Абдо был и неплохим официантом в кафе. В те добрые для него времена он мог в праздничные дни обслуживать многих клиентов, не заставляя ожидать себя ни минуты и не роняя из рук ни одной чашки.
Он жил вдвоем с женой в маленькой комнатке большой квартиры. Его соседи были неплохие люди, хотя между женщинами-соседками и его женой нередко происходили мелкие стычки. Соседи сочувствовали Абдо. Они одалживали ему деньги, когда он оставался без работы, и сами брали у него в долг, когда он находил работу. Словом, жизнь не баловала обитателей этой квартиры!
Теперь у Абдо не было денег.
На этот раз безденежье затянулось, и не было надежды, что ему придет конец. Абдо стучался во все двери в поисках работы, но везде получал отказ. Утомленный и мрачный, с пустыми руками он возвращался домой. Нафиса, его жена, не выходила ему навстречу. Он молча входил, ложился на циновку и, чтобы не слышать ворчанья жены, затыкал уши. А Нафиса каждый день напоминала ему о том, что владелец дома угрожает выгнать их на улицу, если они не заплатят за квартиру, о том, что скоро великий праздник; она говорила о том, что скоро должна родить и что нужны персики, чтобы роды были легкими, вспоминала о дочери, которая умерла.
Иногда ворчанье Нафисы выходило за обычные пределы, и она принималась кричать на него. Этого он не мог вынести. Он и без того не мог смотреть в глаза соседям, видеть, как они покачивают головами и жалеют его, говоря, что он такой молодой, а несчастный, ему надоели их пустые пожелания, которыми он все равно не мог накормить ни жену, ни себя…
Однажды, когда Абдо вернулся домой, жена сказала, что его звал Талба. Абдо оживился: в его положении любая надежда на заработок лучше, чем ничего.
Он тотчас же пошел к Талбе, санитару больницы, жившему в том же доме. Санитар Талба был самой значительной фигурой среди жильцов дома. Абдо застенчиво улыбнулся в ответ на приветствие Талбы и, едва тот спросил: — Как поживаешь? — начал рассказывать историю своей жизни. Абдо испытывал большое удовлетворение, вспоминая дни своей славы. И заметив, что Талба смотрит на его заплатанную одежду, он продолжал говорить, как бы оправдываясь, о своем прошлом, о своей работе, о людях, с которыми встречался. Голос его становился тверже, душа наполнилась гордостью: и он когда-то был человеком! Затем, понизив голос, он гневно обрушился на бренный мир, на времена и людей, сердца которых пропитаны злом, и выразил надежду на лучшее будущее. Наконец совсем тихо, с виноватой улыбкой он спросил Талбу, может ли он надеяться, что получит работу.
Выслушав его до конца, санитар сказал, что работа для него найдется.
Радостный вернулся Абдо домой, ему казалось, что аллах услышал его молитвы. Он рассказал Нафисе, как принял его Талба, и велел ей, как только она вернется завтра после стирки белья студентам, пойти к жене Талбы и помочь ей по хозяйству.
Абдо проснулся чуть свет и рано утром вместе с Талбой отправился в донорское отделение больницы. Там в ожидании уже сидело много народу. Дверь открыли только в десять часов. Все вошли в коридор, где царила абсолютная тишина. Абдо сел на скамью. Пахло карболкой, от которой его начало мутить. Ожидавших вызывали группами и опрашивали. Спросили и Абдо, как зовут его мать и отца, от чего умерли его дедушка и бабушка. Попросили фотографию, но у Абдо нашлась лишь карточка на удостоверении личности, которое он носил всегда с собой, боясь полицейских облав.
Вскоре его вызвали вновь, и сестра, вонзив ему в руку шприц, наполнила склянку его кровью. Потом ему сказали: «Приходи через неделю».
В течение всей недели у Абдо не было денег. Точно в назначенный день рано утром он вновь был на донорском пункте. В десять часов утра открылись двери. Многим из входивших отвечали: «Нет, ваша кровь непригодна». Сердце у Абдо замерло. Но ему сказали: «Годен» — и велели подождать, пока возьмут кровь. Абдо ожил, несмотря на голод, он чувствовал себя героем среди толпы ожидающих.
