Народ поднимался. Сопротивление росло и крепло от день от дня. Из-под Витебска, Лепеля, Рудни — отовсюду шла молва о партизанских отрядах.
По рассказам местных колхозников, в лесах ближайших районов уже действовали отдельные, не связанные между собою, группы народных мстителей.
Там партизанами командовал какой-то «лейтенант с усиками», в другом месте — колхозник Денис, в третьем — районный киномеханик.
Секретарь райкома Ларионов предложил Заслонову объединить все эти партизанские группы под своей командой.
Отряд Заслонова рос.
Слух об отряде дяди Кости уже катился по Оршанскому, Сенненскому, Богушевскому районам.
Стояли теплые весенние дни. В канавах, не смолкая ни на минуту, шумела вода. Над оттаявшими, влажно-черными полями звенела ликующая песня жаворонка. Снег небольшими пятнами белел кое-где в кустах и лощинах. Проселочную дорогу окончательно развезло — ни пройти, ни проехать.
Женя Коренев и Леня Вольский шли в деревню Залужье к своему связному Остапу Крупене, бывшему колхозному бригадиру, за новыми данными о фашистских гарнизонах в Сенно, Смольянах и Богушевске.
Вся семья Крупени — жена, семнадцатилетняя дочь Галя и двенадцатилетний Юрка — помогала партизанам.
Немцы в Залужье не стояли. Но всё портил староста: он недолюбливал Остапа, чувствуя в нем врага.
Женя и Леня только к ночи едва дотащились по грязи до Залужья. Хата Крупени стояла на краю деревни.
Партизан здесь уже ждали: глиняный черепок, висевший на заборе, — условный знак — показывал, что в хату можно входить смело.
Узнав у Крупени все новости, партизаны хотели было пускаться в обратный путь, но хозяева уговорили их остаться переночевать.
— Переночуйте, отдохните — куда там итти! — убеждала хозяйка.
— Ночью по такой дороге какая ходьба! Только ботинки совсем разобьете да измучитесь понапрасну, — резонно говорил Остап.
Отправляя их на разведку, дядя Костя не ставил им условия обязательно к утру вернуться назад, — слишком тяжела была дорога по непролазной грязи.
И друзья заночевали.
Так приятно было лечь спать, хотя и не раздеваясь, но лечь на сено, а не на колючие еловые ветки! Так приятно чувствовать под головою не слежалый, пахнущий плесенью, жесткий ком старой соломы, а настоящую мягкую подушку!
Проснулись разведчики с солнцем. Их разбудил горластый хозяйский петух, каким-то чудом уцелевший от прожорливых фрицев.
Женя и Леня встали бодрые, полные сил и пошли умываться.
Хозяйка усадила их за стол подкрепиться на дорогу.
Друзья кончали завтракать, когда в хату вбежал перепуганный Юрка, которого отец послал узнать, что слыхать на другом конце деревни.
— Староста идет с двумя солдатами! Уже около Сымонихи! — залепетал испуганный Юрка.
Женя и Леня выскочили из-за стола, невольно хватаясь за пистолеты и гранаты.
— Товарищи, погодите! — кинулся хозяин.
Он открыл дверцу в подполье, которое было устроено с боку у печки.
— Лезьте сюда!
Раздумывать было некогда: отбиваться от фрицев — значит, провалить своего связного. Женя и Леня прыгнули в темную яму, где лежала картошка и другие овощи. Дверца захлопнулась над их головой.
— Попались! — плюнул с досады Леня.
— Ти-ише! — зашептал Женя.
В это время по полу что-то протащили, и над их головами какая-то вещь мягко стукнула о дверцу. Закрылись последние узенькие щелочки света. В подполье стало еще темнее, а голоса наверху — приглушеннее.
«Опрокинули мешок с зерном, закрыли подполье», — сообразил Женя.
Вслед за этим раздались шаги и послышались голоса.
— Пришли!
Они стали прислушиваться к тому, что? происходит наверху.
— Ну, хозяин, подавай самогону! — глухо донесся чей-то низкий голос.
— Наверно, староста, — подумал Женя.
— Откуда у меня самогон? — спокойно ответил Крупеня.
— Давай по-хорошему, а то искать начнем, хуже будет.
«Сейчас всё перероют. Обнаружат нас. Придется рубануть их», — подумал Женя.
— Ищите, — ответил равнодушно Крупеня.
— Какой у нас самогон? — волнуясь, заговорила хозяйка.
Ее голос слышался отчетливее всех, — видимо, она сидела возле мешка.
— Вот что выдумали: «самогону»! Мы же не гнали!
— Не хотите угостить, сами найдем! — сказал тот же низкий голос.
И по хате заходили. Слышно было, как открывали шкапчик, как лазили на печь.
«Сейчас, сейчас»…
Что-то лопотали солдаты. Женя уловил только одно:
— Шнапс, шнапс!
Рука крепко сжала пистолет.
Крупеня отвечал всё тем же бесстрастным тоном.
Потом все вышли — очевидно, направились шарить в чулане и на чердаке.
Голоса на некоторое время затихли.
Но вот опять над головой затопали шаги — непрошеные гости вернулись в хату.
— У тебя самогонка бывала! — сказал низкий голос.
— А теперь нет.
— Когда была, мы в хате не держали, — вдруг прозвенел тоненький голосок Юрки.
— А где?
— На гумне, в стогу.
— А ну, веди посмотрим, не осталось ли там чего!
И опять наверху настала тишина.
«Молодец, Юрка: догадался увести проклятых!»
Женя провел рукою по вспотевшему лбу, шее. Впервые схватился: кепка-то осталась на лавке.
И вдруг над головой зашуршало, дверца поднялась, сверху посыпалось какое-то зерно, и друзья увидали бледное от испуга лицо хозяйки:
— Пошли на гумно. Лезьте скорее на чердак, — там уже смотрели!
Женя и Леня одним махом выскочили наверх, кинулись на чердак. В сенях, у маленького оконца, сторожила Галя, — она смотрела на гумно. Женя глянул из-за ее плеча. У небольшого стога сена стояли Юрка, отец, староста и два солдата. Фашисты ретиво кололи сено штыками.
Женя взобрался за Леней по лестнице на чердак. Тут было не то, что в тесном подполье, — есть где развернуться. Возле длинной печной трубы стояли прялки, разобранные кросна. На веревке висели сухие, прошлогодние веники.
Друзья легли на песок потолочного настила за лежак трубы, как за бруствер, и приготовились к бою.
С улицы донесся плач Юрки.
— Говори, щенок, где? — кричал всё тот же низкий голос.
