика, которую я успешно и олицетворял. У него, как и у меня, были довольно напряженные отношения с замполитом, что угрожало его положению в части и вело к тому, что отношения между ним и всем руководством разведпункта непроизвольно постоянно ухудшались. Вся ситуация обострялась еще и тем, что полковник Жердев никак не сопротивлялся действиям своего заместителя по политической части и все больше и больше отдалялся от своих сотрудников, теряя при этом представление о реальной ситуации в части. Соответственно с этим падал и его авторитет. Но он не обращал на это никакого внимания и продолжал разыгрывать из себя опытного разведчика, для которого не существовало неразрешимых проблем.
Я твердо убежден, что именно позиция Жердева к происходящим процессам внутри и вне разведпункта поспособствовала тому, что он, в конце концов, был арестован сотрудниками Федерального ведомства уголовной полиции.
Я хочу немного подробнее описать этот случай. 18 ноября 1991 года полковник Жердев и подполковник Кондратюк прибыли в Вернигероде на агентурную встречу на автомобиле с восточноберлинскими номерами. Как выяснилось позднее, автомобиль был зарегистрирован в августе 1991 года на имя одного русского в Берлине по фамилии Николаев. Похоже, что оба разведчика использовали машину берлинского разведцентра, потому что в структуре ГРУ в Германии только у машин берлинской части были такие номера. В принципе, сегодня можно только догадываться, что именно заставило Жердева самому отправиться на эту встречу, если агента вел подполковник Кондратюк. Я сейчас объясню, как вообще дошло до их ареста.
Агент Б. был завербован разведпунктом в Магдебурге еще во второй половине 80–х годов. С 1989 года руководство им принял на себя подполковник Кондратюк, который тогда еще был майором. Так как завербованный понимал бесцельность своего сотрудничества с советской разведкой в новых условиях и