Вскоре Абдо позвали в кабинет. Ему стало страшно, когда его руку положили на подставку, но, увидев соседей справа и слева, он успокоился. Он почувствовал что-то холодное, как будто его рука прикоснулась ко льду. Абдо смотрел на сестер, молча и деловито снующих со шприцами в руках. Сестры были непохожи на его говорливую жену. Абдо заметил, что тут есть и мужчины. Лица у них были белые, как полотно, и блестели, как шелк.
Абдо смотрел на девушек-сестер, которые то и дело поправляли марлевые повязки, закрывавшие их лица. Потом он почувствовал усталость. Сосед справа спросил: «Сколько же они возьмут крови?» Кто-то ответил: «Не знаю, говорят пол-литра». Беседа на этом прервалась. Наконец руку Абдо освободили, протерли холодным спиртом и сказали: «Все».
Абдо встал, неуверенно пошел к двери и спросил о деньгах. Ему велели подождать. Он ждал. Ему заплатили один фунт тридцать пиастров! Они были вежливы и накормили его, вычтя за это какую-то сумму.
Выйдя из больницы, Абдо, прежде чем идти домой, зашел в лавку мясника и купил мяса, у зеленщика он взял кулек картошки. Улыбаясь, он подошел к дому и постучался. Открыв дверь и увидев в его руках продукты, Нафиса ответила на его приветствие, легко подхватила кульки, и, если бы не стыд, она сказала бы, что нежно любит его и готова умереть за него.
В очаге загорелся огонь, варился мясной суп, приятный запах которого распространился по всей квартире. Этот запах дошел и до соседей; одни улыбались, другие завидовали.
Абдо плотно поел, вышел на улицу и купил арбуз.
В эту ночь он не слышал привычного ворчанья жены. Их мирный шепот напоминал воркованье голубей.
К концу недели деньги иссякли.
В назначенный день и час Абдо находился на донорском пункте. У него опять взяли кровь, накормили и выдали деньги. Абдо был доволен своим новым трудом. Он больше не слышал ни замечаний мастера, ни окриков артельного десятника, ни брани хозяина. Каждую неделю он ходил в больницу, в это чистое, опрятное помещение, отдавал пол-литра крови, получал деньги и кормил свою жену.
Многие стали ему завидовать…
Жена относилась к нему с необыкновенным вниманием. Принимая из его рук пакеты с продуктами, она нежно улыбалась ему. Когда он ложился, она не давала ему спать, с беспокойством говоря о том, как он побледнел и похудел. Нафиса передавала ему все, что болтают о нем соседки по квартире, рассказывала о том, как она ругалась с Хамидой и как та срамила ее за то, что муж продает свою кровь. Порой она ласкала его, как мать ласкает свое дитя, жалела, что ему приходится отдавать так много крови. Ночью она укутывала его потеплее, днем не позволяла утомляться, исполняя покорно все его просьбы и капризы, как будто бы он был больным ребенком.
Абдо прекрасно понимал, чем вызвано такое заботливое отношение жены, и огорчался, но разве это так уже важно!
Верно, что люди много болтали о нем. Верно, что каждый раз, когда у него брали кровь, он чувствовал головокружение, засыпал во дворе больницы и спал там до вечера. Но зато теперь у них всегда был огонь в очаге, плата за квартиру вносилась аккуратно. А кому это не нравится — пусть болтают.
… В одно из очередных посещений донорского пункта Абдо не разрешили войти, ему сказали: «Нет».
— Почему?
— Анемия.
— А что это такое «анемия»?
— Малокровие.
— Ну и что же?
— Нельзя.
— Ну, а что же дальше?
— Когда окрепнешь…
— Я же крепкий, могу и стену разрушить!..
— У тебя упадок сердечной деятельности.
— Ничего, я отвечаю за это.
— Умрешь.
